Вельяминовы - Дорога на восток. Книга 2 (СИ) - Шульман Нелли (онлайн книга без TXT) 📗
— Мы все обустроим, — пообещал себе Моше. Вскинув корзинку на плечо, насвистывая что-то, он пошел домой.
Каменный купол гробницы светился золотом. Было тихо, шелестели листья деревьев. Пьетро, оглянувшись, услышал легкие шаги. «Кто эта, блистающая, как заря, прекрасная, как луна, светлая, как солнце, — вспомнил он и зажмурился — ее белокурые волосы окружало сияние. Она стояла, — невысокая, в простом платье, сжав руки, подняв на него лазоревые глаза.
У него пересохло в горле. Пьетро отчаянно подумал: «Как если бы ангел Господень сошел на землю. Так бы ей и любовался. Она как та Мадонна, что в коллекции графа Каупера висит. Я же видел эту картину, когда мы с родителями у них гостили. Работы Рафаэля. Только она там, в красном платье».
Она все молчала. Юноша, собравшись с духом, вдохнув теплый, пахнущий травами ветер, тихо проговорил: «Госпожа Горовиц…Рахиль…Я не знаю, не знаю, как вам все объяснить…, Вы, наверное, думаете, что я сошел с ума…»
— Тогда я тоже, — одним дыханием ответила девушка. Пьетро помотал головой: «Ты просто ослышался…, Разве она может такое сказать?»
— Рахиль, — он опустился на колени, — Рахиль, когда я вас увидел, я подумал о Яакове — он ведь тоже служил за свою любовь семь лет, и они показались ему, как несколько дней…
— Потому что он любил ее, — отозвалась девушка. Рахели почувствовала, как болит у нее сердце — глухой, непрекращающейся болью: «Господин Корвино…, Пьетро. Мы ведь можем быть вместе. Ваша мама была еврейка. Ее и мой отец знал, и раввин Судаков, и госпожа Судакова…, Вам надо пойти в ешиву, сказать им, что вы хотите…»
— Но я не хочу, — серо-зеленые глаза посмотрели на нее. «Рахиль, любовь моя, я не хочу». Пьетро помолчал и тяжело вздохнул: «Я еще ребенком обещал — служить Иисусу, как мой отец. Я не изменю своему слову. Я христианин, — Пьетро увидел, как заблестели ее глаза, — и всегда им останусь».
Он поднялся и с ужасом увидел, что Рахиль плачет. «Без горя и несчастий, — яростно напомнил себе Пьетро. «Ты же просил у Господа — чтобы она не знала этого больше, никогда…».
— Тогда простите, — она вытерла лицо холщовым платком и велела себе: «Не касайся его. Это грех, нескромно, так нельзя. Господи, но как хочется…»
— Простите, — повторила Рахиль и всхлипнула: «Я раньше думала, господин Корвино, Пьетро…, У моей мамы покойной так было, с папой, но я не верила, чтобы с первого взгляда…, А потом встретила вас, — Рахиль подавила рыдание: «Господи, почему ты так жесток? Почему ты сделал так, чтобы мы увиделись, и тут же расстались, навсегда…»
Пьетро сделал шаг к ней и остановился: «Рахиль…, Господь не посылает людям испытаний, которые они не в силах перенести. Господь не хочет, чтобы человек страдал…»
— Вы страдаете? — спросила она.
Пьетро помолчал: «Конечно. Я думаю о том, что сейчас вы уйдете, и у меня сердце рвется от тоски, Рахиль. Наверное, — юноша запнулся, — надо это просто пережить, вот и все. Хотя, — он вздохнул, — я сейчас не знаю, как. Простите, меня, пожалуйста, — он закусил губу и отвернулся.
— Я не могу…, - она опять расплакалась, — не могу, Пьетро…Я смотрю на вас, и думаю… — девушка покраснела.
— Никогда, никогда этого не будет, — горько напомнил себе Пьетро, — никогда она не станет твоей женой. Забудь, просто живи дальше, и все. А как? — он потер лицо руками. Рахиль, стоя рядом с ним, вскинув голову, шепнула: «Я буду всегда вас помнить, Пьетро. Всегда, пока я жива. И просить Бога о том, чтобы вы были счастливы».
— Я тоже, — глухо ответил юноша и посмотрел на нее. «Как ты прекрасна, возлюбленная моя, как ты прекрасна, — сказал Пьетро, велев себе не плакать, — очи твои — очи голубиные. Это о вас, Рахиль. Будьте счастливы. И простите меня».
Рахиль приподнялась на цыпочках и мимолетно коснулась его мокрой щеки: «Прощайте».
Он вздрогнул. Потом девушка легко сбежала вниз. Пьетро, сев на какой-то камень, уронив голову в ладони, заплакал, — тихо, безнадежно, горестно.
Рахели шла, не понимая, куда идет, чувствуя острые камни под подошвами туфлей. Она рыдала- громко, как в детстве, вытирая нос.
Рахели остановилась и пошатнулась, посмотрев на вечернее небо: «Пойду к Стене. Может, Ханеле там. Она посоветует что-нибудь, обязательно, она умная. Господи, как же это — я его больше никогда не увижу…»
Рахели выдохнула и поморщилась от боли в груди, — щемящей, острой. Девушка направилась к Яффским воротам. На улицах Старого Города было пусто, торговцы запирали лавки. Она, пролетев через путаницу закоулков, тяжело дыша, оказалась на маленькой площади перед Стеной.
На женской половине лишь несколько старух раскачивались над молитвенниками. Рахели взяла из каменной ниши растрепанный томик Псалмов. Подойдя к Стене, девушка поежилась. Чей-то взгляд — холодный, тяжелый, — следил за ней.
Она повернулась и увидела рава Судакова. Тот, стоя с другими мужчинами на площади, — говорил о чем-то. «Показалось, — успокоила себя Рахели и заметила его серые, ледяные глаза. Он пристально, исподтишка, — рассматривал девушку.
— Соблазнять ее не след, — решил Степан, — она девственница, хлопот не оберешься. Дождусь, смерти Леи и женюсь на ней. Горовиц мне не откажет. Стоит мне слово сказать — у него больше не будет работы. Побираться пойдет, со своими девчонками. У нее глаза заплаканные, с отцом, что ли поссорилась? Странно, он же блаженный, все снесет ради своих дочерей.
Он еще раз обшарил взглядом стройную фигуру девушки и хмыкнул: «Бедра широкие, будет каждый год рожать. Семнадцать лет…, - он раздул ноздри. Легко, красиво улыбнувшись, рав Судаков пошел обратно в ешиву, в окружении мужчин.
Степан отвечал на их вопросы, не думая, вытаскивая из своей отличной памяти нужные строчки Талмуда. Потом, уже во дворе ешивы, он сказал себе:
— В конце концов, Лее можно помочь умереть. Никто ничего не заподозрит. Рахели воспитает моего сына. Надо будет ей сразу показать, кто хозяин в доме, на чьи деньги она кормит и одевает детей. И, конечно, скромность, скромность во всем — он вспомнил ее тонкую щиколотку в черном чулке. Степан улыбнулся, заходя в свой кабинет.
Рахели стояла над кастрюлей, опустив голову, шмыгая носом. Ханеле, забрав у нее ложку, сварливо сказала: «Солить теперь не надо, думаю».
На кухне дома Горовицей было тихо. Рахели поняла: «Папа работает, а Малка с Батшевой занимается. Никто не услышит».
— Ханеле, — ее голос задрожал, — как же это…, Он теперь уедет, я не могу, не могу так! И надо будет замуж выходить…, - Рахели опустилась на табурет и сплела длинные, белые пальцы.
— Замуж, — мрачно подумала она. «За кого-то из ешивы. Сейчас подождут, пока траур, а через месяц уже и сватать начнут. Еще в прошлом году приходили, но мама с папой сказали, что можно и не торопиться. А сейчас мне семнадцать…, - она тяжело вздохнула. «Разве что только отложить согласятся, у меня папа на руках, сестры…»
— Надо, — согласилась Ханеле, пробуя суп. «Ибо сказано: «Нехорошо человеку жить одному, — серый глаз подмигнул, алые губы улыбнулись. Рахели, взяв ее за руку, шепнула: «Ханеле…, Милая, скажи, что, что будет?»
Ханеле положила перед ней курицу и всунула девушке в руки нож. «Жаркое будет, — смешливо отозвалась она. «Сейчас они с твоим отцом придут, сядете за стол, и поедите. А потом, — девушка вытерла руки о холщовый передник и погладила Рахели по голове, — потом Господь рассудит — что случится».
— Он не придет, — Рахели стала потрошить курицу. Слезы капали на деревянную доску. «После такого…, Я ему сказала, что он может вернуться к нам, еврей — всегда еврей, а он…, он ответил, что, — Рахели понизила голос, — тот, из Назарета…»
— Иисус, — спокойно поправила ее Ханеле. «Не шепчи ты так. Мудрецы его всегда обсуждали, ничего запретного в этом нет».
— Что он ему дороже, — угрюмо завершила Рахели. «Раз он не хочет…, не хочет от него отказаться…»
— Ты тоже не хочешь, — Ханеле открыла железную дверцу вделанной в стену печи, и вся кухня наполнилась запахом свежего хлеба. «И не говорил он, что Иисус ему дороже, а говорил, что не может его покинуть. Все же разные вещи, согласись, — она усмехнулась.
