Сарацинский клинок - Йерби Фрэнк (читать книги онлайн полные версии txt) 📗
Нет на свете такой быстрой лошади, которая могла бы уйти от леопарда. Каждым прыжком леопард покрывал двадцать футов.
Они настигли Андреа на углу.
Пьетро видел, как взвилась Шеба всеми своими четырьмя лапами. Потом она оказалась на шее лошади, ее пасть сомкнулась за ушами кобылы. Он успел увидеть, как вздернулась голова лошади, услышал хруст ломающихся позвонков. Лошадь рухнула.
Андреа успел соскочить с падающей лошади. Шеба и Соломон прижались к земле, сторожа его своими большими желтыми глазами.
Пьетро подскочил и встал между леопардами и их добычей.
– Возьми их на цепь, – приказал он Рейнальдо.
Рейнальдо соскочил с коня и надел цепь на их ошейники. Потом он выпрямился. Рот его открылся.
Пьетро увидел это и метнулся в сторону даже раньше, чем Рейнальдо закричал.
Он почувствовал, как холодный огонь обжег его левую руку. А Уолдо и Манфред навалились на Андреа, вырвав кинжал из его рук.
Уолдо выхватил из ножен свой кинжал и занес его.
– Нет! – закричал Рейнальдо. – Нет, Уолдо! Неужели ты подаришь ему такую легкую смерть?
Уолдо опустил кинжал и мрачно улыбнулся. Он приставил острие кинжала к животу Андреа, пока остальные связывали его.
Потом он обернулся к своему хозяину и разрезал рукав на руке Пьетро. Рана была серьезной. Клинок рассек мускулы. Пьетро даже не мог приподнять руку. Она сильно кровоточила. Руку быстро перевязали. Потом Рейнальдо пошел на постоялый двор и вернулся вместе с Элайн.
Они поехали обратно в Аламут. Никто из них не произнес по дороге ни слова. Было нечто потустороннее в этом молчании, нарушаемом только неторопливым стуком лошадиных копыт.
Рыцари смотрели на него. Ждали, чтобы он заговорил.
Пьетро обернулся к Элайн. Он проделал это медленно, оберегая левую руку. Все продолжали смотреть на него.
Лицо Андреа посерело. В глазах застыл ужас.
А лицо Элайн оставалось спокойным. В ее глазах не было страха. Не было смятения. Глаза ее были ясными. Она подошла к Андреа, которого держали два рыцаря, привстала на цыпочки и поцеловала его в рот. Медленно. Лаская его своими губами.
Лицо Андреа перестало быть серым. Он слегка улыбнулся.
Элайн обернулась к Пьетро.
– Нас обоих, мой господин, – сказала она.
У него внутри что-то оборвалось. Он обливался потом. Мозг его работал лихорадочно, но без всякого смысла.
Женское начало. Шеба напала первая, не Соломон. Женское начало всегда самое страшное. Если бы она попросила меня, я пощадил бы его, но она слишком женщина, и теперь она стала совсем простой и примитивной и по-своему великой. Гордость. Не гордость, которая всегда лишала меня мужества. Сейчас я должен это переломить, иначе я потерплю поражение. Она не может победить… Я никогда не разрешал пытки, ибо страсть к пыткам – это болезнь, но, во имя огня всех семи кругов ада, сейчас эта болезнь владеет мною, и что бы они с ним ни сделали, этого будет недостаточно…
Он медленно кивнул.
– И нашу госпожу? – спросил Рейнальдо.
Пьетро посмотрел на него. Рейнальдо всегда ненавидел Элайн.
– Нет, – сказал он и пошел прочь. Потом он неожиданно обернулся, и лицо его исказилось от гнева. – Пусть она посмотрит, – произнес он.
В Аламуте темниц не было. Не было и орудий пыток. Пьетро не разрешал ничего подобного. Но Рейнальдо и другие найдут выход.
Пьетро смотрел, как они уводят Элайн и Андреа. Но сам он с ними не пошел. Он не хотел смотреть. Не мог.
Всю свою жизнь он был очень добр и мягок. Но то, что он испытывал сейчас, было ужасно. Это было сражение. Легион демонов дрался за его душу с ангелами Господними. Пьетро медленно взбирался по лестнице, ибо очень ослабел от потери крови, от шока и усталости.
Он почти добрался до своих комнат, когда его настиг первый вопль. Этот крик отозвался в нем. Он замер на лестнице. Потом стал подниматься дальше, сопровождаемый воплями Андреа, его животным воем, и был не в силах заткнуть себе уши, чтобы не слышать их. И даже когда он закрыл тяжелую дверь, это не помогло.
Я всегда ненавидел жестокость, подумал он, я презирал моего господина Фридриха за то, что он не во всем ушел вперед от своего века. Величие человека в том, чтобы опередить свое время, подняться над невежеством, сластолюбием и жестокостью, заглядывая вперед, когда всему этому не будет места, и я думал, что достиг такой высоты. Однако это не так, я сын этого века, и во мне живут жестокость и отвратительная гордость, и тщеславие, и ненависть. О Боже, неужели они никогда не покончат с ним? Я не могу вынести…
(Ее волосы стлались под его рукой, ее сверкающие серебряные волосы, а он спал, удовлетворенный, избавившийся от своей похоти, а она плакала, ибо не совсем утратила стыд. Ее тело, такое белое тело, знакомое моим пальцам, отданное ему… Завывай, завывай, ты, животное! Как радует меня этот вой!)
Нет. Я пошел на то, что мне несвойственно. Я пошел на это, потому что оказался недостаточно благородным, чтобы признать свое поражение и сказать ему: возьми ее и уезжай. И, если честно говорить, меня предали не Элайн и Андреа, ибо ни одна живая душа на Господней земле не может предать человека, только он один может сам предать себя. И я это сделал. Я предал себя, я, Пьетро ди Донати, позволил свершиться тому, чего я никогда в жизни не мог видеть, не умоляя Господа Бога простить меня, – и вот я стал тем же, чем были эти Синискола!
Он рванул дверь и побежал вниз по лестнице, когда услышал ее крик.
– Пьетро! – рыдала Элайн. – Бога ради, Пьетро!
Он побежал на этот крик. Они находились во дворе. Он замер на мгновение, глядя на то, что недавно было Андреа Синискола. На это обожженное, переломанное, окровавленное тело, все еще продолжавшее жить.
– Остановитесь! – закричал он. – Отпустите его!
Они с удивлением воззрились на него, но не стали возражать. Они сняли цепи, и Андреа рухнул лицом вниз.
Элайн бросилась к нему, упала на колени. Когда она подняла глаза на Пьетро, в них была смерть.
Он не мог видеть эти глаза.
Отвернувшись, он увидел закрытое вуалью лицо Зенобии, которая наблюдала за ними с балкона.
Андреа жил до середины дня. Сарацинский лекарь делал все, что было в его силах. Но ничто не могло спасти жизнь Андреа. Ничто. Даже молитвы Пьетро.
Он стоял на коленях перед образом Богородицы, когда в комнату вошла Элайн. Он не ощущал ни боли в руке, в которую вонзил кинжал человек, предавший его, ни боли в коленях. Он стоял на коленях перед алтарем целых пять часов, которые потребовались Андреа Синискола, чтобы умереть. Губы Пьетро двигались, шепча молитвы. Он ничего не видел и не слышал, даже когда Элайн занесла над ним кинжал.
Но Зенобия была начеку. Она возникла за спиной Элайн и поймала кисть ее руки как раз в момент, когда кинжал должен был поразить Пьетро. И только когда они обе рухнули на пол, он что-то услышал.
Он медленно обернулся и увидел двух женщин, борющихся на полу. Он бросился к ним, но оказался недостаточно проворен. Его ноги затекли от долгих часов стояния на коленях. К тому же он потерял слишком много крови.
Он увидел, как прекратилась борьба и одна из женщин поднялась на ноги.
Зенобия.
Она стояла, тяжело дыша и глядя на лежащую Элайн. Пьетро проследил за ее взглядом. Синие глаза Элайн были открыты. Но они ничего не видели. И никогда уже ничего не увидят. Пьетро, не веря своим глазам, смотрел на рукоятку своего сарацинского кинжала, торчащую в ее левой груди.
Он долго стоял так, пока все, что было перед его глазами, не поплыло. И комната, и Зенобия, и то, что осталось от Элайн, медленно заволокло туманом, и откуда-то издалека он услышал вскрик Зенобии.
Когда через сорок восемь часов он пришел в сознание, ему все рассказали. О том, как Элайн пыталась убить его и как Зенобия спасла его жизнь.
И вот тогда Пьетро, барон Роглиано, впал в такое отчаяние от горя, что Манфред, Уолдо и Рейнальдо вынуждены были привязать его к постели и по очереди дежурили около него.
