Парижские могикане. Том 1 - Дюма Александр (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации TXT) 📗
— Вот уксус и соленая вода, — доложила Нанетта.
— Вылей уксус в тарелку; мы будем обмакивать носовые платки и прикладывать их к вискам. Слышишь, Шант-Лила?
— Да, да, — кивнула девушка.
— Обрежьте перо… как я, смотрите! Разожмите ей зубы, насколько возможно, и вдувайте в легкие воздух.
Все повиновались Людовику, как генералу на поле боя.
Зубы Кармелиты были плотно сжаты, но Шант-Лила ножом слоновой кости раздвинула ей челюсти и вставила перо между зубами.
— Как там у тебя? — спросил Людовик.
— Все сделала, как вы приказали.
— Теперь дуй изо всех сил… У меня ничего не выходит: у него челюсти словно железные!.. Вы сняли с него сапоги и чулки?
— Да.
— Потрите ему виски уксусом, брызните в лицо водой; разожмите ему зубы во что бы то ни стало, хотя бы пришлось их выбить! Я попробую пустить кровь.
Людовик раскрыл саквояж, достал ланцет, дважды проколол вену на ноге Коломбана — тщетно. Кровь не пошла.
— Снимите с него галстук, жилет… живо! Срывайте рубашку, все срывайте!
— Вот горячие салфетки! — проговорил кто-то.
— Передайте несколько штук Шант-Лила, растирайте салфетками грудь. Слышишь, Шант-Лила! Ты тоже растирай! А-а, вот нож!
Людовику удалось наконец просунуть нож между зубами Коломбана. Но щель была так мала, что вряд ли он смог бы вставить в нее трубочку от пера. Он приложился ртом к губам Коломбана и попытался вдохнуть в его легкие воздух.
Горло бретонца свело судорогой — воздух не проходил.
— Слишком поздно! Слишком поздно! — пробормотал Людовик. — Попробуем шейную вену!
Он снова взялся за ланцет и с удивительной ловкостью рассек вену на шее.
Но кровь снова не пошла.
— Вот соль и нашатырь, — подавая Людовику два флакона, доложил один из мужчин, вернувшийся из аптеки.
— Ну-ка, Шант-Лила, возьми флакон с солью, поднеси ей к носу… Нашатырь пока будет у меня.
— Давайте! — Шант-Лила протянула руку.
— А как воздух? — спросил Людовик.
— Что воздух?
— Как ты полагаешь, он дошел до легких?
— Думаю, да.
— В таком случае, еще не все потеряно, дитя мое! Смелее! Натри ей виски уксусом и дай понюхать соли.
Молодой доктор тем временем намочил салфетку нашатырем и повязал ею голову Коломбана.
Однако тот оставался недвижим. Ни малейшего дуновения не вырывалось из его груди, ни одна частичка воздуха не могла в нее проникнуть.
— О! Мне кажется, у нее побелели губы! — вскричала Шант-Лила.
— Смелее, смелее, Шант-Лила! Это добрый знак! Какое счастье, девочка, если ты когда-нибудь сможешь сказать, что спасла жизнь женщине!
— Похоже, она вздохнула! — заметила Шант-Лила.
— Приподними ей веко, посмотри глаз: он по-прежнему тусклый?
— Ой, господин Людовик! Кажется, ей лучше.
— Господина Пилуа нет дома, — доложил тот, кого посылали к военному хирургу.
— Где же он? — спросил Людовик.
— У господина Жерара — тот очень болен.
— Где живет господин Жерар?
— В Ванвре… Послать за хирургом?
— Не стоит: слишком далеко.
— О-о, бедному господину Жерару тоже так плохо? — проговорил кто-то.
— Господин Людовик! Господин Людовик! Она дышит! — воскликнула Шант-Лила.
— Ты уверена, девочка?
— Я растирала ей грудь горячей салфеткой и вдруг почувствовала, как грудь поднимается… Господин Людовик! Она поднесла руку к голове!
— Итак, из двоих мы спасли одну. Скорее унесите ее отсюда: когда придет в себя, она не должна увидеть, что ее возлюбленный мертв.
— Несите в дом, в ее комнату! — приказала Нанетта.
— Да, в ее комнату… Распахните там все окна и разведите огонь в камине. Ступайте, ступайте!
Женщины унесли Кармелиту. Начало светать.
— Ты знаешь, что нужно делать, Шант-Лила? — крикнул Людовик вдогонку девушкам, уносившим Кармелиту.
— Нет. Приказывайте!
— Все то же, что до сих пор.
— А если она спросит, что с возлюбленным?
— Она вряд ли заговорит раньше чем через час, рассудок к ней вернется часа через два-три.
— И что тогда?..
— Тогда либо Коломбан, либо я будем рядом с ней.
Переведя взгляд на Коломбана, он чуть слышно пробормотал:
— Слишком поздно! Слишком поздно! Бедный Коломбан! Бедняжка Кармелита!
И он вернулся к молодому человеку с беззаветным упорством врача, пытающегося во что бы то ни стало вырвать жизнь из рук смерти.
LX. У ПОСТЕЛИ КАРМЕЛИТЫ И У ИЗГОЛОВЬЯ КОЛОМБАНА
В девять часов утра карета, в которой сидели г-н Жакаль, Сальватор и Жан Робер, остановилась перед домом, где произошли только что описанные нами ужасные события. Еще три экипажа уже стояли у ворот: фиакр, небольшая коляска и огромная карета с гербами.
— Все три подруги уже здесь, — пробормотал Сальватор. Господин Жакаль обменялся несколькими словами с господином в черном, стоявшим в дверях.
Тот вскочил на лошадь, привязанную у входа в кабачок, в нескольких шагах от дома, и поскакал галопом.
— Я распорядился относительно вашего школьного учителя, — пояснил г-н Жакаль Сальватору и Жану Роберу.
Сальватор молча кивнул в знак признательности и направился в дом.
Не прошел он и несколько шагов, как пес, лежавший на площадке второго этажа, скатился по ступеням и положил передние лапы ему на плечи.
— Да, Ролан, да! Она здесь, я знаю… Ну, показывай нам дорогу, Ролан.
Пес пошел вперед и остановился перед дверью в спальню Кармелиты.
Господин Жакаль, как человек, имеющий право войти в любую дверь, отворил ее и вошел в сопровождении Сальватора и Жана Робера.
Перед полицейским и двумя молодыми людьми открылось зрелище, полное глубокой поэзии.
Вообразите: вокруг постели Кармелиты, еще очень слабой, но приходящей понемногу в себя, молятся, опустившись на колени, три девушки. Все они одного возраста, хороши собой, одеты, как и сама Кармелита, в платье, о котором мы, разумеется, расскажем особо.
Костюм воспитанницы пансиона Сен-Дени представлял собой платье из тонкой черной саржи с широкой юбкой, высоким корсажем, белым плиссированным воротником; рукава — широкие и ниспадающие, как у монашек; шерстяная лента в ладонь шириной обвивала плечи, перехватывала талию и завязывалась сзади; в эту ленту были вплетены нити шести цветов: зеленого, фиолетового, золотистого, голубого, белого и алого. Одним словом, это одеяние невозможно было назвать ни светским, ни монашеским. Для светской барышни оно было слишком строгим, монашка же не позволила бы себе такой пояс, переливавшийся всеми цветами радуги. Как мы уже сказали, так одевались девочки-старшеклассницы в пансионе Сен-Дени.
Жан Робер с первого взгляда узнал Фраголу и хотел было указать на нее Сальватору; но тот заметил ее еще раньше, да и она успела увидеть Сальватора; комиссионер прижал палец к губам, приказывая Жану Роберу молчать.
Вдруг оба друга в ужасе отпрянули: им показалось, что покойница шевельнулась (они еще не знали, что Людовик спас несчастную Кармелиту).
— А! — произнес г-н Жакаль с невозмутимостью человека, привыкшего к такого рода зрелищам. — Так она, стало быть, не умерла?
— Нет, сударь, — отвечала самая статная из девушек; похоже, она, пользуясь преимуществом в росте и красоте, взяла на себя роль старшей над двумя подругами.
Жан Робер повернул голову в ее сторону: ему почудилось, что он узнаёт голос.
Это была мадемуазель Регина де Ламот-Удан.
— А молодой человек?.. — спросил г-н Жакаль.
— Еще есть надежда, — отвечала Регина, — его пытается спасти один молодой доктор; пока он с ним занимается, еще не все потеряно.
В эту минуту дверь распахнулась и, к величайшему изумлению Жана Робера и Сальватора, в комнату вошел Людовик.
Он давно сбросил карнавальный костюм и переоделся: посланный им верховой привез ему из дому одежду.
— Ну что? — воскликнули все в один голос. Людовик покачал головой.
— У него священник, — отозвался врач, — мне там делать нечего.
Ему указали на Кармелиту. Она по-прежнему не произносила ни звука, а когда открывала глаза, казалось, никого не узнавала.
