Инженю - Дюма Александр (книги полностью бесплатно .TXT) 📗
— Значит, ваша светлость, это он, без сомнения, поднимался к Инженю.
— Вот видите! Поднимался к Инженю! Чудо невинности имеет любовника!
— Неужели ваша светлость так думает?
— Эта непорочная добродетель велела вашему заместителю охранять себя! Правда, у заместителя был номер первый, тогда как мне вы предложили стать номером вторым. Благодарю, господин Оже!
— Почему, ваша светлость, вы так полагаете?
— Трогательная забота, и за нее я в свое время и в своем месте вас отблагодарю, господин Оже, можете быть в этом уверены.
— Но, ваша светлость, я ничего не знал о паже! Я даже не слышал о Кристиане! Как он проведал?..
— Хватит, сударь! Если вы скромно сравниваете себя с Зопиром, вам следует быть лучше осведомленным. Вы не сможете, подобно Зопиру, отрезать себе нос: он у вас не такой длинный; а вот отрезать уши — дело другое, и, если вы сию же минуту не уберетесь отсюда, я сам это сделаю!
— Умоляю, ваша светлость, пощадите!
— Пощадить вас! Почему? Нет, черт возьми, я, наоборот, раздавлю вас… Вот, смотрите!
И граф показал Оже письмо, которое держал в руке:
— Молодой человек номер один, мой паж, пишет мне всякие прелести, например угрожает мне! Пусть так, но огласка падет на вас, господин Оже, и я заранее объявляю вам: мне она не страшна.
Оже вытаращил одуревшие от страха глаза — как он ни старался, он не мог угадать, к чему клонит принц.
— И прежде всего я вас выгоняю во второй раз, — продолжал граф д'Артуа. — Между нами говоря, мне очень хочется объяснить вам, почему я это делаю, — так вот, потому что вы столь же неумелы, сколь и злы; но в глазах светских людей, буржуа, газетчиков, публицистов, философов я изгоняю вас потому, что вы совершили гнусность: продали мужчине женщину, взятую вами в супруги.
— Ваша светлость!
— Я ведь не знал — если я об этом скажу, люди мне поверят, — да, не знал, что Инженю ваша жена; вы меня одурачили; всем известно, что вы очень хитры, и никого это не удивит; этой ролью я и ограничусь. Вы были моим камердинером; желая мне угодить, вы дали мне ключ от двери; я взял его, это верно; но, черт побери, я же не знал, что это ключ от спальни вашей жены, этого ангела чистоты! Ах, метр Оже, вы просто дурак: вы у меня в руках и, будьте уверены, я вас не выпущу!
— Но вы меня губите, ваша светлость!
— Конечно! Уж не считаете ли вы, что я буду колебаться в выборе между вами и собой? Это, право, слишком!
— Ваша светлость, клянусь, что это не моя вина.
— Было бы действительно забавно, если бы вы сумели убедить меня, что во всем виноват я.
— Я спрашиваю у вашего высочества, какой бес мог предвидеть этого Кристиана?
— Какой? Вы сто раз правы, господин мерзавец! Предвидеть это должны были вы.
— Я?!
— Это ваша обязанность хорошего слуги; ибо паж в конце концов мог бы оказаться не просто кавалером, а одним из тех гнусных мошенников, что вымогают деньги, или одним из тех бандитов, что грабят; сначала он мог бы отнять у меня кошелек, потом — жизнь, приставив к горлу шпагу; он мог бы меня и убить, господин Оже! Что вы на это скажете? Отвечайте!
Дрожь пробежала по жилам негодяя; он представил себе не графа д'Артуа, лежавшего убитым на мостовой, а Гревскую площадь, колесо для казни и рядом с колесом — палача с ломом в руках.
— Боже мой! Боже! — восклицал он, заламывая руки. — Что будет со мной, если вы, ваше высочество, покинете меня?
— Что будет? По-моему, я не сообщу вам ничего нового, если скажу, что мне на это наплевать. Письмо пажа требует от меня справедливости, я и буду справедлив: во всем признаюсь королю, попрошу королеву защитить женщину, которую хотят обесчестить, и пойду просить прощения у самой Инженю. Да, черт возьми, метр Оже, не один вы сумеете разыграть свою роль! Потом, сделав все, чтобы совесть моя была спокойна, я вспомню и о вас. Мне угрожают оглаской! Пусть, я согласен; я устрою такую огласку, что никогда еще ее свет не был для меня столь выгодным. Для вас же, господин Оже, останется лишь тень, и вы, если вам так будет угодно, в ней и скроетесь.
— Значит, вы бросаете меня, ваша светлость? — спросил негодяй, сгибаясь в поклоне.
— Я не только вас бросаю, но и отрекаюсь от вас.
— Но если бы я все-таки добился успеха?
— Если бы вы добились успеха?
— Да.
— Хорошо, господин Оже, должен вам признаться, что меня это сильно рассердило бы. Я люблю наслаждения, спору нет, но я считаю, что, честно говоря, заставить проливать слезы такую целомудренную, такую чистую, такую привлекательную женщину, как госпожа Инженю Оже, урожденная Ретиф де ла Бретон, означает платить за наслаждение слишком дорогую цену. Если бы я добился успеха, то думаю, господин Оже, приказал бы прикончить вас как собаку, да простит меня Бог; если бы я добился успеха, то терзался бы угрызениями совести, тогда как сегодня я, слава Богу, потерпел неудачу и мне только стыдно.
— Ваша светлость! Ваша светлость! Неужели вы останетесь непреклонны? — вскричал Оже.
— Господин Оже, я действительно поступил бы слишком глупо, если бы не воспользовался этой возможностью, для того чтобы реабилитировать себя в общественном мнении, — прогнать вас из моего дома.
— Значит, надежды больше нет?
— Никакой, сударь! Ступайте прочь и помните, что каждый звук с улицы будет эхом отзываться в этой спальне; вы будете наковальней, я — молотом. Ведите себя тихо, господин Оже, ведите себя хорошо!
— О! Меня принуждают, принуждают! — вскричал Оже. — Я же не хотел идти на преступление.
— Вы можете идти куда захотите, — ответил принц. — Но поскольку вы, что вполне возможно, придете к виселице, я очень хочу, чтобы повесили вас не у меня в доме.
Оже приглушенно вскрикнул, растерянно огляделся и ушел, издавая какое-то злобное шипение.
Едва он вышел, принц резко дернул за шнурок звонка.
— Пошлите за господином Кристианом Обиньским, — приказал он, — я желаю видеть его немедленно.
XLVII. ПРИНЦ И ДВОРЯНИН
Отправив письмо, Кристиан, после того как в нем остыл первый порыв гнева и немного прошло нервное возбуждение, задумался над последствиями своего обращения с принцем, но, не впадая в панику, забеспокоился, когда в одиннадцать часов утра прибыл гонец от его королевского высочества.
Он очень спешил и добрался от Версаля до Парижа менее чем за час.
Известие о приезде гонца отнюдь не успокоило молодого человека.
В 1788 году от Рождества Христова еще слегка побаивались Бастилии, которая будет разрушена через год, и не совсем забыли традицию, что повелевала каждому французу уважать принца крови вопреки его прегрешениям.
Кристиан, лежавший в постели, велел впустить гонца, чтобы расспросить его обо всем.
Гонец ничего сказать не мог; ему только приказали выехать из Версаля, мчаться во весь опор и передать Кристиану, что тот должен отправиться в Версаль, не теряя ни минуты.
Это «не теряя ни минуты» мало что означало.
Сомневаться относительно намерений графа д'Артуа не приходилось: добрыми они быть не могли.
Поэтому Кристиан тяжело вздохнул, подумав об ожидавшей его судьбе; тем не менее решение он принял сразу.
Отправив курьера обратно в Версаль, он велел передать принцу, что вскоре сам прибудет туда.
Потом Кристиан пошел к матери.
Необходимо было предвидеть все, даже то, что из Версаля ему придется отправиться ночевать прямо в Бастилию.
— Матушка, его королевское высочество приказывает мне сию же минуту прибыть к нему, — сказал он. — Может случиться так, что теперь, когда я здоров, он пошлет меня в поездку, о которой шла речь до моей болезни.
— Ну, что ж, хорошо, — ответила графиня. — Мы же увидимся до вашего отъезда.
— Кто знает, матушка.
— Что значит, кто знает? — спросила графиня.
— Всякое бывает, матушка: иногда такие поездки совершаются внезапно.
— О сын мой!
— Да, матушка, курьер, получив инструкции, выезжает сразу же, и бывает невозможно попрощаться, так как присутствие курьера в Париже может подвергнуть опасности тайну.
