Квентин Дорвард (ил. Г.Филипповского) - Скотт Вальтер (книги регистрация онлайн TXT) 📗

— Без сомнения, ваше величество, — ответил граф, — но, к сожалению, я должен прибавить, что по данным мне инструкциям я никому не могу дозволить выходить из покоев вашего величества… Желаю вашему величеству покойной ночи, — добавил он затем. — Я должен пойти присмотреть, чтобы в зале было все приготовлено для возможно более удобного размещения вашей свиты.

— Пожалуйста, граф, не беспокойтесь о них, — заметил король. — Они люди привычные ко всякого рода трудностям, и, говоря откровенно, кроме Галеотти, которого мне надо видеть, я бы не хотел никого принимать сегодня, если это не противоречит вашим инструкциям.

— Вы у себя полный хозяин, ваше величество, — ответил де Кревкер, — такова воля моего государя.

— Ваш государь, Кревкер, которого я в настоящую минуту могу назвать и своим, очень милостивый государь. Мои же владения, — добавил он шутливо, — хоть они и весьма невелики, так как ограничиваются двумя этими комнатами, во всяком случае достаточно обширны для оставшихся у меня подданных.

Кревкер откланялся, и вскоре Людовик услышал шаги сменявшихся часовых, звон оружия и голоса отдававших приказания начальников. Затем наступила полная тишина и слышался только тихий плеск глубокой мутной Соммы, скользившей мимо стен замка.

— Ступайте к себе в зал, друзья, — сказал Людовик, обращаясь к своим приближенным. — Только не ложитесь спать, потому что нам предстоит одно важное дело, с которым мы должны сегодня покончить.

Повинуясь приказанию короля, Оливье и Тристан вышли в зал, где оставались Меченый и два помощника прево. Они развели огонь в очаге, немного согревавший и освещавший огромную комнату, и теперь, завернувшись в плащи, сидели перед ним на полу в самых унылых позах. Оливье и Тристан не нашими ничего лучшего, как последовать их примеру; а так как они никогда не были добрыми друзьями в дни своего благоденствия, то и теперь не имели ни малейшего желания поверять друг другу свои мысли относительно быстрой и неожиданной перемены в своей судьбе. Вся компания хранила гробовое молчание.

Тем временем господин их, оставшись один, испытывал жестокие муки, искупавшие отчасти те страдания, которые терпели другие по его милости. Он то принимался ходить по комнате быстрыми, неровными шагами, то останавливался, заломив руки, — одним словом, дал полную волю своему волнению, которое так искусно умел скрывать на людях. Наконец, остановившись перед потайной дверью, за которой, по словам старого Морнея, был убит один из его предшественников, он всплеснул руками, и волновавшие его чувства прорвались в отрывистых, бессвязных словах:

— Карл Простоватый! Карл Простоватый! Какое же прозвище даст потомство Людовику Одиннадцатому, чья кровь, вероятно, скоро освежит пятна твоей крови? Людовик Дурак, Людовик Простофиля, Людовик Полоумный… Нет, все это слишком слабо, чтобы выразить мою безграничную глупость! Поверить, что эти головорезы — жители Льежа, для которых мятеж необходим как хлеб насущный, могут хоть один день оставаться в покое!.. Вообразить, что этот арденнский дикий зверь обуздает свою кровожадную натуру! Рассчитывать, что мне удастся вразумить Карла Бургундского, не испытав заранее, могут ли разумные доводы оказать действие на дикого быка!.. Дурак, дважды идиот! Но негодяй Мартиус не уйдет от меня! Это он всему виной… Он да еще этот подлый поп, мерзавец Балю. Если только мне удастся выбраться отсюда живым, я сброшу с его головы кардинальскую шапку, хотя бы пришлось сорвать ее вместе с кожей! Но другой изменник в моих руках, и я еще все-таки король — настолько-то у меня еще хватит власти, чтобы наказать этого обманщика, этого шарлатана, этого гнусного звездочета, этого подлого лжеца, благодаря которому я, как болван, попался в ловушку!.. Сочетание созвездий! Вот вам и сочетание!.. Он болтал чепуху, способную одурачить разве только трижды вываренную баранью голову, а я-то, идиот, воображал, что понимаю его… Но мы скоро увидим, что предвещало твое сочетание!.. Однако надо сперва помолиться…

Над маленькой дверью, быть может в память совершенного за нею злодеяния, в стене была высечена не большая ниша, и в ней стояло грубой работы каменное распятие. Король устремил на него свой взор и сделал уже было шаг, собираясь опуститься на колени, но вдруг остановился, как будто применяя к этому изображению спасителя свои обычные мирские расчеты и не решаясь приблизиться к нему, не заручившись сначала надежным покровителем. Отвернувшись от распятия как человек, считающий себя недостойным смотреть на него, он снял с головы шляпу и, выбрав среди украшавших ее образков изображение Клерийской богоматери, опустился перед ним на колени и произнес следующую своеобразную молитву, из которой видно, что в своем грубом суеверии он считал Клерийскую и Эмбренскую богоматерь двумя различными святыми; предпочитая деву Эмбренскую, он куда чаще приносил ей богатые дары.

— Преблагословенная дева Клерийская! — воскликнул он, складывая руки и ударяя себя в грудь. — Преблагословенная и милосердная матерь, заступница наша перед всемогущим, смилуйся надо мной, грешным! Каюсь, я часто пренебрегал тобой для блаженной сестры твоей, пречистой девы Эмбренской, но я король — власть моя велика, богатство безгранично, и, если б даже его не хватило, я удвою налоги на моих подданных и воздам должное вам обеим. Открой эти железные двери, засыпь эти глубокие рвы и выведи меня из этой страшной опасности, как мать выводит свое дитя! Если я принес в дар твоей сестре графство Булонь, разве я не могу и тебе принести такую же жертву? Я отдам тебе богатую провинцию Шампань, и ее виноградники принесут изобилие твоему монастырю. Я обещал эту провинцию моему брату Карлу, но ты знаешь, что он умер, отравленный подлым аббатом монастыря Сен-Жан д'Анжели, которого, если только буду жив, я непременно накажу [183]. Я же обещал тебе это раньше, но теперь сдержу свое слово! И если я допустил это преступление, то верь мне, всеблагая заступница, лишь потому, что не видел другого средства успокоить смуту в моем государстве. Не попомни же мне ныне этот старый грех, но будь, как всегда, сострадательной и милосердной заступницей! Пречистая дева, умоли твоего сына, чтоб он простил мне прошлые прегрешения и еще один… один маленький грех, который я должен сейчас совершить… Впрочем, это даже не грех, пречистая матерь Клерийская, не грех, а только акт справедливости, потому что этот негодяй — величайший обманщик, когда-либо нашептывавший ложь в уши своего государя; притом же он склонен к нечестивой греческой ереси. Он недостоин твоей защиты; оставь его мне и сочти за доброе дело, если мне удастся избавить свет от такого богоотступника и еретика, — это собака, смерть которой должна иметь не больше значения в твоих глазах, чем погасшая искра, упавшая со свечи или отскочившая от горящего костра. Не думай о такой мелочи, пречистая и святая дева, а подумай лучше о том, как помочь мне в моей беде! Вот я прикладываю королевскую печать к твоему святому изображению в знак того, что исполню свой обет относительно Шампани, и клянусь, что никогда больше не стану прибегать к тебе в таких кровавых делах, зная, как ты добра и милосердна!

Заключив этот оригинальный договор с пречистой девой, Людовик с видом глубокого благочестия прочел по-латыни семь покаянных псалмов и несколько молитв из службы пресвятой деве. После этого он поднялся с колен, вполне убежденный, что заручился заступничеством святой, тем более, как он лукаво подумал, что грехи, по поводу которых он к ней до сих пор обращался, прося ее покровительства, были иного характера и богоматерь Клерийская не могла считать его закоренелым убийцей, так как в своих преступлениях он чаще признавался другим святым.

Очистив таким образом свою совесть, или, вернее, побелив ее, как старую гробницу, Людовик отворил дверь и кликнул Меченого.

— Мой храбрый воин, — сказал он ему, — ты давно уже служишь мне верой и правдой, но до сих пор мало подвигался по службе. Сейчас я оказался в таком положении, что не знаю, останусь ли жив или скоро умру, но мне не хотелось бы умереть неблагодарным, не воздав по заслугам, если мне помогут святые, как друзьям моим, так и врагам. У меня есть друг, которого я должен наградить, — это ты, и враг, которого надо наказать по заслугам, — это вероломный негодяй Мартиус Галеотти. Лживыми уверениями он заманил меня в эту ловушку и предал моему смертельному врагу, как мясник приводит на бойню свою жертву.