На грани апокалипсиса - Кулемин Анатолий Владимирович (читать книги полностью .TXT) 📗
– Да, если останусь в живых…
– А вы хотите остаться в живых, – эти слова из уст Гарднера прозвучали риторически, как утверждение. Кесслер посмотрел на него непонимающе. – Вот что, обер-лейтенант, слушайте меня внимательно. Слушайте и не перебивайте. Вы спросили меня, можете ли вы мне еще чем-то помочь? Можете. Хотя и так, за то, что вы уже для меня сделали, я вам многим обязан. – Гарднер закрыл глаза и замолчал, чувствовалось, что каждое слово ему дается с трудом: большая потеря крови, сильная слабость к длительным монологам не располагают. – Сейчас у меня нет ни сил, ни времени для того, чтобы что-то объяснять вам или в чем-то вас убеждать. Сейчас я прошу вас просто довериться мне и делать то, что я вам скажу. – Гарднер опять на несколько секунд замолчал, затем, собравшись с силами, заговорил снова, заговорил с нажимом, безапелляционно: – Вы должны помочь мне, а в конечном счете – себе… Западного фронта уже не существует, так, фикция… Англичане и американцы продвигаются сюда, практически уже не встречая серьезного сопротивления, но как бы быстро они ни продвигались, они не успеют. Русские возьмут Берлин раньше, это вопрос уже нескольких дней, если не часов…
– Господин оберштурмбаннфюрер!..
– Не перебивайте меня, Кесслер! Это не горячечный бред, я знаю, что говорю, и отдаю себе в этом полный отчет. Так вот, пока этого не произошло и пока есть хоть какой-то шанс, мы должны использовать его. Мы должны выбраться из Берлина навстречу союзникам. Только в этом сейчас наше с вами спасение, и времени для этого у нас с вами становится все меньше…
– Но это же преступление… Это – предательство… – снова перебил Гарднера обер-лейтенант.
Оберштурмбаннфюрер поморщился то ли от боли, то ли от бестактности, однако промолчал: и сил у самого не было, чтобы продолжать, и решил дать Кесслеру высказаться, понял – без этого не обойтись.
– Да, сегодня русские стоят у стен Берлина, но и мы стояли у них под Москвой! Это же исторический факт. Они ведь смогли тогда выстоять, так почему же мы, арийцы, не сможем так же, сплотившись, дать им отпор? Сейчас наша сила – в единстве; долг каждого немца в эту трудную минуту для нации – сплотиться вокруг фюрера в единый стальной кулак, выстоять или… умереть во имя Германии…
– Сколько вам лет, Кесслер? – спросил Гарднер. Он задал этот вопрос тихо и обыденно, глядя с такой снисходительностью, что обер-лейтенант опешил.
– Двадцать пять, а что?
– Я старше вас почти вдвое, мне сорок. И, поверьте, я осведомлен намного больше вашего. Вы что в самом деле хотите умереть? Пусть даже во имя Германии! Вы что же, думаете, что ваша смерть остановит большевистскую лавину? У вас мания величия, Кесслер. Вы преувеличиваете свое значение в истории. И, раз уж мы заговорили об истории (кстати, это вы первым упомянули об историческом факте), напомню, что у русских хватило ума понять, что сдача Москвы Наполеону не является проигрышем в войне в целом. Чем все это тогда закончилось, вы знаете. А что касается долга… – Гарднер дотянулся до бутылки, выдернул зубами пробку и сделал еще один глоток из горлышка: сейчас он чувствовал себя уже намного лучше. Слабость постепенно проходила и – при желании – он уже вполне мог достать из кобуры пистолет, задним умом этот факт оберштурмбаннфюрер про себя отметил, но тут же отмел его: теперь его планы вновь обрели реальные очертания – теперь он снова хотел жить. – Долг каждого немца сейчас – выжить. Выжить, чтобы потом было кому возродить Германию, и было кому заново начать то, что не удалось сделать сейчас. Проиграна битва, Кесслер, эта битва, но не война в целом. Война будет продолжаться еще долго… До тех пор, пока будут существовать противоборствующие идеологии. Те кто сегодня выступают на стороне русских, я имею в виду американцев и англичан, в скором будущем будут на нашей стороне. Поэтому сейчас наша с вами задача, Кесслер, пробиться к ним.
Гарднер замолчал и выжидательно посмотрел на обер-лейтенанта: ни глупых возражений, ни пропагандистских контраргументов от того сейчас не последовало. Опытный психолог, проработавший в разведке не один год, оберштурмбаннфюрер Гарднер внутреннюю борьбу Кесслера заметил и решил взять инициативу в свои руки окончательно.
– Всё, обер-лейтенант, времени на полемику у нас не осталось. Вы поступаете в мое распоряжение. Это приказ. Если нас схватят не те… а эти, можете на него сослаться.
Кесслер еще какое-то время медлил. Гарднер видел, как по его лицу блуждали тени сомнения, однако эти сомнения были уже иного рода. Гарднер просчитал и это. «Всё, он мой. Плевать ему на догмы о верности долгу перед эфемерной доктриной национал-социализма. Жить хочет, как и все, – подумал Гарднер, наблюдая за обер-лейтенантом. – Ухватился за малейшую возможность выжить, как только она появилась. Хотя он офицер вермахта, в партии может и не состоять».
– Но Берлин в кольце, господин оберштурмбаннфюрер, нам не выбраться.
– Мы должны использовать все шансы, а вот когда их не останется, тогда… Если мне суждено умереть, то я предпочитаю погибнуть в бою, а не на бойне. Помогите мне сесть в машину, а сами садитесь за руль.
…Американцы задержали их через сутки, в районе Клица.
Глава 6
– Видишь джип? Такой шанс упускать нельзя, – услышал Кесслер позади себя речь на русском языке. Это разговаривали два власовца, их привел на допрос дюжий солдат-негр, но следователь с переводчиком по какой-то причине вышли, и теперь эти двое стояли у окна в коридоре. Солдат сидел на подоконнике другого окна, упершись спиной в один откос-простенок, а ногой – в другой. Эдакая безмятежно-демократичная поза победителя.
Каждое утро из числа военнопленных офицеров младшего и среднего начальствующего состава вермахта отбирались по нескольку человек «на выход для наведения порядка» – так это называлось – на различного рода работы. Их выводили за пределы символически охраняемой и огороженной легким забором из колючей проволоки территории, разводили по местам, выдавали задание и оставляли практически без конвоя: бежать было и некуда, и – главное – не имело смысла, вермахт – не СС.
Сегодня очередь «на выход…» дошла до обер-лейтенанта Кесслера – ему достался коридор на втором этаже здания, которое оккупационные власти приспособили под нечто вроде следственного комитета. Здесь размещались кабинеты следователей, сюда приводили на допросы всех задержанных и арестованных – от младших чинов до старших офицеров, здесь решались судьбы многих из тех, кому посчастливилось не погибнуть, а оказаться «в белых перчатках» американской армии, не попасть на заклание к русским особистам.
Пять раз сюда приводили и обер-лейтенанта Кесслера: «его» следователь – мистер Пакстон – так он представился через переводчика, тоже находился здесь, на втором этаже, его кабинет был дальше по коридору.
В пригород Франкфурта Кесслера привезли шесть дней назад из Клица, где они, вырвавшись все-таки из Берлина, наткнулись на американцев и откуда Гарднер в бессознательном бреду был отправлен в госпиталь. Рана оказалась серьезнее, чем это показалось Кесслеру на первый взгляд; с тех пор они с оберштурмбаннфюрером больше не виделись.
Обычно, насколько Кесслер успел это заметить, в коридорах было довольно многолюдно: следователи, подследственные, конвоиры-охранники. Сегодня, девятого мая сорок пятого года, здание почти пустовало. О том, что прошедшей ночью в ноль часов сорок три минуты немецкое военное командование в лице генерал-фельдмаршала Кейтеля, генерал-полковника Штумпфа и адмирала флота фон Фридебурга подписало акт о безоговорочной капитуляции Германии, ни Кесслер, ни те, с кем его поместили в длинный мрачный барак за колючей проволокой, еще не знали.
– Говорю тебе: такой шанс упускать нельзя! Все нам на руку: народу мало, машина внизу, этот идиот спит на ходу, – тихо и быстро говорил один из власовцев; под «идиотом» он подразумевал солдата-конвоира. – Сейчас одного из нас вызовут. Тот, кого вызовут первым, должен ликвидировать тех, в кабинете. Тот, кто останется – конвоира. Все надо сделать быстро и тихо. Никто и опомниться не успеет… Пика у тебя при себе?
