Имперский раб - Сосновцев Валерий Федорович (читать бесплатно полные книги TXT) 📗
– Услышу про супостата еще раз, Семен, я те рыло сворочу! Помни, кто ты и кто я теперя! – Сплюнул и ушел.
Молодой перс, так ловко остановивший избиение, не меняя согбенной позы, смотрел на Ефрема. На бледном его лице выступили капельки пота. Обнаружив, что Ефрем видел его проделку, мальчик страшно испугался. Если бы русский выдал его Роману, то, по подозрению в порче такой ценности хозяина, как лошадь, парня запросто могли бы убить. Смотрели на них и остальные невольники. Все молчали, только тяжело стонал, опустившись на пол, избитый. Ефрем подмигнул персу, улыбнулся одними губами и, отложив метлу, поспешил к несчастному. Общее напряжение спало, и все рьяно принялись за работу. Ефрем оглянулся в недоумении. Второй перс незаметным движением руки предостерег его. Тут наказанный шепотом по-русски сказал:
– Не надо, брат… Беду накличешь… Стой там… Я сам…
Он на четвереньках пополз в дальний угол конюшни.
Ночью, когда невольники при свете луны, пробивавшемся сквозь затянутое бычьим пузырем окно, отирали истерзанное тело своего товарища тряпками, смоченными в воде, Ефрем узнал, что оба русских невольника и Роман – бывшие русские солдаты из одного полка. Что действительно были они проданы проезжим бухарцам в покрытие долгов. Роман был деньщиком у их командира, а они простыми солдатами. Роман вечно приворовывал у хозяина, тот его нещадно сек, но ничего не помогало.
– От его, от Ромки-то, барин наш, может, давно хотел избавиться, а нас продал… потому что приспичило и, на наш грех, мы ему на глаза попались, случайно… Ему, видать, Ироду, все едино, что лошадь, что мужик… А Ромка-христопродавец ихную веру принял, подлец!.. Как узнал, что по обычаю у них за это жалуют, да еще в грабеже казны полковой помогал. Ему, значит, и вышла поблажка… Вот он и старается, да так, что и своих, и чужих не щадит…
– Ты тихо, тихо, Семен, молчи, силы не трать, – прошептал Ефрем, – ненароком услышит кто!
– Этих не опасайся, – кивнул Семен в сторону рабов-персов, – эти лучше иного своего, сами горе такое же мыкают. Их ведь тоже умыкнули… И ты не смотри, что они басурманы. Бухарцы на персов очень лютые… Похуже, чем с нами даже… Ох, видать, так-то век и промучаемся!..
– Ты не разговаривай, тебе сейчас уснуть надо бы. Сон, он подлечит…
Ефрем долго не спал. Тоска навалилась на сердце от увиденного и услышанного. Еще раз он убедился, что нужно быть очень внимательным и осторожным в действиях и словах. Следовало помнить – здесь ты раб, и любая прихоть хозяина и самого последнего его слуги могут закончить не только дело, которое затеял, но и саму жизнь… Предательства можно было ждать и от «братьев по крови» и от чужих. Он вдруг вспомнил, как Айваз сказал ему, что он пленник не обычный. «Значит, слишком бросилось зоркому человеку это в глаза! А чем теперешний хозяин мой хуже? Судя по всему, человек он умный и знает о ближних и дальних странах немало…» Почему он так дотошно расспрашивал именно его, Ефрема? «Может, лучше хотел узнать того, чью грамотность собирался употребить себе на пользу?.. Кажется, подействовало то, что я грамотей, но это же может положить и конец всему…»
Еще в России Ефрем наблюдал удивительную схожесть в страстях, с которыми относились к грамотеям и христиане и мусульмане – как священники, так и обыватели. Это было либо страстное преклонение, либо безграничный страх и потому фанатичная ненависть… «У них своих книжников, похоже, предостаточно, – думал Ефрем. – Как свободно говорил мулла по-русски!.. А как в званиях и чинах российских разбирается, об обычаях и правилах судит, словно нарочно учил кто… Хотя, что это я? Раз он сам говорил, что подолгу у нас жил, значит, не на прогулку ездил. Ясно, что, как и я, неспроста… Почему же они вдруг перестали мной интересоваться?.. Теперь ясно: все, что им захочется узнать о России, они и без меня узнают… Остается одно – опасаются, не подсыл ли я. Но тогда почему держат на конюшне? Следят? А что по-ихнему важного можно здесь выведать?..» В таких раздумьях Ефрем мучительно засыпал вот уже несколько ночей.
Однажды утром Роман остановил Ефрема и приказал идти за ним. Его привели в баню, чисто вымыли, тщательно побрили голову, коротко подстригли бороду и усы, одели в атласную рубаху с кушаком, шаровары и мягкие желтые кожаные сапоги. На голову повязали небольшую чалму со свисающим до плеча концом материи.
– Ну вот, видишь, – сказал Роман на новый облик Ефрема, – я же тебе говорил, потрафляй им и будешь с выгодой!.. Ты меня, брат, слушай… Мы с тобой должны друг друга держаться. Я за тебя тоже словцо замолвил, ну и ты по случаю не забывай меня…
В комнату, где одевали Ефрема, вошел смуглый до черноты человек с кинжалом за поясом, с саблей на боку и ногайкой в руке, одет богато.
– Что ты тут делаешь, грязная собака?! – с ходу заорал он на Романа. – Тебе было сказано привести раба и все. Что ты как шакал вертишься, вынюхиваешь! А ну, пошел к своему навозу! – Будто молнией огрел он прохиндея плеткой. Вслед засеменившему Роману добавил: – И поменьше уродуй имущество нашего господина, иначе сам будешь чистить стойла!
«Поделом подлецу! – с радостью подумал Ефрем. – А быстро у них доносят друг на друга! Сколько же шпионов кругом? Осталось, чтобы хозяин сам за собой шпионил…»
Пришедший внимательно осмотрел внешний вид Ефрема и кивком приказал следовать за ним.
В покоях, в которых уже бывал Ефрем, их встретил ходжа Гафур. Одетый в богатый халат и чалму, он держался без лишней грозности, просто. Ефрем успел заметить, что хозяин даже в отношении слуг не поступает бессмысленно. У него все было подчинено разумности и полезности. При этом казалось, что делает он это легко и естественно. Такое поведение подкупало и делало собеседников доверчивыми. Ефрем внутренне напрягся, боясь, что в этом кроется какой-то подвох. Сопровождавший его служитель согнулся пополам в низком поклоне, одновременно правой своей рукой толкнув Ефрема на колени.
– Поднимись, – коротко приказал Гафур Ефрему. Тот выпрямился, но остался сидеть на корточках.
Гафур указал на приведшего его слугу и сказал:
– Это Шариф, мой главный приказчик. Он научит тебя, как ты должен вести себя в моем доме. Ты теперь подчиняешься ему, и будешь у меня толмачем и помощником, – он жестом отослал Шарифа. – Ты должен хорошо усвоить: если будешь со мной искренним и честным, жизнь твоя станет сладкой и сытой. Не усвоишь – ты мне не нужен, значит, тебе уготована участь грязного раба. Все понял?
– Благодарю тебя, мой господин, – Ефрем плюхнулся лбом в пол, как его успели научить еще в доме приказчика.
– Пока ты не обманул нас. Когда ты был у моего приказчика в Хиве, потом здесь в Бухаре, в Оренбург ходил мой торговый караван. Теперь вернулся. У нас свои торговые подворья почти во всех ваших пограничных городах. Мои люди дознались. Тамошнее начальство действительно считает тебя виновником сдачи Донгуза. Так что назад тебе дороги нет. Выходит, выбор у тебя не велик и ты во власти моей полностью. Так или нет?
– Верно, мой господин, – вздохнув, ответил Ефрем. – Тебе, наверное, также донесли, что на самом деле я присяге своей не изменял.
– Донесли, но что это меняет?
– Означает это, что я умею держать слово. Но коль нет мне пути на родину, а погибели могу избежать, не запятнав своей совести, то слово даю, что за честь, мне тобою оказанную, правдой отслужу! Бог мой свидетель!
– Хорошо сказал! – улыбнулся Гафур. – Ну, к делу!.. В бумагах мы пользуемся обычно уйгурской или персидской грамотой. Что из этого тебе ведомо?
– Уйгурская.
– Тебе принесут перевод некоторых бумаг, касающихся торговых дел, посмотри и, если где есть неточности, поправь. Каждый день после полудня тебя будут учить фарси – языку персов. Писать и читать, чтобы в будущем русские тексты перекладывал на персидский. Все понял?
– Понял, мой господин. Да благословит тебя небо…
– Вот что, Ефрем, – перебил его Гафур, поморщившись, – не надо подражать моим слугам в славословиях, когда мы одни. На людях – другое дело. Мне лизоблюдов и без тебя хватает. Больше работай, поклоны потом.
