Эль-Дорадо - Эмар Густав (полные книги txt) 📗

Одетая в кисею, как и все креолки, молодая девушка была очаровательна, приютившись на диване, как beija flor в чашечке цветка; особенно же в эту минуту, когда с трудом сдерживаемый гнев волновал ее и покрывал щеки алым лихорадочным румянцем, донна Лаура была пленительна, но вместе с тем и величественна, что внушало почтение и почти благоговение.

Дон Рок де Кастельмельор, несмотря на свое решение и твердое намерение, которое он выказал, не мог воспротивиться могущественному очарованию такой благородной и непорочной красоты; он опустил глаза перед взглядом молодой девушки, исполненным ненавистью и почти презрением, и слегка взволнованным голосом возобновил разговор, которому он придавал такую цену.

— Мы достигли, сеньорита, — сказал он, — границы цивилизованных бразильских стран, и, если я не ошибаюсь, дорога, по которой мы теперь должны следовать, проходит по пустыне, куда до нас только некоторые отважные исследователи осмеливались проникнуть; я думаю, что настала минута откровенного объяснения и что пора определить отношения наши друг к другу.

Донна Лаура презрительно улыбнулась.

— Положение это, — сказала она с горечью, прерывая его, — нужно, однако, яснее представить; я буду избегать, если вам угодно, входить в известные подробности, напоминая вам их; я сама… о! не перебивайте меня, пожалуйста, — вскричала она с живостью, потому что молодой человек пробовал прервать ее. — Вот сущность в двух словах: мой отец, дон Зено Альварес Кабраль, потомок одного из самых знаменитых конквистов этого края, скрывшись в окрестностях Буэнос-Айреса по неизвестным мне причинам, которые, без сомнения, не важны для вас, гостеприимно принял заблудившегося путешественника, который во время ужасной ночной бури приехал к двери его гасиенды; путешественник этот были вы, сеньор, потомок не менее знаменитого рода; один из ваших предков был королевским губернатором в Бразилии. Имя маркиза дона Рока де Кастельмельора обеспечивало моего отца в отношении вашей честности и вашего благородства; вы были приняты изгнанником не как чужой, даже не как соотечественник, но как друг и брат. Наше семейство сделалось вашим; все это правда, не так ли? Отвечайте мне, сеньор.

— Все это правда, сеньорита, — отвечал маркиз, невольно смущенный звуком голоса молодой девушки.

— Я с удовольствием вижу, что за неимением других качеств вы откровенны, — продолжала она с иронией. — Возвращаюсь к рассказу: мое семейство, лишенное всех своих имуществ, изгнанное уже около столетия из страны, открытой одним из его предков, находилось в затруднительном положении и сохраняло свое достоинство между иностранным народонаселением, среди которого судьба заставляла его жить, занимаясь разведением скота в большом количестве и управляя с трудом приобретенными на границе пустыми землями. Вы представились моему отцу, как жертва политических интриг тех людей, в руки которых португальский король отдал свою власть; этой причины было довольно, чтобы наш дом сделался вашим и чтобы мой отец не скрывал от вас своих тайн; была, однако, одна, которую, несмотря на всю вашу ловкость, вам не удалось открыть; от этой тайны зависело состояние его семейства, если, как надеялся мой отец, король позволит ему возвратиться в Бразилию; секрет этот знали только мой отец, брат и я. Каким образом вы если не открыли, то узнали его настолько, чтобы он мог возбудить вашу алчность и скупость до такой степени, что вы изменили своим благодетелям? Впрочем, я не стану трудиться объяснить себе это явление; человеческая низость имеет свои тайники, в которых мне не следует рыться; одним словом, прожив с нами несколько месяцев как друг, вы не удостаивали меня ни малейшим вниманием и, поступая со мной скорее как с дитятей, чем как с молодою девушкой, обнаруживали пошлую вежливость, которую образование сделало вашим долгом; теперь вы неожиданно переменились — я это заметила — и начали старательно за мной ухаживать. Глупую и веселую девушку, которой я была тогда, это очень удивило, но нисколько не тронуло; ваше внимание, далеко не нравясь, утомляло меня. Вы видите, что я также откровенна, кабальеро.

— Продолжайте, сеньорита, — отвечал маркиз, улыбаясь, — я знаю вашу откровенность уже с давних пор; мне остается только посмотреть, далеко ли простирается ваше остроумие.

— Вы сейчас об этом узнаете, сеньор! — вскричала она насмешливо, — может быть, вы своими заботами и вниманием достигли бы того, чего желали, и я стала бы если не любить, то интересоваться вами, но, к несчастью или к моему же счастью, я ясно поняла если не ваше сердце, то по крайней мере вашу мысль. Побуждаемый ненасытной скупостью, которой, без сомнения, вы еще и теперь исполнены, вы позволили себе говорить много любезностей и наконец обнаружили притворную любовь.

— О, сеньорита! — воскликнул маркиз, качая отрицательно головой.

— Да, — продолжала она с горькой усмешкой, — я знаю, что вы отличный актер и что недоставало только, чтобы я еще и теперь верила вашему чувству, которое вы так выставляли напоказ; к несчастью, улики налицо, отнекиваться нельзя, и я выставлю всю наглость вашей лжи.

Молодая девушка остановилась на несколько секунд, чтобы предоставить маркизу возможность отвечать, но он молчал, закусив с сердцем губу и поникнув головой.

Донна Лаура улыбнулась.

— Грубый способ, которым вы изменнически похитили нас, вопреки всем человеческим и божеским законам, когда заметили, что я вас поняла и презираю, для меня служит отличным доказательством ваших отвратительных козней, жертвой которых сделалась я; если вы меня действительно любили, то ничего не было легче, как попросить моей руки у отца; отчего же вы не сделали этого?

— Вы сами, сеньорита, не ответили ли отказом на предложение, которое я имел честь сделать вам? — отвечал маркиз со скрытым сарказмом.

— Правда, но я еще только дитя, — отвечала она с оживлением, — дитя, как вы сами сказали, которое не знает самого себя, кого любит и ненавидит. Это предложение никаким образом, преимущественно по правилам приличия, не могло быть адресовано ко мне; вы должны были обратиться с этим к моему отцу и только в крайнем случае к брату; но нет, у вас была другая цель: женитьба эта была предлогом, чтобы завладеть огромными богатствами, которых вы так жаждали. Решитесь ли вы опровергнуть меня.