На расстоянии крика - Наумов Сергей Максимович (библиотека электронных книг TXT) 📗
"Она говорит мне, чтобы я не сопротивлялся. Она не уверена, что Корн – Айсфогель ушел. Она потому и стоит у самого края – оттуда просматривается поворот, которого не минует идущий вдоль гребня".
Седой дал себя связать. Получить сейчас пулю было бы непростительной глупостью. Они поставили его к скале-обелиску.
Хольц ткнул Седого пистолетом в грудь.
– На кого работаете, барон?
– На себя, – глухо буркнул Андрей.
– Не лгите. Мы не мальчики. Так на кого? На Си-Ай-Си?! Или, может быть, на "Джи-ту"?
– На дефензиву, – опять буркнул Седой.
– Оставьте его, Хольц, – вмешался Рорбах. – Он русский. И работает на московский Центр.
Каргер быстро и профессионально обыскал Седого.
– Где камень?
– Он фальшивый, Каргер... – Седой улыбнулся: – И потом... Я предвидел этот грабеж.
– А пулю ты предвидел?
– Не исключал такой возможности...
– Получишь... Между прочим, ты мне сразу не понравился...
– А я вас полюбил с первого взгляда, Каргер. Такой добродушный малый...
– Мы устроим "тир", – бормотал Хольц. – Я давно не стрелял в живого большевика.
"Войне конец, – подумал Андрей, – может, сейчас, сию минуту... Что же она медлит, Лотта Кестнер? А не ошибается ли он? Женщина могла просто покачать головой, сожалея или не принимая того, что здесь происходило. Тогда без последней рукопашной... Айсфогель... Ледяная птица. Фамилия? Или кличка?.. Предпочел немецкому "шмайсу" английский "стен"... Стреляет как бог. Противник серьезный".
Хольц, Каргер и Рорбах разглядывали Седого с любопытством и ненавистью.
– Тридцать метров, – сказал Хольц. – Ставлю бутылку "Мартеля"...
– Нет, Ганс. – Рорбах протестующе поднял руку. – "Тир" так "тир". Тридцать метров, и каждому по два выстрела. Стрелять по конечностям. Мы четвертуем его...
Андрей взглянул на Лотту. Она стояла теперь совсем близко к обрыву. Капюшон на ней был откинут, и волосы разметались по плечам. Ветер заламывал ее хрупкое тело над обрывом, и Седому казалось, что еще мгновение – и он столкнет женщину в пропасть.
Каргер считал шаги. Заледеневший снег гулко скрипел под его ногами. Последней к пятачку, вытоптанному Каргером, подошла Лотта.
– Господа, – услышал Андрей ее металлический голос, – прошу право первого выстрела...
– Да, конечно, – сразу же согласился Хольц и объявил, как на ипподроме: – Лотта Кестнер стреляет первой...
Лотта расстегнула куртку.
– Дайте мне ваш вальтер, Ганс. Мой пугач слишком легок...
Хольц протянул ей пистолет. Она встала боком, как на дуэли, чуть согнула вооруженную руку в локте и стала медленно поднимать ее, целясь Седому в голову.
Внезапно, когда все уже ждали выстрела, рука ее опустилась.
– Подарите мне пять шагов, господа... Мне трудно целиться.
Голос ее прозвучал тускло, почти жалобно.
– Вы женщина, Лотта, и имеете на это право. Делайте пять шагов и стреляйте, иначе наш пациент замерзнет.
Рорбах, как всегда, был снисходителен и вежлив.
Лотта сделала первый шаг, и Каргер громко сказал:
– Один...
– Два... – сказали вместе Хольц и Каргер.
Им нравилась эта игра.
– Три... – скандировали они, – четыре... пять... Стой!
И вдруг она резко повернулась. Лотта Кестнер стреляла в упор. Первым упал Каргер, так и не успев сообразить, что же произошло. Рорбах попытался выхватить из кармана куртки пистолет, но тут же рухнул, сраженный пулей в сердце. Хольц присел и прыгнул вперед, пытаясь достать Лотту своими длинными руками.
Она всадила в него две пули, и он зарылся лицом в снег у самых ее ног.
Лотта повернулась к Андрею, бросила вальтер и, пошатываясь, двинулась к нему, слабо взмахивая руками, словно собираясь взлететь.
– Ох! – Ноги у нее подогнулись, и она рухнула в снег. Но тут же попыталась подняться, бормоча: – Я сейчас... сейчас... У меня есть нож...
Лотта снова упала, и Андрей услышал, как она тихо плачет. Расстрел эсэсовцев стал последней каплей нечеловеческого напряжения, в котором жила Лотта все эти дни. И вот теперь, когда напряжение спало, не оказалось сил.
Андрей молчал. Он и сам чувствовал себя прескверно. Его бил озноб, горечь заполняла рот – удар по печени не прошел даром.
Наконец Лотта поднялась и, пошатываясь, приблизилась к скале-обелиску. Держа нож обеими руками, перерезала веревку. Седой вздохнул полной грудью, все еще боясь оттолкнуться от скалы.
– Как вас зовут? – устало спросил он. – Меня – Андрей...
– Я не могу сказать тебе своего имени, Андрюша... – Лотта смотрела на Седого добрыми, ласковыми глазами, и что-то материнское, нежное было в долгом ее взгляде. – Но я сделаю то, о чем мечтала всю войну. Я поцелую тебя за всю нашу Красную Армию, которая сломала фашистского гада... Я так долго ждала тебя... солдат...
– Да... – Седой откликнулся как эхо.
Она приблизилась к нему, протянула руки. Андрей вздрогнул и закрыл глаза. Он почувствовал ее теплые губы всего на одну секунду. Ему показалось, что его поцеловал ребенок.
Он трогал ее смерзшиеся, запорошенные снегом волосы и тихо говорил:
– Я достану его... Не волнуйся. Он ушел на расстояние крика.
– Да. Теперь я знаю – это он. Я так и думала, но не была уверена. Айсфогель... Я видела его однажды в Берлине. Никто не знает, в каком чине он служит в РСХА. – Лотта подняла к Седому лицо. – Андрей, это опасный, сильный человек. Будь осторожен. Возьми второй пистолет и все запасные обоймы. Я немного отдохну и пойду следом... Но пойдем мы не так, как он, а срежем угол. Под северным гребнем можно пройти к перевалу более коротким путем, но там в кулуаре почти всегда сходят лавины. В ясные дни с двенадцати до трех часов. Можно успеть... – Лотта взглянула на часы: – Сейчас десять... Он идет старой проверенной тропой – не хочет рисковать. А мы должны... Нас теперь двое. И помни: английский "стен-ган" бьет на двести пятьдесят метров. Вот, возьми... – Лотта протянула Андрею длинный красный шнур: – Привяжи к руке – вдруг все-таки лавина...
Седой спрятал шнур в карман, пересчитал обоймы и тоже сунул в карман. Тяжело поднялся, прошел к скале-обелиску, присел на корточки и стал разгребать снег.
– Потерял что-нибудь?
Лотта неслышно присела рядом.
– Танковую бригаду. Подполковник Сухов мне этого не простит. Фамильная вещь, известная всей Европе. Вот он...
Седой разжал ладонь с зачерпнутым снегом, извлек из беловатой массы жевательной резинки перстень и протянул его Лотте.
– Сдаю без расписки...
– Не годится, Андрей. Сам вручишь бриллиант Сухову Николаю Савостьяновичу...
– Ты знаешь Сухова?
– Знаю. Но об этом после... "Стен-ган" бьет на двести пятьдесят...
Он поднимался, и горы точно опускались. Когда он вышел на скалистый северный гребень, вершины уже стали ослепительно белыми. Весеннее солнце поднялось высоко, но здесь, у границы вечных снегов, было холодно и сыро. Тусклой голубизной отливали изломы ледников, прозрачные лиловые тени лежали в ущельях.
Седой надел темные очки, жадно поискал глазами фигуру Айсфогеля, не нашел и подумал, что рано, тот еще идет под прикрытием гребня.
К кулуару Смерти Андрей подошел, когда все вокруг было залито солнцем. Он сделал несколько шагов – и сразу оказался в полумраке. Солнце сюда не доставало. Со стен с гулким шипением спадали ручьи. Снег в кулуаре – смешанный с обломками скал, будто кто перепахал. Было угрожающе тихо.
Седой шагал быстро, как только мог. Ледяной разреженный воздух заставлял глубже дышать, чаще биться сердце.
Он шел и думал о Лотте. Успеет ли она проскочить кулуар до двенадцати? Совсем обессилела. Седой знал, что такое стрелять в упор в человека, даже если он и враг. К этому трудно привыкнуть. А она, скорее всего, делала это впервые. По самой что ни на есть необходимости. От бедра, когда нет времени, чтобы вскинуть руку с оружием. Про камень-талисман это все байки. Ей было важно, чтобы я не потерял веру в себя, важно было снять элемент обреченности – возьми камень, меня могут убить... На войне убить могут всегда. Но сейчас он не даст этого сделать человеку с красивой кличкой Айсфогель.
