Жертва - Антоновская Анна Арнольдовна (читать книги .TXT) 📗
– Клянусь, отец, Паата никому не уступит права быть продолжателем твоих великих деяний. Я глубже других проник в намерения моего отца. Знай, если тебе когда-нибудь понадобится жизнь Паата, бери ее, не задумываясь.
– Твоя жизнь принадлежит не Георгию Саакадзе, любимый Паата. Она принадлежит твоей родине, непокоримой Грузии.
– Каждое твое слово, мой отец, как драгоценный камень ломится в кольцо моих надежд. Иншаллах…
– Говори по-грузински, сын мой, здесь все грузины, жаждущие грузинского солнца, грузинского слова. И даже когда ты беседуешь с Сефи-мирзой или с сыновьями ханов, не забывай, что ты грузин… Но подражай персам во всем, ибо это лучший щит для прикрытия истины.
– Твоя мудрость, отец, закаляет мой дух… Отец!..
Паата вдруг выхватил шашку и перегнулся через седло. Блеснул клинок, и перерубленная ярко-зеленая змея упала у ног шарахнувшегося Джамбаза.
– …Отец, змея ползла к твоим цаги. У меня дрожит сердце, отец!
– Успокойся, Паата, я раньше тебя заметил змею, – Георгий, улыбаясь, похлопал сына по плечу, – и даже заметил под ее глазами белые пятнышки. Эти змеи безвредны. Запомни, сын мой, воин должен быть не только храбрым, но и наблюдательным. Так и с князьями, из них тоже не все ядовитые… Многие просто глупы и ни для кого не опасны. Мой Паата, смотри на пятна и против таких безвредных глупцов не обнажай шашки, отбрасывай их тупой палкой.
Паата задумчиво, с некоторой робостью смотрел на вновь погрузившегося в раздумье Георгия. Он вспомнил рассказы «барсов» о «змеином» князе Шадимане Бараташвили. Так они ехали молча мимо хлопковых полей, каждый занятый своими мыслями.
С глубокой нежностью Георгий поглядывал на наследника своих дел и чаяний. «Паата очень похож на Русудан, – думал Георгий, – на гордую, умную мою Русудан. Но Папуна уверяет – извергающие пламя глаза Паата и сильные руки такие же, как у Георгия Саакадзе из Носте».
Вдруг Паата вскинул лук. Взвизгнула стрела, и дербник, перевернувшись в воздухе, камнем упал на поле.
Паата рассмеялся и, шаловливо перегнувшись через седло, заглянул в глаза Георгию:
– Отец, помнишь, однажды в Носте я ранил ястребенка? Он жалобно пищал, подпрыгивая на одной ноге. Тетя Тэкле плакала, а Папуна сердился: «Если пришло желание убить, убивай, но не причиняй страданий…» Тогда я не понимал… даже насмехался, ибо ястребенок, излеченный доброй Тэкле, утащил ее любимого соловья и исчез…
Георгий улыбнулся. Обрадованный Паата стал вспоминать раннее детство.
Просека все больше ширилась. Издали монотонно прозвенели бубенчики. Саакадзе ласково отбросил со лба Паата черную прядь и придержал коня. Из-за песчаного холма показался караван. Медленно ползли по желтому песку черные тени верблюдов. Это был обычный торговый караван, направляющийся в далекие страны. Покачивались полосатые тюки, ящики и мехи с водой. Впереди равномерно шел белый шутюр-баад. Он горделиво покачивал вправо и влево голову, украшенную перьями, точно приглашая бесстрашно следовать за ним.
На сафьяновом седле восседал Керим в купеческом одеянии. Под халатом за широким поясом торчала костяная ручка кривого ножа. К седлу ремнями был прикреплен лук с колчаном и персидское копье.
Так дважды в год Али-Баиндур посылал ловкого оруженосца в Картли за сведениями.
На одногорбых верблюдах, быстрых и терпеливых, натянув на себя грубые серые плащи, дремали слуги и погонщики, и только караванбаши острыми глазами подмечал каждую неправильность в караванном строю.
Поравнявшись с Саакадзе, Керим поспешно спрыгнул с верблюда и, приложив руку ко лбу и сердцу, до земли поклонился сардару. То же самое поспешили сделать встрепенувшиеся слуги и погонщики.
Саакадзе, едва ответив на раболепные поклоны, молча проехал мимо.
И никто не мог подумать, что большую часть сегодняшней ночи Керим провел в комнате Саакадзе, угощался тонкой едой и, как всегда перед отъездом в Тбилиси, внимательно выслушал указания Саакадзе о тайных встречах с мествире, с Вардиси, сестрой Эрасти, старшей прислужницей царицы Тэкле. Запоминал, в какие княжеские замки завозить персидский товар и у каких монастырей скупать ореховое масло и черные четки. Запрятывал в халат кисеты с золотыми туманами, в ковровые мешки – богатые подарки от ханум Русудан настоятелю Трифилию и семьям «Дружины барсов».
И тем более никто не мог подумать, что благодаря уму и ловкости Керима надменный сардар Георгий Саакадзе получает ценные сведения из Картли, добытые в княжеских замках, монастырях и греческой лавочке Папандопуло от лазутчиков Али-Баиндура. По возвращении в Исфахан Керим сообщал Али-Баиндуру только дозволенное Георгием.
Пропустив вперед Паата и телохранителей, Эрасти, соскочив с коня, радостно приветствовал Керима. Они обнялись. Такая встреча не удивила погонщиков и слуг, ибо все они знали о духовном братстве Керима с любимым оруженосцем сардара.
– Керим, будь осторожен в пути и в Тбилиси, – едва слышно шептал Эрасти, – лазутчик князя Шадимана, Вардан Мудрый, едет за тобой следом. Утром об этом на майдане узнал азнаур Папуна. Нарочно выехали тебя встретить, – и громко продолжал: – Непременно купи белую бурку, давно хочу. В Тбилиси не найдешь, может, в Гори поищешь.
Керим обещал просимое братом поискать даже в горных теснинах, и пусть все верблюды падут на безводный песок, если он вернется без белой бурки…
Саакадзе повернул к Чахар-Багху. Наперерез скакал Абу-Селим-эфенди в сопровождении пожилого турка.
Георгий догадался – эта встреча не случайная, но, не подавая вида, вежливо пожелал Абу-Селиму-эфенди приятной прогулки и хотел проехать дальше.
Абу-Селим-эфенди остановился и, ответив Саакадзе изысканной благодарностью, спросил: не пожелает ли сардар уделить ему внимание?
– Здесь? – удивился Георгий.
– Конечно, нет, но…
– Я завтра буду в Давлет-ханэ, – простодушно сказал Саакадзе.
Абу-Селим-эфенди сощурил узкие глаза. Он рассчитывал на большую догадливость и неожиданно заинтересовался – сколько лет Паата? Он похвалил его посадку и попросил проехать вперед, дабы полюбоваться ездой стройного всадника. Но лишь Паата отъехал, Абу-Селим-эфенди проговорил:
– На свете четыре дороги, и все они ведут в средоточие счастья – в Стамбул. Ханы заблудились в пустыне, грузинские князья задохнулись в замках. Только у порога Стамбула дует свежий ветер. Много золота, много славы сулит полумесяц, восходя над Босфором. Ночью буду ожидать тебя в индусской курильне. Не удивляйся, если Абу-Селим-эфенди превратится в йога. Советую и тебе накинуть индусский плащ, и если ты любопытный и обладаешь смелостью…
– Я пришлю своего друга, – перебил Саакадзе и, приложив руку ко лбу и сердцу, поскакал догонять Паата.
ГЛАВА ПЯТАЯ
В узорчатые ворота дома Дато и Хорешани торопливо входили «барсы». Азнауры все утро состязались на шахской площади в меткости огненного боя, но сейчас шумно бросались друг другу навстречу точно после долгой разлуки.
Положение в Исфахане обязывало их как минбаши шаха Аббаса жить в предоставленных мехмандаром отдельных домах, обставленных с персидской роскошью.
Вначале «барсы» шумели, настаивая на совместной жизни. Но векиль Фергат-хан решительно заявил: он не позволит картлийцам ютиться в одном доме, ибо на майдане это могут истолковать как недостаточную щедрость шах-ин-шаха к своим минбашам.
После долгого торга Гиви, по просьбе Хорешани, поселился у Дато, Даутбек и Димитрий вместе – напротив дворца Саакадзе, Элизбар, Пануш и Матарс как помощники минбашей поселились вместе подле дворца «Сорока колонн» – Чехель-Сотун.
Только Ростом не сопротивлялся векилю и, по-видимому, с удовольствием зажил один в уютном домике, утопающем в причудливых пальмах и цветниках.
«Барсы» собрались в прохладной курильне – кушке, уставленной разноцветными кальянами и полукруглыми низкими тахтами. Дато накануне обставил стены зеркалами, подаренными ему векилем. И сейчас друзья, разглядывая свои отражения, невольно загрустили.
