Орел Шарпа - Корнуэлл Бернард (читать хорошую книгу полностью .TXT) 📗

Шарп нажал на спуск в пятый раз, и пуля улетела в поле; мушкет опущен прикладом на землю, порох засыпан в дуло... В этот момент Ноулз крикнул:

— Время вышло!

Солдаты радостно закричали, засмеялись и зааплодировали — ведь офицер нарушил правила и показал, на что способен. Харпер широко ухмылялся. Уж он-то хорошо знал, как трудно сделать пять выстрелов в минуту; сержант наверняка заметил, что лейтенант схитрил, зарядив мушкет для первого выстрела до того, как пошла минута. Шарп поднял руку и заставил всех замолчать.

— Вот как нужно пользоваться мушкетом. Быстро! А теперь пришла ваша очередь.

Наступила тишина. Шарп почувствовал, что его охватило отчаянное возбуждение. Разве Симмерсон не предложил ему использовать свой собственный метод?

— Снимите ошейники! — Несколько секунд никто не шевелился. Солдаты удивленно таращились на Шарпа. — Ну, давайте! Поторапливайтесь! Снимайте ошейники!

Ноулз, Денни и сержанты с сомнением наблюдали за тем, как солдаты, зажав между колен мушкеты, начали двумя руками стягивать жесткие кожаные воротники.

— Сержанты! Соберите ошейники. Давайте их сюда.

Батальон задавили до последней степени. У Шарпа не было ни единого шанса научить их быстро стрелять, если он не даст им возможность отомстить системе, которая не раз приговаривала каждого к унизительным, жестоким поркам.

Сержанты неуверенно подошли к нему, держа охапки ненавистных ошейников в руках.

— Складывайте вот здесь. — Шарп велел сложить семьдесят с лишним ошейников в сорока шагах перед ротой. Потом показал на блестящую в лучах солнца кучу: — Вот ваша цель! Каждый получит три пули. Только три. У вас будет одна минута, чтобы отправить их в цель! Тот, кто сумеет это сделать дважды подряд, получит возможность заняться своими делами. Остальные будут тренироваться до тех пор, пока не добьются нужного результата.

Он предоставил офицерам организовать стрельбы. Солдаты широко улыбались, по шеренгам прокатился гул разговоров, но Шарп не стал делать замечаний. Сержанты посмотрели на него так, словно он совершил предательство, однако ни один не осмелился перечить высокому стройному стрелку с тяжелым палашом на боку. Когда все было готово, Шарп подал команду, и пули начали врезаться в кучу кожаных ошейников.

Солдаты забыли прежнюю муштру и сосредоточились на стрельбе по ненавистным ошейникам, превращавшим их шеи в кровавое месиво; эти проклятые удавки олицетворяли Симмерсона и его тиранию. К концу первых двух серий только двадцати солдатам сопутствовал успех, почти все они оказались опытными воинами, для которых служба в армии не была в новинку, но через два часа, когда солнце начало краснеть на небе, последний солдат сделал последний выстрел в ошметки кожи, валявшиеся на траве.

Шарп построил роту в две шеренги и с удовлетворением наблюдал за тем, как по команде Харпера солдаты сделали три залпа. Он смотрел в сторону восточного горизонта сквозь белый дым, клубившийся в неподвижном воздухе. Там, в Эстрамадуре, их ждут французы, они готовятся к сражению, а в это время сзади, за спиной Шарпа, на дороге, ведущей из города, появился сэр Генри Симмерсон, чтобы насладиться плодами своей победы и забрать очередные жертвы для оставленных на площади треугольников.

— Ну, интересно, что теперь будет, — негромко проговорил Харпер.

— Тихо! Пусть заряжают. Мы покажем ему, как они научились стрелять. — Шарп наблюдал за глазами Симмерсона, которые медленно скользнули по расстегнутым воротникам разгоряченных солдат. До полковника постепенно дошло, откуда взялись кожаные ошметки на земле.

Шарп увидел, что Симмерсон сделал глубокий вдох.

— Давай!

— Огонь! — По команде Харпера последовал мгновенный залп, громом прокатившийся по долине.

Если Симмерсон и успел что-нибудь выкрикнуть, его слова утонули в грохоте, так что полковнику оставалось только молча наблюдать за тем, как его солдаты обращаются со своими мушкетами, словно ветераны, подчиняясь командам сержанта стрелков, чье широкое, уверенное лицо принадлежало к той категории лиц, которые приводили сэра Генри в ярость, — когда он сидел в кресле мирового судьи в Челмсфорде, в адрес именно таких людей из его уст звучали самые жестокие приговоры.

Грохот последнего залпа стих, и Форрест засунул часы обратно в карман.

— До конца минуты осталось две секунды, сэр Генри, они произвели по четыре выстрела.

— Я умею считать, Форрест.

Четыре выстрела? Симмерсон был поражен. В глубине души он страдал оттого, что не мог научить своих людей стрелять быстро и уверенно; его солдаты почему-то начинали нервничать, когда к ним в руки попадало оружие. Но кожаные воротники целой роты? По два с лишним фунта за штуку? И в тот самый день, когда от его племянника пахнет как от конюха?

— Да будь ты проклят, Шарп!

— Да, сэр.

Едкий пороховой дым заставил лошадь сэра Генри вздернуть голову, и полковник наклонился вперед, чтобы успокоить ее. Шарп смотрел на Симмерсона, прекрасно понимая, что выставил полковника идиотом в глазах его собственных солдат, — не вызывало сомнения, что он совершил грубую ошибку.

Да, Шарп одержал победу, но в результате получил врага, обладающего властью и влиянием. Полковник подъехал к Шарпу и сказал на удивление спокойно:

— Это мой батальон, мистер Шарп. Мой батальон. Не забывай об этом.

Сэр Генри некоторое время смотрел на лейтенанта, казалось, вот-вот его гнев вырвется наружу, но он сумел взять себя в руки и крикнул Форресту, чтобы тот следовал за ним.

Харпер ухмыльнулся, солдаты выглядели довольными, и только Шарпа охватило предчувствие беды, словно его окружил невидимый злобный враг. Он постарался отбросить эти мысли. Пора было чистить мушкеты и раздавать пайки. Там, за горной грядой, хватало врагов для всех.

Глава четвертая

Патрик Харпер шел вперед уверенной легкой походкой. Он был счастлив, что снова чувствует под ногами дорогу, счастлив, что пересек невидимую границу и теперь направляется к новым местам.

Отряд вышел задолго до восхода, чтобы проделать большую часть положенного пути до того, как начнет немилосердно палить солнце. Сержант с удовольствием думал о дневном отдыхе, надеясь, что майор Форрест, поехавший вперед, найдет подходящее место для лагеря, где-нибудь у ручья, и можно будет половить рыбку. Южный Эссекский тащился где-то позади; Шарп начал марш достаточно быстро, в традиционной манере стрелков — три шага бегом, потом три обычных шага, и Харпер был рад, что они избавились от удушливой атмосферы подозрительности, царившей в батальоне. Он усмехнулся, когда вспомнил об ошейниках. Прошел слух, что полковник приказал Шарпу заплатить за все семьдесят девять испорченных ошейников. По мнению Харпера, это были очень большие деньги. Сержант не стал уточнять у самого Шарпа, тот бы все равно ему не ответил. Но то, что касалось Шарпа, касалось и Патрика Харпера. Конечно, лейтенант часто ворчал из-за пустяков, мог и поругать не по делу, и все же Харпер, если бы на него как следует нажали, признался бы, что считает Шарпа своим другом.

Такое слово Харпер никогда не стал бы употреблять по отношению к офицеру, но ничего другого в голову не шло. Шарп был самым лучшим солдатом из всех, кого ирландцу доводилось видеть за долгие годы службы, у него было поразительное чутье, и во время сражения лейтенант обращался за советом только к одному человеку — сержанту Харперу. Это были отношения, построенные на взаимном доверии и уважении, и Патрик Харпер считал своим долгом следить за тем, чтобы Шарп оставался живым и веселым.

Харперу нравилось быть солдатом, хотя он и служил в английской армии — а ведь именно эта; страна отняла у его семьи землю и ущемляла их религиозные убеждения. Он упивался историями о великих ирландских героях, наизусть знал легенду о том, как Кухулин [2] в одиночку победил целую армию, — разве могли англичане поставить кого-нибудь рядом с таким великим героем? Но Ирландия — это Ирландия, а голод зачастую заставляет людей отправляться в самые неожиданные места. Если бы Харпер слушался зова сердца, сейчас он сражался бы против англичан, а не за них, однако, как и многие из его соотечественников, он нашел спасение от нищеты и преследований в рядах врага.