Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 2 - Дюма Александр (хорошие книги бесплатные полностью .txt) 📗
– Я всегда любил одиночество. Я меланхолик, – вздохнул Портос.
– Странно! – сказал д’Артаньян. – Я что-то не замечал этого раньше.
– Это у меня с тех пор, как я стал заниматься науками, – с озабоченным видом отвечал Портос.
– Надеюсь, что умственный труд не повредил телесному здоровью?
– О, нисколько.
– Силы не убавилось?
– Нисколько, друг мой, нисколько!
– Дело в том, что мне говорили, будто в первые дни по вашем приезде…
– Я не способен был шевельнуться, не правда ли?
– Как! – улыбнулся д’Артаньян. – Почему же вы не могли шевельнуться?
Портос понял, что сказал глупость, и захотел поправиться:
– Я приехал из Бель-Иля на плохих лошадях, и это утомило меня.
– Теперь меня не удивляет, что я видел на дороге семь или восемь павших лошадей, когда ехал вслед за вами.
– Видите ли, я тяжел, – сказал Портос.
– Значит, вы были разбиты?
– Жир мой растопился, вот я и заболел.
– Бедный Портос… Ну а как обошелся с вами Арамис?
– Отлично… Он поручил меня попечению личного врача господина Фуке. Но представьте, что через неделю я стал задыхаться.
– Как так?
– Комната была слишком мала; я поглощал слишком много воздуха.
– Неужели?
– Так мне сказали по крайней мере… И меня перевели в другое помещение.
– И там вы вздохнули свободнее?
– Там мне стало гораздо лучше; но у меня не было никаких занятий, мне нечего было делать. Доктор уверял, что мне нельзя двигаться. Я же, напротив, чувствовал себя сильнее, чем когда-нибудь. От этого произошел один неприятный случай.
– Какой случай?
– Представьте себе, дорогой друг, что я взбунтовался против предписаний дурака доктора и решил выходить, понравится ему это или нет. Итак, я приказал прислуживавшему мне лакею принести платье.
– Вы, значит, были раздеты, мой бедный Портос?
– Нельзя сказать, чтобы совсем, на мне был великолепный халат. Лакей повиновался; я надел свое платье, которое стало мне слишком широко. Но вот странная вещь: ноги мои, напротив, увеличились.
– Да, понимаю.
– Сапоги сделались очень узкими.
– Значит, ваши ноги распухли?
– Вы угадали.
– Еще бы! И это вы называете неприятным случаем?
– Именно. Я рассуждал не так, как вы. Я сказал себе: «Если на мои ноги десять раз налезали эти сапоги, то нет никаких оснований думать, что они не налезут в одиннадцатый раз».
– На этот раз, милый Портос, позвольте мне заметить, что вы рассуждали нелогично.
– Словом, я уселся около перегородки и попробовал надеть правый сапог, я тянул его руками, подталкивал другой ногой, делал невероятные усилия, и вдруг оба ушка от сапога остались в моих руках, а нога устремилась вперед, как снаряд из катапульты.
– Из катапульты! Как вы сильны в фортификации, дорогой Портос!
– Итак, нога устремилась вперед, встретила на своем пути перегородку и пробила ее. Друг мой, мне показалось, что я, как Самсон, разрушил храм. Сколько при этом повалилось на пол картин, статуй, цветочных горшков, ковров, занавесей! Прямо невероятно!
– Неужели?
– Не считая того, что по другую сторону перегородки стояла этажерка с фарфором.
– И вы опрокинули ее?
– Да, она отлетела в другой конец комнаты. – Портос захохотал.
– Действительно, вы правы, это невероятно. – И д’Артаньян расхохотался вслед за Портосом.
Портос смеялся все громче.
– Я разбил фарфора, – продолжал он прерывающимся от смеха голосом, – больше чем на три тысячи франков, ха-ха-ха!..
– Великолепно!
– Не считая люстры, которая упала мне прямо на голову и разлетелась на тысячу кусков, ха-ха-ха!..
– На голову? – переспросил д’Артаньян, хватаясь за бока.
– Прямо на голову!
– И пробила вам череп?
– Нет, ведь я же сказал вам, что разлетелась люстра, она была стеклянная.
– Люстра была стеклянная?
– Да, из венецианского стекла. Редкость, дорогой мой, уникальная вещь и весила двести фунтов.
– И упала вам на голову?
– На… го…ло…ву… Представьте себе раззолоченный хрустальный шар с инкрустациями снизу, с рожками, из которых выходило пламя, когда люстру зажигали.
– Это понятно. Но тогда она не была зажжена?
– К счастью, нет, иначе я сгорел бы.
– И вы отделались только тем, что были придавлены?
– Нет.
– Как нет?
– Да так, люстра упала мне на череп. А у нас на макушке, по-видимому, необыкновенно крепкая кость.
– Кто это вам сказал, Портос?
– Доктор. Нечто вроде купола, который выдержал бы собор Парижской богоматери.
– Да что вы?
– Наверное, у всех людей череп устроен таким образом.
– Говорите за себя, дорогой друг; это у вас, а не у других череп устроен так.
– Возможно, – сказал самодовольно Портос. – Значит, вот, когда люстра упала на купол, который у нас на макушке, раздался шум вроде пушечного выстрела; хрусталь разбился, а я упал, весь облитый…
– Кровью? Бедный Портос!
– Нет, ароматным маслом, которое пахло превосходно, но чересчур сильно; я почувствовал головокружение от этого запаха. Вам приходилось испытывать что-нибудь подобное, д’Артаньян?
– Да, случалось, когда я нюхал ландыши. Итак, бедняга Портос, вы упали и были одурманены ароматом?
– Но самое удивительное – и врач клялся, что никогда не видывал ничего подобного…
– У вас все же, должно быть, вскочила шишка, – перебил д’Артаньян.
– Целых пять.
– Почему же пять?
– Да потому, что снизу на люстре было пять необыкновенно острых украшений.
– Ай!
– Эти пять украшений вонзились мне в волосы, которые у меня, как видите, очень густые.
– К счастью.
– И задели кожу. Но обратите внимание на одну странность – это могло случиться только со мной. Вместо впадин у меня вскочили шишки. Доктор не мог удовлетворительно объяснить мне это явление.
– Ну, так я вам объясню.
– Вы очень меня обяжете, – сказал Портос, моргая глазами, что служило у него признаком величайшего напряжения мысли.
– С тех пор, как ваш мозг предается изучению наук, серьезным вычислениям, он увеличился в объеме. Таким образом, ваша голова переполнена науками.
– Вы думаете?
– Я уверен в этом. От этого получается, что ваша черепная коробка не только не дает проникнуть в голову ничему постороннему, но, будучи переполненной, пользуется каждым случайным отверстием, чтобы выбрасывать наружу избыток.
– А-а-а! – протянул Портос, которому это объяснение показалось более толковым, чем объяснение врача.
– Пять выпуклостей, вызванных пятью украшениями люстры, были, конечно, пятью скоплениями научных знаний, вылезших наружу под действием внешних обстоятельств.
– Действительно! – обрадовался Портос. – Вот почему голова моя болела больше снаружи, чем внутри. Я вам признаюсь даже, что, надевая шляпу и нахлобучивая ее на голову энергично-грациозным ударом кулака, свойственным нам, военным, я испытывал иногда страшную боль, если не соразмерял как следует силу удара.
– Портос, я вам верю.
– И вот, дорогой друг, – продолжал великан, – господин Фуке, видя, что его дом недостаточно прочен для меня, решил отвести мне другое помещение. И меня перевести сюда.
– Это заповедный парк, не правда ли?
– Да.
– Парк свиданий, известный таинственными похождениями суперинтенданта.
– Не знаю; у меня тут не было ни свиданий, ни таинственных приключений; но мне позволено упражнять здесь свои мышцы, и, пользуясь этим разрешением, я вырываю деревья с корнями.
– Зачем?
– Чтобы размять руки и доставать птичьи гнезда; я нахожу, что так удобнее, чем карабкаться наверх.
– У вас пастушеские наклонности, как у Тирсиса, дорогой Портос.
– Да, я люблю птичьи яйца несравненно больше, чем куриные. Вы не можете себе представить, что за изысканное блюдо омлет из четырехсот или пятисот яиц канареек, зябликов, скворцов и дроздов!
– Как – из пятисот яиц? Это чудовищно!
– Все они умещаются в одной салатнице.
