Изгнанник из Спарты - Йерби Фрэнк (читаемые книги читать онлайн бесплатно txt) 📗
- Итак, дикасты, калокагаты, достойные судьи, - подытожил Аристон. - Как видите, нет ничего удивительного в том, что это бедное дитя обратилось за помощью именно ко мне. Астуном Филипп, сын Фета, может засвидетельствовать, в каком состоянии была ее спина в тот роковой день! Он видел ее, разодранную в клочья, всю залитую кровью! Ну а что касается этого смехотворного обвинения в прелюбодеянии, то я спрашиваю вас: когда, где и как часто имело оно место? Какие доказательства может он предъявить, чтобы заставить вас поверить в то, что я был близок с его женой?
Вы все женатые люди и, без сомнения, имеете кое-какое представление о кротком нраве замужних афинянок. И вот я, тихо и ненавязчиво, спрашиваю вас: кто из вас посмел бы привести любовницу в свой собственный дом? Многие ли из вас, в наше время, могли бы привести в свой дом хотя бы рабыню, если она не совсем уродлива?
Его слова утонули во взрыве хохота; дажедикасты дружно присоединились ко всеобщему веселью. Когда смех стих, Аристон продолжил:
- Моя дорогая жена скоро должна разрешиться от бремени, иначе она бы пришла сюда, чтобы дать показания в пользу бедной Клеотеры. Она рассказала бы вам, что, поскольку в ее нынешнем положении она, разумеется, не может жить в одном помещении со мной, это несчастное поруганное дитя делит с ней ее комнату, и их ложа стоят рядом друг с другом. Итак, довольно о наших прелюбодеяниях! Я прошу вас, о дикасты, освободить Клеотеру, это невинное дитя, от этого жестокого чудовища! Я прошу вас принять меры, чтобы он никогда более не смог причинить ей вреда. Я прошу вас поддержать честь и правосудие Афин! Пусть мудрая Афина, наша покровительница, возвысит ваши умы и сердца. Я кончил, достойный суд, благородные архонты, благодарю вас!
Его победа была безоговорочной. Гелиэя единодушно дала Клеотере развод. Более того, она вынесла специальное решение, в котором предупредила Орхомена, что если он причинит своей бывшей жене, свободной метечке Клеотере, какой-либо вред или станет досаждать ей тем или иным образом, то он проведет остаток своей жизни прикованным к веслу на галере.
Орхомен с поникшей головой выслушал приговор суда. Затем, бормоча проклятия, он заковылял прочь на своих костылях.
Когда они вышли из здания суда на яркий солнечный свет, Клеотера остановилась и посмотрела на Аристона так, что он не смог вынести этого взгляда; будто, подумал он, ее только что приговорили к смерти, а не даровали желанную свободу, а с ней и новую жизнь, полную надежды и радости.
- Ну и что же теперь, мой господин? - прошептала она. - Я не могу вернуться в твой дом. Не могу! Я не могу
смотреть в глаза Хрисее! Слишком велик грех, отягощающий мою душу!
- Грех? - переспросил Аристон.
- Да. Мой грех в том, что я хочу быть твоей. Что в мыслях, в сердце я более чем виновна - виновна именно в том, в чем обвинил нас Орхомен! Что и от телесного греха меня уберегли только боги и твое великодушие! Ты - другое дело: у тебя есть жена, которая любит тебя и которая носит ребенка в своем чреве! Твоего ребенка, Аристон!
Она уронила голову на грудь и громко разрыдалась;
рыдания вырывались у нее из горла, и она не могла ничего с собой поделать.
- Клео, - простонал он.
- Я не вынесу этого, мой господин! Эти мысли убивают меня. Стоит мне представить, что ты прикасался к ней, держал ее в своих объятиях, целовал ее, что ваши тела и души сливались воедино… О Аристон, Аристон! Это сводит меня с ума, я прокляну всех богов, я умру! Это убьет меня!
- Клео! - повторил он в полном отчаянии.
- Я мечтала носить в себе твоего ребенка, мой господин. Чувствовать, как он растет там, внутри, такой маленький теплый круглый мягкий комочек. Я мечтала родить его, и мое счастье при этом было бы столь велико, что я не ощущала бы боли! А потом, потом я держала бы его в своих руках, прикладывала к своей груди, и прикосновение его крохотного ротика доставляло бы мне неземное блаженство! Он был бы похож на тебя, ведь правда - это дитя, которого никогда не будет, которому не суждено появиться на свет? И с каждым днем он становился бы все более и более похожим на тебя, таким же высоким, сильным, красивым! О Аристон, Аристон! Дай мне нож! Пусть его лезвие будет достаточно длинным, чтобы достать до моего сердца, и достаточно острым, чтобы не причинить мне ненужных страданий! Дай мне умереть сейчас, сразу, это лучше, чем умирать медленно, день за днем!
Он взял ее за руку и потащил за собой по оживленной улице. Ибо самым невыносимым было то, что здесь, на глазах у ухмыляющейся толпы, он не мог ни поцеловать, ни хоть как-то утешить ее.
Спустя час они уже стояли в прихожей маленького домика, который он снял для нее. Она была очень бледна, но уже вполне овладела собой. Медленным жестом она протянула ему руку.
- Обещай мне, мой господин, - ровным голосом проговорила она, - что ты больше сюда не придешь. Я же, в свою очередь, обещаю не причинять себе вреда. Ибо только так мы сможем стать достойными того, что было между нами и чего больше уже быть не должно! Пусть это останется чистым и незапятнанным. Я выдержу это испытание. Я стану жрицей твоего культа, вся моя жизнь, до последнего вздоха, будет посвящена поклонению тебе, боготворению тебя. Я буду гиерофантом твоих благословенных мистерий. Я думаю, что это большая честь для меня! Так ты обещаешь мне это?
- Ты требуешь невозможного! - сказал он.
- Попытайся. Я знаю, ты сможешь. Это я слаба. И именно поэтому я умоляю тебя сжалиться надо мной, мой господин. Пощади меня, молю тебя!
- Если я только смогу, - прошептал он. - Клянусь всеми муками Тантала, оковами Прометея, камнем Сизифа, я не приду сюда, если смогу. Я клянусь тебе в этом моей любовью!
Но он не смог. Ничто не могло отвлечь его, заполнить пустоту в его сердце и мыслях. Хрисея была уже на поздней стадии беременности, всецело поглощенная своей безумной идеей, что на этот раз ее ребенок выживет, невзирая на весь ее предшествующий опыт, убедительно свидетельствовавший об обратном. Но даже если бы она не была столь погружена в свои переживания, ее скромные прелести вряд ли смогли бы удержать его. Он решил прибегнуть к испытанному средству и отправился в благоуханную обитель греха Парфенопы. Увы, он быстро убедился, что сжигала его не просто похоть, что страдал он от истинной любви, что его ум, душа и трепещущая плоть плавились в ее горниле, теряя способность реагировать на что-либо иное, что он уже не мог смотреть ни на какое другое лицо, каким бы прелестным оно ни было, слышать другой, пусть самый нежный, голос, желать другое, пусть самое гибкое и сладострастное, тело.
Всю ночь он просидел у окна, рассеянно прислушиваясь к шумным возгласам ликующей толпы. До Афин наконец-то дошли известия от Алкивиада, который, очевидно, вознамерился доказать, что нельзя судить о человеке по его поведению или внешности, во всяком случае, если этот человек гений. Как Алкивиад. Величайший полководец, который когда-либо рождался в Афинах. Этот любитель мальчиков. Этот жеманный, шепелявый щеголь. Этот нечестивый богохульник. Этот ценитель шлюх. Этот вечно пьяный мерзавец, который вернул Фасос и Селимбрию. Захватил Хризо-поль и основал там таможню, так что теперь каждый корабль, идущий из Понта Эвксинского, вынужден платить дань Афинам. Осадил Халкедон, обложил его данью и принудил к союзу и вот теперь измором взял могучую Византию, царицу городов, так что Афинская Сова вновь распростерла свои крылья над всем Боспором.
И тем самым, по всей видимости, принес мир Афинам. “Лишив меня, - размышлял Аристон - единственного достойного выхода из создавшейся ситуации - превратить квадратный род чужой земли в землю Аттики, полив его моей кровью. Что же, да будет так! Да простят меня Артемида и Гестия! Да поглотит мою честь мрак Аида! А мою тень - Тартар!”
Он встал и вышел в ночь.
Он подошел к этому маленькому домику. Тихо, неуверенно постучал в эту дверь.
Клеотера открыла ее. Она молча стояла на пороге. В руке у нее был фонарь. В его свете он заметил, что глаза ее покраснели и опухли от слез.
