Женская война (др. перевод) - Дюма Александр (читать книги онлайн бесплатно полностью TXT) 📗

— Что тебе надобно, на что ты жалуешься? — спросил Ришон, скрестив руки и пристально глядя на недовольного.

— Что мне надобно?

— Да, что тебе надобно? Получаешь хлебную порцию?

— Да, командир.

— И говядину тоже?

— Да, командир.

— И винную порцию?

— Да, командир.

— Дурна квартира?

— Нет.

— Жалованье выплачено?

— Да.

— Так говори: чего ты желаешь, чего хочешь и на что ропщешь?

— Ропщу, потому что мы сражаемся против нашего короля, а это негоже французскому солдату.

— Так ты жалеешь о королевской службе?

— Да, черт возьми!

— И хочешь вернуться к своему королю?

— Да, — отвечал солдат, обманутый хладнокровием Ришона и думавший, что все это кончится исключением его из рядов армии Конде.

— Хорошо, — сказал Ришон и схватил солдата за перевязь, — но я запер ворота, и надобно будет отправить тебя по единственной дороге, которая нам осталась.

— По какой? — спросил испуганный солдат.

— А вот по этой, — сказал Ришон, геркулесовой рукой приподнял солдата и бросил его за парапет.

Солдат вскрикнул и упал в ров, который, по счастью, был наполнен водой.

Мрачное молчание наступило после этого энергичного поступка. Ришон думал, что бунт прекратился, и, как игрок, рискующий сразу всем, обернулся к гарнизону и сказал:

— Теперь, если здесь есть сторонники короля, пусть они говорят, и этих мы выпустим отсюда по дороге, которую они выберут.

Человек сто закричало:

— Да! Да! Мы приверженцы короля и хотим перейти в его армию.

— Ага! — сказал Ришон, поняв, что это не отдельная вспышка, а прорвавшийся наружу общий бунт. — Ну, это совсем другое дело. Я думал, что надо справиться с одним смутьяном, а выходит, что я имею дело с пятьюстами подлецами.

Ришон напрасно обвинял всех. Недовольны были только человек сто, прочие молчали; но и эти остальные, задетые за живое обвинением в подлости, тоже принялись роптать.

— Послушайте, — сказал Ришон, — не будем говорить все разом. — Есть ли здесь офицер, решающийся изменить присяге? Пусть он говорит за всех. Пусть он подойдет ко мне, и клянусь, что он будет говорить безнаказанно.

Фергюзон вышел из рядов, поклонился с чрезвычайной учтивостью и сказал:

— Господин комендант, вы слышали желание гарнизона. Вы сражаетесь против его величества нашего короля, а почти все мы не знали, что нас вербуют для войны против такого неприятеля. Кто-нибудь из находящихся здесь храбрецов, принужденный таким образом действовать против своего убеждения, мог бы во время приступа ошибиться в направлении выстрела и всадить вам пулю в лоб; но мы истинные солдаты, а не подлецы, как вы несправедливо сказали. Так вот мнение мое и моих товарищей — мнение, которое мы почтительно передаем вам. Верните нас королю, или мы сами вернемся к нему.

Речь эта была встречена общим «ура!», показывавшим, что если не весь гарнизон, так большая его часть согласна со словами Фергюзона.

Ришон понял, что все кончено.

— Я не могу защищаться один, — сказал он, — и не хочу сдаться. Если солдаты оставляют меня, так пусть кто-нибудь ведет переговоры, как он хочет и как они хотят, но не от моего имени. Я хочу только одного — чтобы были спасены те храбрецы, которые мне еще верны, если только здесь есть такие. Говорите, кто хочет вести переговоры?

— Я, господин комендант, если только вы мне позволите и товарищи удостоят меня доверием.

— Да, да! Пусть ведет дело лейтенант Фергюзон! Фергюзон! — закричали пятьсот голосов, между которыми особенно были слышны голоса Барраба и Карротеля.

— Так ведите переговоры, сударь, — сказал комендант. — Вы можете входить сюда и выходить из Вера, когда вам заблагорассудится.

— А вам не угодно дать мне какую-нибудь особенную инструкцию, господин комендант?

— Свобода для моих людей.

— А вам?

— Ничего.

Такое самопожертвование образумило бы людей только сбитых с толку, но гарнизон Ришона был еще и подкуплен.

— Да! Да! Свободу для нас! — закричали солдаты.

— Будьте спокойны, господин комендант, — сказал Фергюзон, — я не забуду вас при капитуляции.

Ришон печально улыбнулся, пожал плечами, воротился домой и заперся в своей комнате.

Фергюзон тотчас явился к роялистам; но маршал де Ла Мельере ничего не хотел решать, не спросив королеву; а королева выехала из домика Нанон, чтобы не видеть позора армии (как она сама говорила), и поселилась в либурнской ратуше.

Маршал приставил к Фергюзону двух солдат, сел на лошадь и поскакал в Либурн. Он приехал к Мазарини, думая сообщить ему важную новость; но при первых словах маршала министр остановил его обыкновенной своей улыбкой.

— Мы все это знаем, монсу маршал, — сказал он, — дело было сделано вчера вечером. Вступите в переговоры с лейтенантом Фергюзоном, но о господине Ришоне договаривайтесь только устно.

— Как только устно?! — вскричал маршал. — Но ведь мое слово стоит писаного акта, надеюсь?!

— Ничего, ничего, монсу маршал. Его святейшеством папой мне дано право освобождать людей от клятвы.

— Может быть, — отвечал маршал, — но ваше право не касается маршалов Франции.

Мазарини улыбнулся и жестом показал маршалу, что тот может ехать обратно.

Маршал в негодовании возвратился в лагерь, выдал Фергюзону охранную грамоту для него самого и его людей, а в отношении Ришона дал только слово.

Фергюзон вернулся в крепость и за час до рассвета покинул ее со своими товарищами, передав Ришону устное обещание маршала. Через два часа Ришон увидел в окне вспомогательный отряд, который вел к нему Равайи, но тут в комнату вошли люди и арестовали коменданта именем королевы.

В первую минуту храбрый Ришон обрадовался. Если б он остался на свободе, принцесса Конде могла подозревать его в измене, но арест подтверждал его верность.

Надеясь на это, он не вышел из крепости вместе с солдатами, а остался один.

Однако вошедшие, вопреки его ожиданиям, не удовольствовались тем, что взяли у Ришона шпагу. Когда он был обезоружен, четыре человека бросились на него, загнули ему руки за спину и связали их.

При таком бесчестном поступке Ришон оставался спокойным и покорным судьбе. Он обладал крепкой душой, этот предок народных героев восемнадцатого и девятнадцатого веков.

Ришона доставили в Либурн и привели к королеве, которая гордо осмотрела его с головы до ног; к королю, который взглянул на него жестоко; и к Мазарини, который сказал ему:

— Вы вели большую игру, монсу Ришон.

— И я проиграл, не так ли, монсеньер? Остается узнать, на что мы играли?

— Боюсь, что вы проиграли голову, — сказал Мазарини.

— Сказать герцогу д’Эпернону, что король желает видеть его! — вскричала королева. — А этот человек пусть ждет здесь суда.

И, взглянув на Ришона с величайшим презрением, она вышла из комнаты, подав руку королю. За нею вышли Мазарини и все придворные.

Герцог д’Эпернон прибыл в Либурн уже час назад, но, как по-настоящему влюбленный, старик прежде всего поехал к Нанон. Находясь в глубине Гиени, он узнал, как храбро Каноль защищал остров Сен-Жорж, и теперь, по-прежнему полный доверия к своей любовнице, он поздравил Нанон с поведением ее дорогого брата, лицо которого (по простодушному признанию герцога) не выражало ни такого благородства, ни такой храбрости.

Нанон могла бы посмеяться в душе над этим затянувшимся недоразумением; но она занималась другим делом. Надо было не только устроить свое собственное счастье, но и возвратить свободу любовнику. Нанон так безумно любила Каноля, что не хотела верить в его измену, хотя мысль эта часто приходила ей в голову. В том, что он удалил ее, она видела только доказательство его нежной заботливости; она думала, что его взяли в плен силой, плакала о нем и ждала только минуты, когда с помощью герцога освободит его.

Поэтому она написала дорогому герцогу десяток писем и всеми силами торопила его приехать.