Асканио - Дюма Александр (читаем книги бесплатно txt) 📗
И он втолкнул Жервезу в темную, отвратительную, грязную переднюю. Дверь тут же захлопнулась, словно западня.
Жервеза слабо вскрикнула не то от страха, не то от неожиданности и скорей упала, чем села, на табурет у стены.
А Жак Обри, боясь, как бы девушка не позвала его, не вернула насильно, пустился наутек по коридорам, о существовании которых знали только клерки, писцы да сутяги. Выбежав во двор церкви Сент-Шапель, он уже более спокойным шагом добрался до моста Святого Михаила, по которому Жервеза должна была непременно пройти по дороге домой.
Через полчаса она и в самом деле появилась.
— Ну, как дела? — спросил, подбегая к ней, Обри.
— Ах, Жак, ты вынудил меня солгать! — отвечала девушка. — Но, я надеюсь, бог меня простит — ведь я сделала это с благой целью.
— Я беру твой грех на себя, — успокоил ее Жак. — Рассказывай.
— Я и сама ничего не знаю, — ответила Жервеза. — Мне до того было стыдно, что я даже не помню, о чем шел разговор. Господин судья задавал мне разные вопросы, а я отвечала «да» или «нет» и даже не вполне уверена, правильно ли я говорила.
— О несчастная! — вскричал Жак. — Вот увидите, она, чего доброго, заявила судье, что не я ее обманул, а она меня!
— Нет, — возразила Жервеза, — не думаю, чтобы до этого дошло.
— Записали они, по крайней мере, мой адрес, чтобы вызвать меня в суд? — спросил Жак.
— Да, я дала им адрес, — пролепетала Жервеза.
— Значит, все в порядке, — с облегчением вздохнул Жак. — Ну, а теперь что бог даст…
Отведя Жервезу домой и утешив по мере сил в том, что ей пришлось дать ложные показания, Жак Обри отправился восвояси, полный веры в провидение.
И действительно, вмешалось ли в дело провидение, или это было чистой случайностью, но на следующее утро Жак Обри получил вызов в суд. И такова сила правосудия, что Жак невольно содрогнулся, читая эту бумагу, получить которую было его заветной мечтой. Поспешим, однако, добавить, к чести школяра, что надежда увидеть Асканио и желание вызволить друга из беды, которую он же сам и навлек на него, помогли Жаку Обри тут же справиться с невольной слабостью.
Явиться в суд предлагалось к двенадцати часам, а было всего только девять. Поэтому Жак помчался к Жервезе, которую застал не менее взволнованной, чем накануне.
— Ну, как дела? — спросила она.
— А вот, взгляни! — победоносно ответил Жак Обри, показывая ей исписанную иероглифами бумажку.
— Когда вам надо явиться?
— В полдень. А больше я ничего не разобрал.
— Вы даже не знаете, в чем вас обвиняют?
— Да, наверное, в том, что я тебя обманул, милая крошка!
— А вы не забудете, сударь, что сами заставили меня дать такие показания?
— Разумеется, не забуду; я готов присягнуть, что так оно и было, даже если бы тебе вздумалось все отрицать.
— Так вы не станете на меня сердиться за то, что я вас послушалась?
— Да нет же! Я всегда от души буду тебе благодарен!
— Что бы ни случилось?
— Что бы ни случилось.
— Да я и сказала-то все это лишь потому, что вы заставили меня.
— Ну разумеется.
— А если у меня с перепугу ум за разум зашел и я сболтнула лишнее, вы простите?
— Не только прощу, милая, славная моя Жервеза, но уже простил, прежде чем ты попросила об этом!
Было уже без четверти двенадцать, когда Жак спохватился, что к двенадцати ему надо быть в суде. Он простился с Жервезой и опрометью выбежал на улицу — до здания суда было довольно далеко.
Постучавшись в ту же дверь, что и накануне, он услышал, что часы бьют двенадцать.
— Войдите! — прогнусавил тот же голос, что и вчера.
Жак не заставил повторять приглашение и с широкой улыбкой, задрав нос и сдвинув шапку набекрень, вошел в приемную.
— Ваше имя? — спросил уже знакомый нам человек в черном.
— Жак Обри.
— Ремесло?
— Школяр.
— Ах да! На вас вчера приходила жаловаться Жер… Жер…
— Жервеза Попино.
— Правильно. Садитесь и ждите своей очереди.
Жак повиновался и стал ждать. В комнате уже сидели пять или шесть мужчин и женщин разного возраста и положения. Они, разумеется, были вызваны к судье первыми. Одни вышли оттуда без конвоя — это означало, что против них не оказалось достаточно улик; другие — в сопровождении полицейского офицера или двух стражников прево. На последних Жак поглядывал с завистью, потому что их вели в Шатле, куда ему так хотелось попасть.
Наконец вызвали и Жака Обри.
Жак вскочил с места и с такой довольной миной вбежал в кабинет судьи, будто речь шла о приятнейшем развлечении.
В кабинете сидели двое. Первый — еще выше, еще черней, еще костлявей и суше, чем мрачный человек в приемной (каких-нибудь пять минут назад это показалось бы Жаку невозможным), — был секретарем; второй — маленький, толстый, почти круглый человечек с веселыми глазами, приятной улыбкой и жизнерадостным выражением лица — был судьей.
Улыбающиеся взгляды Жака и судьи встретились, и школяр внезапно почувствовал такую симпатию к этому почтенному человеку, что чуть было не пожал ему руку.
— Хе, хе, хе… Так это вы и есть тот самый молодой человек? — спросил судья, пристально глядя на вошедшего.
— Признаться, да, мессер, — ответил Жак Обри.
— Вы и впрямь как будто малый не промах, — продолжал судья. — А ну-ка, господин пострел, берите стул и садитесь.
Жак уселся, положив ногу на ногу, и с довольным видом выпятил грудь.
— Так! — потирая руки, произнес судья. — А ну-ка, господин секретарь, прочтите нам показания истицы.
Секретарь встал и, изогнувшись над столом, без труда дотянулся благодаря своему непомерному росту до его противоположного конца, где и достал из груды папок дело Жака Обри.
— Вот это дело, — произнес он.
— Как имя истицы?
— Жервеза-Пьеретта Попино, — прочел секретарь.
— Она самая, — сказал Обри, утвердительно кивнув.
— Несовершеннолетняя, — продолжал секретарь, — девятнадцати лет от роду.
— Ну и ну! Несовершеннолетняя! — воскликнул Жак Обри.
— Так записано с ее слов.
— Бедняжка Жервеза! — пробормотал школяр. — Верно она сказала, что от смущения плела всякую чушь. Ведь сама же призналась мне, что ей двадцать два. И вот нате вам, девятнадцать!
— Значит, ветрогон вы этакий, — сказал судья, — вас обвиняют в том, что вы обманули девушку… Вы признаете обвинение? — спросил судья.
— Признаю, сударь, — решительно ответил Жак. — И это и любое другое. Я преступник, господин судья, и, пожалуйста, не церемоньтесь со мной.
— Вот плут, вот бездельник! — проворчал судья добродушным тоном комедийного дядюшки.
И, опустив на грудь свою большую круглую голову, он погрузился в глубокое раздумье.
— Пишите, — проговорил он, встрепенувшись и подняв указательный палец. — Пишите, господин секретарь. «Принимая во внимание, что обвиняемый Жак Обри сознался в том, что лживыми обещаниями и заверениями в любви обманул девицу Жервезу-Пьеретту Попино, приговорить упомянутого Жака Обри к штрафу в двадцать парижских су и к уплате судебных издержек».
— А тюрьма? — спросил Жак.
— Какая тюрьма? — ответил вопросом на вопрос судья.
— Обыкновенная! Разве меня не посадят в тюрьму?
— Нет.
— И я не попаду, как Асканио, в Шатле?
— А кто такой Асканио?
— Ученик мастера Бенвенуто Челлини.
— И что натворил этот ученик?
— Обманул девушку.
— Кого же именно?
— Дочь парижского прево, мадемуазель Коломбу д'Эстурвиль.
— Ну так что же?
— Как — что? Я считаю приговор несправедливым. Мы оба совершили одно и то же преступление, так почему же его засадили в Шатле, а меня приговорили только к штрафу в двадцать парижских су? Да существует ли справедливость на этом свете?
— Конечно, молодой человек, справедливость существует. Вот почему мы и вынесли этот приговор.
— Ничего не понимаю…
— Дело в том, бездельник, что честное имя благородной девицы стоит тюремного заключения, а честное имя простой девушки — не больше двадцати парижских су.
