Эдинбургская темница - Скотт Вальтер (читать хорошую книгу .txt) 📗

— Никого, кроме Бога и вашей светлости, — сказала Джини, всем своим видом показывая, что она не намерена отступить.

— Увы! — сказал герцог. — Я мог бы, пожалуй, повторить слова старого Ормонда, что вряд ли кто-нибудь имеет меньшее влияние на короля и министров, чем я. Мучительность нашего положения — я имею в виду людей в одинаковом положении со мной — заключается в том, что публика приписывает нам такое влияние, каким мы на самом деле не обладаем, а потому ожидает от нас помощи, какую мы в действительности не в состоянии оказать. Но откровенность и чистосердечие во власти каждого, и я не хочу, чтобы ты понапрасну обольщалась: я не обладаю таким влиянием, которое ты могла бы использовать в своих интересах. Как ни горько услышать тебе это, но я не в состоянии отвратить рок, нависший над твоей сестрой. Она должна умереть.

— Мы все должны умереть, — сказала Джини, — это наш общий удел за грехи наших предков; но мы не должны ускорять уход наших близких из этого мира, и это должно быть известно вашей чести лучше, чем мне.

— Моя добрая, славная женщина, — мягко возразил герцог, — все мы склонны обвинять закон, если он причиняет нам горе, но ты, по-моему, достаточно образованна для человека твоего круга и должна поэтому знать, что закон Бога и закон человека гласит одно и то же: для убийцы кара — всегда смерть.

— Но, сэр, в деле Эффи, я говорю о моей бедной сестре, убийство не было доказано; а если она не убила, а закон все-таки лишит ее жизни, то кто же тогда убийца?

— Я не законовед, — ответил герцог, — и признаюсь, что считаю этот статут очень жестоким.

— Но вы законодатель, сэр, с вашего разрешения, и поэтому имеете власть над законом, — возразила Джини.

— Увы, не в моем теперешнем положении, — сказал герцог, — хотя, как член законодательного органа, я имею право голоса. Но это не может помочь тебе, да и мое личное влияние на короля в настоящее время — пусть это будет всем известно — настолько ничтожно, что не дает мне права просить у него самого пустячного одолжения. Кто же внушил тебе, моя милая, обратиться именно ко мне?

— Вы сами, сэр.

— Я сам? — переспросил он. — Я уверен, что ты меня никогда раньше не встречала.

— Не встречала, сэр. Но весь мир знает, что герцог Аргайл — верный друг своей страны, и что вы боретесь только за справедливые дела и вступаетесь только за справедливые дела, и что в нашем теперешнем Израиле нет имени, подобного вашему, и поэтому те, кто почитает себя несправедливо обиженным, ищут защиты у вас; и если вы, сэр, не попытаетесь спасти свою невиновную соотечественницу от незаслуженной кары, то чего же нам ждать от англичан и чужестранцев? .. А может быть, у меня есть еще и другие причины на то, чтобы обратиться к вам.

— Какие же? — спросил герцог.

— Мне известно от моего отца, что семья вашей чести, и прежде всего ваш дед и отец, окончили свои дни на эшафоте в дни гонений. Моему отцу тоже выпала честь давать показания как в тюрьме, так и у позорного столба, что упомянуто в книгах Питера Уокера, коробейника, которого ваша милость, наверно, знаете, потому что он посещал главным образом западную часть Шотландии. И, кроме того, сэр, есть еще один человек, искренне расположенный ко мне, который посоветовал мне обратиться к вашей светлости, потому что когда-то его дед оказал большую услугу вашему почтенному деду, о чем сказано в этой бумаге.

С этими словами она протянула герцогу небольшой пакет, полученный ею от Батлера. Он вскрыл его и с удивлением прочел на обертке: «Список личного состава роты, служившей под началом уважаемого джентльмена, капитана Салатила Псалмопевца: Слуга божий Магглтон; Отомститель грехов — Двойной удар; Стойкий в вере Джиппс; Правый поворот — Бей в цель…» Что это за чертовщина? Наверно, список бербонского парламента «Восхвалим Господа Бога» или же евангельского воинства старого Нола? Этот последний парень, судя по его имени, разбирался в своем деле неплохо. Но что это все значит, девушка?

— Посмотрите не эту, а другую бумагу, сэр, — ответила Джини, несколько смущенная происшедшей ошибкой.

— А вот это, без сомнения, почерк моего несчастного деда: «Всем доброжелателям семейства Аргайла этот документ свидетельствует, что Бенджамен Батлер из драгунского полка Монка с Божьей помощью спас мою жизнь от четырех английских кавалеристов, намеревавшихся убить меня; не имея в настоящее время других возможностей вознаградить моего спасителя, даю ему это письмо в надежде, что оно пригодится ему лично или его близким в наши смутные времена, и заклинаю моих друзей, арендаторов, родственников и всех, кто меня почитает, как в Верхней, так и в Нижней Шотландии, оказывать поддержку и помощь названному Бенджамену Батлеру, его друзьям и семье в невзгодах, которые могут их постигнуть, содействуя им словом, делом и службой, дабы отблагодарить его за содеянное мне благодеяние. К сему руку приложил Лорн».

— Действительно, строгое предписание. Этот Бенджамен Батлер, наверно, твой дедушка? Ты слишком молода, чтобы быть его дочерью.

— Он не был моим родственником, сэр. Он приходится дедушкой одному… сыну одного из наших соседей — моему истинному доброжелателю, сэр. — Слова эти сопровождались небольшим поклоном.

— А, понимаю, — сказал герцог, — любовь без страха и упрека. Значит, он был дедушкой того, с кем ты помолвлена?

— С кем я была помолвлена, сэр, — ответила, вздохнув, Джини, — но эта несчастная история с моей бедной сестрой…

— Неужели, — вырвалось у герцога, — он из-за этого бросил тебя? Возможно ли?

— Нет, сэр, он никогда не оставил бы друга в беде, — возразила Джини, — но я ведь должна думать не только о себе, но и о нем тоже. Он человек духовного звания, сэр, и ему не следует жениться на мне, раз на нашу семью пало такое бесчестье.

— Ты совершенно необычайная девушка, — сказал герцог, — мне кажется, ты думаешь обо всех, кроме себя. Неужели ты и в самом деле пришла пешком из Эдинбурга, чтобы заняться этими безнадежными хлопотами по делу твоей сестры?

— Я не все время шла пешком, сэр. Иногда меня подвозили в фургоне, а из Феррибриджа я ехала верхом, и потом дилижанс…

— Ну хорошо, это не столь важно, — прервал ее герцог. — Почему ты предполагаешь, что сестра твоя невиновна?

— Потому что нет доказательств ее вины. Об этом говорят вот эти бумаги.

Она вручила ему запись свидетельских показаний и копии показаний самой Эффи. Их раздобыл Батлер уже после ее ухода, а Сэдлтри переправил их в Лондон к миссис Гласс, так что эти документы, столь важные для поддержания ее ходатайства, уже ожидали Джини, когда она приехала в Лондон.

— Сядь в это кресло, милая, — сказал герцог, — и подожди, пока я просмотрю бумаги.

Она повиновалась и с крайним беспокойством следила за изменениями его лица, пока герцог быстро, но внимательно просматривал документы, делая пометки во время чтения. Бегло пробежав их, он поднял глаза, словно собираясь что-то сказать, но изменил свое намерение, не желая, очевидно, связать себя слишком поспешными выводами, и снова несколько раз перечитал те параграфы, которые отметил как наиболее важные. Все это отняло у него значительно меньше времени, чем у человека заурядных способностей, ибо его острый, проницательный ум и безошибочное чутье моментально подмечали именно те факты, которые являлись существенными для данного вопроса. Несколько минут он сидел, погруженный в глубокие размышления, и наконец встал.

— Девушка, — проговорил герцог, — решение, вынесенное по делу твоей сестры, безусловно, жестоко.

— Благослови вас Бог, сэр, за такие слова! — воскликнула Джини.

— Ведь духу английского закона совсем несвойственно, — продолжал герцог, — считать совершившимся то, что не доказано, и наказывать смертной казнью за преступление, которое, судя по малоубедительному выступлению прокурора, может быть и не было совершено.

— Благослови вас Бог, сэр! — снова сказала Джини, которая, встав с места и сжав руки, с блестевшими сквозь слезы глазами и вся трепеща от волнения, впитывала в себя каждое слово, произнесенное герцогом.