Роб Рой - Скотт Вальтер (лучшие бесплатные книги .txt) 📗

— А теперь, — сказал достойный джентльмен, разыгравший роль посредника, — будем пить и беседовать, как честные люди; в доме хватит места для всех. Пусть этот славный маленький джентльмен, который, кажется, едва переводит дух после происшедшей здесь, как я сказал бы, легкой ссоры, закажет чарку водки, я поставлю другую в виде арчилоу note 82, и мы будем пить по-братски, в складчину.

— А кто саплатит са мой новый добрый плед? — сказал высокий горец.

— В нем прожгли такую дыру, что можно просунуть в нее кочан капусты. Где это видано, чтобы достойный шентльмен срашался кочергой?

— Не извольте беспокоиться, за этим дело не станет, — сказал бэйли, который уже отдышался и, довольный сознанием, что проявил достаточную отвагу, отнюдь не склонен был разрешать новый спор тем же многотрудным и сомнительным способом. — Если я ушиб кому голову, — сказал он, — я же дам и пластырь. Вы получите новый плед самого лучшего качества и цветов вашего клана, любезный, — скажите только, куда вам прислать его в Глазго.

— Мне излишне называть свой клан — я, как всякому известно, из клана короля, — сказал горец, — но вы можете взять для образца лоскут от моего пледа, — фу ты, он пахнет паленой бараньей головой! Один шентльмен, мой двоюродный брат, когда повезет на продажу яйца из Гленкро, зайдет к вам за новым пледом на Мартынов день или около того — вы только укажите, где живете. Но все же, мой добрый шентльмен, в следующий раз, когда вы станете драться, вы из уважения к противнику бейтесь вашим мечом, раз уж вы его носите, а не резаком и не кочергой, как дикий индеец!

— По чести скажу, — ответил бэйли, — каждый выходит из положения как может. Моя шпага не видела света со времени дела у Босуэл-бриджа, когда ею препоясался мой отец, упокой Господь его душу! И я не знаю хорошенько, пришлось ли ей и тогда выйти из ножен, потому что битва длилась совсем недолго. Во всяком случае, клинок так присосался к ножнам, что мне не под силу оказалось его вытащить; вот я и схватился за первое, что могло бы заменить мне оружие. Понятно, дни сражений для меня миновали, но я тем не менее не люблю покорно сносить обиду. Где же, однако, тот честный малый, который так добросердечно вступился за меня? Я разопью с ним чарку водки, хотя бы мне вовек не пришлось потом выпить другую.

Но воителя, которого судья искал глазами, давно уже не было. Он ушел, не замеченный мистером Джарви, как только окончилась драка, но все же я успел узнать его: это дикое лицо, эти косматые рыжие волосы принадлежали, конечно, нашему старому знакомцу Дугалу, беглому привратнику глазговской тюрьмы. Я шепотом сообщил о своем открытии бэйли, и тот ответил, также понизив голос:

— Хорошо, хорошо. Я вижу, известный вам человек сказал очень правильно: у бездельника Дугала есть некоторые проблески здравого ума. Посмотрю, подумаю, нельзя ли что-нибудь сделать для него.

С этими словами он сел к столу и, раза два глубоко вздохнув, как будто бы в одышке, подозвал хозяйку:

— А теперь, голубушка, когда я убедился, что брюхо у меня не продырявлено, — чего я с полным основанием мог опасаться, судя по тем делам, какие творятся в вашем доме, — для меня, я полагаю, самое лучшее будет чем-нибудь его наполнить.

Хозяйка, обратившись в воплощенную услужливость, как только грозу пронесло, тотчас принялась готовить нам ужин. И, право, ничто меня так не удивляло во всей этой истории, как чрезвычайное спокойствие, с каким она и вся ее челядь отнеслись к разыгравшемуся в доме сражению. Милая женщина только крикнула кому-то из своих помощников:

— Держите двери, двери держите! Хоть убей, не выпущу никого, пока не заплатят за постой!

А чада и домочадцы, спавшие на тянувшихся вдоль стен нарах, предназначенных для семьи, только приподнялись каждый на своей постели, как были, без рубах, поглядели на драку, закричали: «Ох-ох!» — на разные голоса, соответственно их полу и возрасту, и снова крепко заснули — чуть ли не прежде, чем мы вложили клинки в ножны.

Теперь, однако, хозяйка хлопотала вовсю, чтобы приготовить какую-нибудь снедь, и, к моему удивлению, очень скоро принялась жарить нам на сковороде вкусное блюдо из мелко нарубленной оленины, которое она состряпала так хорошо, что оно вполне могло удовлетворить если не эпикурейца, то проголодавшегося путешественника. На столе между тем появилась водка, к которой горцы, при всем пристрастии к своим спиртным напиткам, отнюдь не выказали отвращения — скорее даже наоборот; а джентльмен из Низины, когда чаша свершила первый круг, пожелал узнать, кто мы такие и куда держим путь.

— Мы обыватели города Глазго, коль угодно вашей чести, — сказал бэйли с напускным самоуничижением, — едем в Стерлинг собрать кое-какие деньжата у тех, кто нам должен.

По глупости я был недоволен, что он вздумал представить нас в таком скромном свете; но, памятуя свое обещание молчать, позволил спутнику вести дело по его собственному разумению. И правда, Уилл, когда я вспомнил, что почтенный человек не только пустился в далекое путешествие, что и само по себе было для него затруднительно (учтите, он был тяжел на подъем), но еще и оказался на волоске от смерти, — как я мог отказать ему в этой поблажке? Оратор противоположной партии, потянув носом, презрительно подхватил:

— Только вам и дела, торговцам из Глазго, только вам и дела, что тащиться с одного конца Шотландии в другой и донимать без зазрения совести честных людей, которые, может быть, вроде меня случайно просрочили платеж!

— Если б наши должники были такие честные джентльмены, каким я считаю вас, Гарсхаттахин, — возразил бэйли, — по совести скажу, мы не стали б утруждаться, потому что они бы сами приехали нас навестить.

— Э… Что? Как? — воскликнул тот, кого он назвал по имени. — Не есть мне хлеба (хватит с нас говядины и водки), если это не мой старый друг, Никол Джарви, лучший человек, когда-либо ссужавший деньги под расписку джентльмену в нужде! Уж не в наши ли края вы держите путь? Не собирались ли вы заехать в Эндрик к Гарсхаттахину?

— Нет, по совести — нет, мистер Галбрейт, — ответил бэйли, — у меня другие заботы. А я думал, вы спросите, не приехал ли я поразведать, как у нас дела с выплатой аренды с одного клочка земли, перешедшего ко мне по наследству.

— Да ну ее, аренду! — сказал лэрд тоном самого сердечного расположения. — Черт меня подери, если я позволю вам говорить о делах, когда мы встретились тут, так близко от моих родных мест! Но смотрите, до чего же рейтузы и кафтан всадника меняют человека, — не узнал я моего старого, верного друга декана!

— С вашего позволения — бэйли, — поправил мой спутник. — Но я знаю, почему вы ошиблись: земля была отказана моему покойному отцу, а он был деканом; и его звали, как и меня, — Никол. Сдается, после его смерти ни основная сумма, ни проценты мне не выплачивались, отсюда, понятно, и получилась ошибка.

— Ладно, черт с ней, с ошибкой, и со всем, чем она вызвана! — ответил мистер Галбрейт. — Но я рад, что вас избрали в магистрат. Джентльмены, наполним кубок за здоровье моего замечательного друга, бэйли Никола Джарви! Двадцать лет я знал его отца и его самого. Выпили все? Полную чашу? Нальем другую! За то, чтоб он стал в скором времени провостом — вот именно, провостом! Выпьем за лорда-провоста Никола Джарви! А тем, кто станет утверждать, что в Глазго можно найти более подходящего человека на этот пост, тем я, Дункан Галбрейт из клана Гарсхаттахин, посоветую молчать об этом при мне, только и всего!

На этом слове Дункан Галбрейт воинственно схватился рукой за шляпу и с вызывающим видом заломил ее набекрень. Водка, вероятно, показалась горцам лучшим оправданием для этих лестных тостов, и оба выпили здравицу, не вникая в ее смысл. Затем они завели разговор с мистером Галбрейтом на гэльском языке, которым тот владел вполне свободно: как я узнал позднее, он был родом из соседних с Горной Страной мест.

— Я отлично узнал шельмеца с самого начала, — шепотом сказал мне бэйли, — но когда кровь кипела и были обнажены мечи, кто мог сказать, каким порядком вздумает он уплатить должок? Не так-то скоро заплатит он его обычным способом. Но он честный малый, и сердце у него отзывчивое: он не часто показывается в Глазго на Рыночной площади, но посылает нам немало дичи — оленины и глухарей. Я о деньгах своих не печалюсь. Отец мой, декан, очень уважал семью Гарсхаттахинов.