Воронья Кость (ЛП) - Лоу Роберт (книги хорошего качества .txt) 📗
Значит, вот она, Матерь Конунгов, его злейший враг, с тех пор, как он сделал свой первый вдох, и до этого самого момента. Воронья Кость стоял перед ней, чувствуя, как сердце настойчиво колотится в раненом плече. Он заморгал от боли и попытался что-то почувствовать, словно чему-то пришел долгожданный конец, будто бы его отец одобрительно кивнул, а присутствие матери укрыло Олафа теплом и благодарностью.
Но перед ним сидела всего лишь старая мёртвая женщина с глазами цвета старого льда и открытым ртом, из-за чего она выглядела довольно глупо.
Ворчание и всхлипы привели его в чувство, и он повернулся, увидев Мартина, который, наконец, добрался до стола и протянул скорченную когтистую руку к копью. Одним стремительным движением Воронья Кость схватил лежащее древко, и тогда в зал ворвались воины.
Орм и Финн замерли, словно собаки, готовые броситься на волков, но Воронья Кость, улыбаясь, смотрел на появившегося Арнфинна и его оркнейцев. Он кивнул, указывая на Гудрёда и Гуннхильд.
— С ними покончено, — произнёс он, и Арнфинн, мельком взглянув на их тела, уставился на Олафа.
— Будет лучше, если ты как можно скорее уберёшься отсюда, — сказал он, и Воронья Кость кивнул. Ведь это тоже являлось частью его замысла, Олаф умел играть в игру королей в настоящей жизни, он окружил королевскую фигуру, ещё до того, как сел играть с Гудрёдом.
— Моё, — удалось пробормотать Мартину разбитыми в кровь губами, и Воронья Кость взглянул на копьё в руке.
— Однажды собака, — произнёс Воронья Кость, и Мартин скривился.
— Хватит, — прошепелявил он. — Я достаточно наслушался твоих сказок.
На мгновение Воронья Кость мысленно вернулся в зимнюю степь, когда он сидел в обнимку с Ормом, у еле теплящегося костерка, рядом с Мартином и воинами, которых священник подговорил похитить мальчика. Тогда Олаф рассказал им историю, которую уже не мог сейчас вспомнить, но хорошо помнил, как Мартин взъярился, услышав её. А на следующий день, когда бушевал снежный буран, степные воительницы напали на них и убили всех, кроме Орма, Мартина и его самого. Тогда Воронья Кость видел Мартина в последний раз, когда тот, в одном сапоге, прижав к себе драгоценное древко, исчез в снежном мареве, словно призрак.
Воронья Кость взглянул на Орма и заметил, что тот тоже помнит. Финн скалился, словно волк.
— Так вот, собака стащила мясо. "Как сытно я покушаю, когда вернусь с этим мясом домой," — подумала она, собираясь переправиться через речушку, — продолжал Воронья Кость. — Опустив голову, собака увидела в воде собственное отражение, собаку с большим куском мяса в пасти.
“У неё кусок мяса побольше, чем у меня”, подумала она. “Я хочу тот кусок. И я его получу!” Она зарычала, но собака в реке не сдвинулась с места и не выпустила мясо. Тогда собака укусила её. Мясо выскользнуло из зубов и опустилось на дно речушки, и в тот же миг собака в воде тоже оказалась без мяса.
— Ты получил свой топор, — пробормотал Мартин. — А теперь верни мне моё копьё.
Воронья Кость взглянул на топор, подняв взгляд от тела Гудрёда. Он улыбался.
— В этом свете Дочь Одина выглядит не очень привлекательной. Я не уверен, что хочу жениться на ней сегодня, или завтра. Ещё успеется. Я не хочу, чтобы этот проклятый топор обрубил мне дорогу к трону короля Норвегии. Это всего лишь хунн в игре королей, — с другой стороны, может показаться не по-христиански, если слова Адальберта сбудутся.
"Хунн" или "кучка" — этим словом называли все остальные фигуры на доске, которыми можно легко пожертвовать, чтобы обеспечить королю победу. Орм и Финн обменялись взглядами. Арнфинн чуть склонил голову и уставился на топор, торчащий из головы Гудрёда.
— Эх, — вздохнул Финн, — знать бы заранее, что ты задумал, ещё до того, как мы вошли в этот зал. Прежде чем ты устроил здесь всё это.
— Именно так, — сказал Орм и пожал плечами. — И заметь, мне кажется, это разумное решение. Возможно, из тебя всё же получится великий король.
Мартин завыл, издав протяжный вопль тоски и ярости. Он выл, пока не закашлялся, затем сплюнул сгусток крови, и тяжело дыша, рухнул на пол. Орм наблюдал за ним, вспоминая долгие годы, боги, прошло столько лет, с тех пор как он первый раз увидел этого священника, с аккуратно выбритой тонзурой, в опрятной рясе, он улыбался белыми зубами и даже глазами, когда тепло поприветствовал его и Эйнара в крепости Бирки.
А сейчас его разбитый в кровь, беззубый рот извергал проклятия, безумные глаза метались словно дикие звери в лесной чаще его всклоченных и нечёсаных волос и бороды. Мартин поднялся на колени, бормоча проклятия и молитвы своему богу, стуча кулаками по земляному полу; и даже Финн с Ормом заметили, что Мартин испытывает неподдельную скорбь.
— Копьё, копьё, — бормотал Мартин, не переставая, а Воронья Кость, уже на полпути к двери длинного зала, обернулся и поднял копьё. Мартин мигом притих, словно младенец, которому вручили медовую сладость. Казалось, он застыл на месте, уставившись на копьё, словно охотничья собака, учуявшая след.
— Вот эта палка? — спросил Воронья Кость и поднял копьё повыше. Ранее он никогда не видел его вблизи, а сейчас почувствовал в руке его вес, ближе к наконечнику древко утолщалось, чтобы придать копью мощи, когда острие достигнет цели. Длинный стальной наконечник отсутствовал, на конце осталось лишь металлическое навершие длиной в полпальца, рукавом охватывающее окончание древка.
В своё время это было хорошее копьё, подумал Воронья Кость, а ведь я разбираюсь в копьях. Он взвесил его в руке, оно показалось ему несбалансированным, ведь металлический наконечник отсутствовал. Но, тем не менее, он нашел точку равновесия, пару раз качнул копьё, и замахнувшись, метнул.
— Забирай, ведь ты так сильно хотел его, — произнёс он тихо. Древко выскользнуло, вращаясь в полёте, получился отличный, чуть по дуге бросок. Мартин подался вперёд и вытянул руки, чтобы поймать его и прижать к себе, словно дитя, его лицо сияло, а глаза светились ликованием.
Древко проскользнуло сквозь его пальцы и вонзилось в грудину, раздался треск, словно сломалась доска корабельной обшивки. Олаф метнул его с такой силой, что металлический набалдашник проткнул сердце, словно кожаный мешок, и вышел со спины, пробив тело насквозь.
Мартина отбросило назад, он упал. Копьё, вышедшее из спины, левее хребта, вонзилось в утоптанный земляной пол, увлажнённый кровью Гудрёда, так что священник повис, насаженный на копьё, он хватал руками воздух, и забормотал, подняв лицо небу.
— Иису...— прохрипел Мартин, хватаясь за окровавленное древко, его голос затухал и стал тихим, как шелест крыльев мотылька, он задыхался.
— Dimitte nobis debita nostra, libera nos ab igne inferni [29].
— Что он сказал? — хрипло спросил Финн, внимательно наблюдая за задыхающимся, умирающим Мартином. Арнфинн и его воины отпрянули назад от проклятого монаха, яростно осеняя себя крестными знамениями.
— Охранная молитва, чтобы не попасть в чертог Хель, — ответил Орм, затем отрешённо взглянул на Воронью Кость, ошарашенный внезапной смертью проклятия всей своей жизни.
Он ушёл. Шестнадцать лет, осознал внезапно Орм, прошло с тех пор, как норны переплели нити Орма и Мартина в гобелене жизни, и стремительный поток образов почти затопил его разум. Вот улыбчивый Мартин, худощавый и опрятный, стоит на отполированном полу зала в Бирке. А вот он болтается, подвешенный за ноги на мачте "Сохатого", когда Эйнар отхватил ему мизинец ножом правды. А вот он, обожжённый солнцем Серкланда до черноты. Или вот он сидит рядом с окровавленными останками Старкада в древней церкви, возведённой греками из Константинополя. А вот он ковыляет по заснеженной степи, а потом, с хитрым видом и чернозубой улыбкой стоит на главной площади Киева.
Ушёл. Все его замыслы и злоба ушли вместе с ним, растворившись, как дым. Орм вздрогнул и встряхнулся, придя в себя, и посмотрел на юношу, который сделал это, просто метнув копьё.
