И на земле и над землей - Паль Роберт Васильевич (книги онлайн полностью txt) 📗
В октябре мы очистили сад Эдика от вишневой поросли, купили в стерлитамакском плодово-ягодном питомнике рекомендованные им саженцы яблонь и, преодолев расстояние в сто пятьдесят километров строго на север, высадили все это на моем участке.
Всю зиму я волновался: что увижу там весной? Даже о «политике» стал меньше думать. Вечерами, вернувшись из архивов, открывал брошюру о садоводстве. Все пытался найти книгу о том, как можно вырастить сад на камнях, но такой книги, похоже, нет. Как и нет таких садов. А вот у меня будет!
И в самом деле, на удивление всем, сад на камнях у меня получился. Ко времени прихода к власти нового генсека, на этот раз относительно молодого, с неизрасходованным запасом энергии и просто чудовищных амбиций, в первый раз зацвели мои вишни. Когда он, закатав рукава, начал свою знаменитую антиалкогольную кампанию, зацвели мои яблони. Где-то по его приказу корчевали бесценные виноградники, а на моих квадратных метрах зрела клубника, радовали глаз помидоры и огурцы.
Наверное, я должен бы радоваться, но, увы, сам себя не обманешь. Кто-то другой еще может, особенно если с экрана телевизоров (сразу всех его программ!), с многокрасочных страниц газет, но чтобы — сам, да себя же?.. Ну, для этого нужно уж совсем быть идиотом или очень-очень захотеть тоже покупаться в сладком озере власти.
Идиотом я не был и до сих пор им не стал. Веселое Бучало моего миякинского детства, великолепные озера моей республики я никогда не променяю даже на океан этой обманчиво-сладкой жижи, выход из которой или на эшафот народного презрения, или в вечные потемки истории.
Ни мед молодых сочных яблок, ни терпкий вкус выросших на суровой земле вишен не смогли пересилить нарастающей горечи, тревоги и бессилия.
И я запаниковал…
Наш юркий, надежный, испытанный на многих дорогах «Москвич», весело урча, выкатился из города и взял направление на Стерлибаш.
— Говорят, там в этом году грибов — хоть косой коси!
Я чувствую, знаю: лукавит мой брат, хитрит. Нет там таких грибов и в этом году, просто он ничего другого не придумал, чтобы выманить меня из Уфы, оторвать от заразы-политики, освежить мозги ветерком родных краев.
— Хорошо, — говорю я, подстраиваясь под его лукавство. — Хоть на этот раз жаренных поедим. А то я уже и вкус их позабыл.
— Поедим, поедим! — отзывается непременная участница таких наших вылазок Галя и не забывает добавить свое любимое: — Ну, с Богом…
Стерлибашскими холмами в основном заканчивается Бугульминско-Белебеевская возвышенность. Места эти удивительно живописны (впрочем, какие места в Башкирии не вызывают радостного волнения и восторга?). Побродив по ним, спускаемся в довольно глубокую зеленую чащу, на дне которой расположен большой поселок. Это и есть Стерлибаш. Здесь наша милая Стерля начинается, а кончается, впадая в Ашкадар, в Стерлитамаке. Не так уж велик для реки путь, однако заметили, полюбили. И даже не одну песню сложили о ней…
— Ну, и где же наши?.. — попытался я напомнить о грибах.
Брат понял с полуслова.
— Говорят, возле Мияков…
— Их тоже косой косить можно?
Посмеявшись над собой, едем дальше. С этой стороны в наш райцентр мы еще не ездили. А места вокруг опять на загляденье. Иной раз и не хочешь, а остановишься — такая красота. Холмы, увалы, целые хребты щедро одеты лесом. Есть, конечно, и поля, но небольшие, пологие, отвоеванные у гор человеком.
Замечаем, что в районе сохранилось еще немало деревень. Причем больших, многолюдных, старинных, в основном в низинках, вдоль небольших речек. Вода, дрова, выпасы для скота — все рядом, разве бросишь такие благодатные места?
— Простора мало, — замечаю я. У себя в саду, окруженный со всех сторон лесом, я чувствую, как это давит. Когда становится совсем невмоготу, бросаю все и ухожу бродить по демским холмам. Помогает.
— Это в нас степь говорит, — кивает Эдик. — Нам всегда горизонты нужны.
— Но если и тут подняться на гору…
— А еще лучше на Тратау…
— Или Иремель!..
Наши фантазии уводят нас слишком далеко от родных мест, и мы снова отправляемся в путь. Уже за рулем брат вдогон прежде сказанному говорит:
— Зато здесь с кизяком возиться не нужно, есть дрова. В недавнюю очень морозную зиму погибло множество дубов. С одной стороны, трагедия, с другой — неожиданный подарок селу: тепло обеспечено.
Напоминание о кизяке возвращает меня на много лет назад в нашу деревню, где эта проблема была всеобщей.
Из-за долгих суровых зим навоз деревня берегла, даже на огороды не вывозила, хотя земля очень нуждалась в органике. Каждый навильник его непременно укладывался за домом в кучу, которая всецело зависела от скота: чем больше его в хозяйстве, тем и она больше.
Придет время, когда власти так прижмут крестьянина, что скотины у него почти не останется, и тогда непременно встанет вопрос с топливом: нет скота — нет навоза, нет навоза — нет кизяка, нет его — нет жизни, ибо в степной зоне это единственный источник тепла.
Именно с этими зажимами усилится бегство из колхозов. А кремлевские чиновники долго будут ломать голову: мол, что за зуд на мужиков напал? Разве из Москвы какую-то навозную кучу в Софиевке, Блюментале или Зайпекуле разглядеть? А надо бы, ох как надо бы!
Мы принялись вспоминать, как к середине лета деревню охватывала настоящая кизячная горячка. Во дворах спешно широким кругом равномерно разбрасывался скопленный за год навоз. Затем он щедро поливался водой, разминался до однородной массы лошадьми и укрывался свежескошенной травой или обычным бурьяном.
После этого оставалось главное — превратить эту массу в своего рода навозные кирпичи. Для этого у некоторых хозяев имелись специальные формовки: на два кизяка — ручные, а на шесть-восемь — на колесике, в виде тачки. Мы чаще всего одалживались у безотказного дида Грыцька.
Сколько помню, эту тяжелую работу у нас выполняла сначала бабушка, а затем подросший брат. Когда он ушел в город, эта должность перешла ко мне, но из-за того, что я был еще маловат для такого дела, дид Грыцько давал мне лишь двойную формовку. Но и та выматывала меня до слез. Бабушка, занятая другими срочными делами, больше помогала советами, похвалами, лишним яичком за обедом, и я держался.
Разложенные на «полигоне» кирпичи подсыхали, я их несколько раз переворачивал, и, если лето было жаркое, они быстро становились настоящими кизяками. Теперь начиналось и приятное: сложить их в штабеля для окончательной просушки. Тут уж каждый молодец был на свой образец! Поскольку это дело было чисто мальчишечье, мы неизменно вносили в него элемент соревновательности: не в том, кто сделает это скорее, а у кого сооружение получится интереснее. Даже была в этом своя архитектура, и я, кажется, знал в ней толк.
Бабушка вообще приучала нас не гнушаться никаким крестьянским трудом, вскопать ли землю, прополоть ли огород, накосить ли тележку травы где-нибудь в овраге (чтобы бригадир не увидел), зарубить курицу, сводить корову к быку, если в стаде не было своего… Мало ли что требовалось в хозяйстве, и все было необходимо, важно и освящено традицией. Словом, «трудись так, будто собираешься жить вечно!».
— Вот и Новый Мир, а там — Софиевка…
Упоминание братом Нового Мира вернуло меня к тому, что находилось за окном. Деревня — большая, зеленая, красивая. Так вот откуда были те сказочные тройки, которые увозили наших невест! По инерции оглядываюсь кругом — но тех коней не вижу. Ну да, сейчас везде техника. Но и ее нет — потому что в нефтяной республике сегодня напряженка с соляркой. В Софиевке останавливаемся у центральных строений. Выходим размять ноги.
— Вот здесь было колхозное правление, клуб… Помнишь?
— А вон там, в проулке, дорога в поле. И на углу… горела земля…
Я так живо представил себе поразившую меня в детстве картину, что невольно попятился. Словно земля уже горела у меня под ногами.
— Это как? — удивился брат, живший в то время уже в городе. — Земля — горела? Сама?
