Путешествие Хамфри Клинкера - Смоллет Тобайас Джордж (прочитать книгу txt) 📗

Что до меня, то я был слишком озабочен другим, чтобы уделять внимание их бедственному положению. Я схватил за волосы мою сестру и, вытащив ее на берег, опомнился и увидел, что дядюшки моего еще не видать. Снова бросившись в реку, я наткнулся на Клинкера, волочившего к берегу мисс Дженкинс, которая со своими растрепанными волосами похожа была на русалку. Но когда я спросил Хамфри, спасен ли его хозяин, он немедля отпихнул ее от себя, и несдобровать бы ей, если бы не подоспел на помощь мельник.

Клинкер же с быстротою молнии кинулся к карете, уже наполнившейся к тому времени водой, нырнул в нее и извлек бедного сквайра, не подававшего никаких признаков жизни.

Не в силах я описать, какие чувства овладели мною при этом горестном зрелище. Такую печаль невозможно изобразить словами! Верный Клинкер взял его на руки, как полугодовалого младенца, и, жалобно завывая, понес к берегу, я же следовал за ним, не помня себя от ужаса и горя.

Когда положили его на траву и стали переворачивать с боку на бок, изо рта у него хлынула вода, потом он открыл глаза и испустил глубокий вздох. Заметив эти признаки жизни, Клинкер тотчас «перетянул ему руку подвязкой и, достав нож для кровопускания, пустил ему кровь, как опытный коновал. Сначала показалось только несколько капель, но немного погодя, когда согрели руку, кровь потекла струйкой, и дядюшка пробормотал какие-то невнятные слова, показавшиеся мне сладчайшими звуками.

Неподалеку находился деревенский трактир, хозяин которого вместе со своими домочадцами прибежал к тому времени на помощь. Туда перенесли моего дядюшку, раздели и уложили в постель, окутав теплыми одеялами; но, видно, потревожили его слишком рано, потому что он снова потерял сознание и лежал без чувств и недвижимый, несмотря на все старания Клинкера и трактирщика, которые непрерывно смачивали ему виски венгерской водой и подносили к носу флакон с нюхательной солью.

Наслышавшись о целебном действии соли в подобных случаях, я приказал насыпать под его тело и под голову всю соль, какая нашлась в доме, и то ли это средство возымело действие, то ли сама природа пришла на помощь, но не прошло и четверти часа, как дыхание его стало ровным, и вскоре он опамятовался к невыразимой радости всех присутствующих. Что до Клинкера, то он чуть не рехнулся. Он смеялся, плакал, приплясывал с таким дурацким видом, что трактирщик весьма благоразумно выпроводил его из комнаты.

Дядюшка, видя льющуюся с меня воду, припомнил все происшествие и спросил, все ли спаслись. Получив утвердительный ответ, он попросил меня переодеться в сухое платье и, выпив глоток теплого вина, пожелал, чтобы его оставили одного отдохнуть.

Прежде чем пойти переодеться, я осведомился об остальных членах семейства. Оказалось, что мисс Табита все еще не пришла в себя от испуга и в изобилии извергает воду, проглоченную ею. Ее поддерживал лейтенант в развившемся парике, с которого капала вода, такой тощий и мокрый, что был он похож на бога Таммуза, только без осоки, обнимающего Изиду в то время, как та извергает содержимое желудка в его урну. Тут же присутствовала мисс Дженкинс в широкой ночной рубашке, без чепца и косынки; была она не более compos mentis 67, чем ее хозяйка, и, прислуживая ей, суетилась без толку, так что с ними обеими нашему Лисмахаго надлежало вооружиться всем своим философическим спокойствием.

Что касается до Лидди, то, казалось, бедная девушка лишилась рассудка. Добрая хозяйка дома переодела ее и уложила в постель, но бедняжке запала в голову мысль, что дядюшка ее погиб, и она безутешно рыдала и ни малейшего внимания не обращала на мои клятвы, что он цел и невредим.

Услышав шум и узнав о ее опасениях, мистер Брамбл пожелал, чтобы ее привели к нему в спальню; когда я передал сие, она бросилась туда полунагая, с безумным лицом. При виде сидящего в постели сквайра она кинулась к нему, обвила руками его шею и душераздирающим голосом воскликнула:

— Вы ли это… это вы, дядюшка?.. Дорогой мой дядюшка!.. Лучший мой друг!.. Отец мой!.. Неужели вы живы? Или это только мечтание моего бедного мозга?

Достойный Мэтью был так растроган, что невольно прослезился и, целуя ее в лоб, сказал:

— Милая Лидди, я надеюсь еще долго пожить на свете, чтобы доказать вам, как ценю вашу любовь. Но, дитя мое, душа ваша в смятении… Вам нужен отдых… Пойдите лягте в постель и успокойтесь.

— Хорошо, я пойду, — отвечала она, — но мне все еще не верится, что это правда. Карета была полна воды… дядюшка очутился на самом дне, под нами… Боже милостивый! Вы были под водой… как же вы оттуда выбрались? Объясните мне, а не то я буду думать, что все это обман.

— Как меня оттуда вытащили — об этом я знаю не больше, чем вы, дорогая моя, — отвечал сквайр, — и, сказать по правде, я бы хотел, чтобы мне все рассказали.

Я начал было подробно описывать происшествие, но он не пожелал слушать, покуда я не переоденусь; потому я успел только сказать ему, что жизнью своею он обязан мужеству и верности Клинкера, и увел сестру в ее спальню.

Происшествие это случилось около трех часов дня, а примерно через полчаса буря улеглась. Но карета наша была сильно повреждена и нуждалась в починке, чтобы мы могли ехать в ней дальше, а потому послали за кузнецом и колесным мастером в ближайший рыночный город, мы же поздравили друг друга с тем, что обрели пристанище в трактире, где можно было прекрасно поместиться, хотя он и находился вдали от почтовой дороги.

Когда женщины наши понемногу успокоились, а все мужчины были на ногах, дядюшка послал за своим слугой и в присутствии Лисмахаго и меня обратился к нему со следующими словами:

— Вы, видно, порешили, Клинкер, не допускать, чтобы я утонул. С опасностью для своей жизни вы меня выудили со дна реки, а посему вам, по крайней мере, принадлежат все деньги, бывшие у меня в кармане. Вот они, получайте.

И он подал кошелек с тридцатью гинеями и перстень, стоивший почти столько же.

— Боже сохрани! — вскричал Клинкер. — Извините меня, ваша милость. Пусть я бедняк, но сердце у меня есть. Если б знала ваша милость, как возрадовался я, увидав… Да будет благословенно его святое имя, что избрал он меня смиренным орудием… Но что до денежной награды, то я от нее отказываюсь… Я только исполнил свой долг… То же самое сделал бы я для последнего из ближних моих… То же самое сделал бы я для лейтенанта Лисмахаго, или Арчи М'Алпина, или для всякого другого грешника на этом свете… Но для вашей милости я готов пойти и в огонь и в воду.

— Пусть так, Хамфри, — сказал сквайр, — но если вы почитаете своим долгом спасать мою жизнь, подвергая опасности свою собственную, то мой долг, полагаю я, доказать, как я благодарен вам за такую удивительную преданность и любовь ко мне. Однако же не думайте, что я считаю сей подарок достойной наградой за услугу, которую вы мне оказали. Я решил закрепить за вами пожизненно тридцать фунтов в год и хочу, чтобы эти джентльмены были свидетелями данного мною обещания, которое я записал в свою памятную книжку.

— Боже, помоги мне отблагодарить за все эти милости! — рыдая, вскричал Клинкер. — Смолоду был я сирым и нищим. Ваша милость подобрали меня, когда я был… наг… когда я был… болен и покинут всеми… Ваша милость так глядит на меня… Я понимаю… не смею ослушаться… но сердце мое полно чувством… И если Ваша милость не разрешает мне говорить, я должен излить их в молитве, вознесенной господу за моего благодетеля!

Когда покинул он комнату, Лисмахаго сказал, что был бы гораздо лучшего мнения о его искренности, если бы он не так противно хныкал и причитал; он-де, Лисмахаго, всегда замечал, что эти плаксивые и богомольные слуги бывают сущими лицемерами.

Мистер Брамбл ни слова не ответил на это саркастическое замечание лейтенанта, рассерженного тем, что Клинкер в простоте души поставил его на одну доску с М'Алпином и другими грешниками на этом свете.

Трактирщик, которого призвали, чтобы распорядиться о ночлеге, сказал сквайру, что весь дом к его услугам, но что вряд ли удостоится он чести принимать у себя сквайра и всех его спутников. Он объяснил нам, что владелец поместья, живущий неподалеку отсюда, не допустит нас оставаться в трактире, когда в собственном его доме есть удобное для нас помещение, и что если б не обедал он сегодня у соседа, то, без сомнения, пригласил бы нас тотчас же по прибытии нашем. Потом принялся он расхваливать этого джентльмена, у которого служил когда-то дворецким, и описывал его как чудо доброты и щедрости. Говорил, что он ученейший человек и почитается лучшим помещиком в этих краях, что есть у него жена, столь же всеми любимая, сколь и он сам, и единственный сын, подающий большие надежды молодой джентльмен, только на днях оправившийся от опасной горячки, которая могла оказаться роковой для всей семьи, ибо, как уверял трактирщик, если бы сын умер, родители не пережили бы своей потери.