Князек - Хэррод-Иглз Синтия (читать книги бесплатно .TXT) 📗
Другим пришлось немного полегче. Мэри, хоть поначалу и нервничала, и оттого была порой резковата, вскоре снискала расположение Джин – та восхищалась титаническими усилиями девочки сплотить семью и горько сожалела о тех тяготах, что пришлось пережить малышке. А Амброз так много общался с джентльменами и столько сыграл благородных людей, что усвоил приличные манеры и легко нашел общий язык с Николасом и Габриэлем – они искали его общества, в частности, для того, чтобы послушать байки, которые явно были не для женских ушей...
И вдруг Роуланд неожиданно подхватил оспу – это совпало с начавшимися родами у Лесли. В доме царил хаос, свечи горели ночи напролет, люди метались по дому с кувшинами воды и чашками с лекарством – никого не было в нужный момент на месте, ничего нельзя было найти... Джин приходилось безотлучно находиться при Лесли – та начинала биться в истерике при малейшей попытке сестры ее оставить. Таким образом, все заботы о больном легли на хрупкие плечики Мэри, и вскоре уже никого не удивляло, что эта тринадцатилетняя девочка заправляет всем в доме и толково отвечает на любой вопрос по хозяйству. Хозяйкой дома, разумеется, была Дуглас, но она принимала лишь ответственные решения, а хозяйственной рутиной управлялась Джин – поэтому Дуглас лишь радовалась неожиданной помощи девочки-подростка.
Тем временем слег и Томас – хоть он болел довольно легко, но все же слег впервые, и Дуглас была настолько взволнована, что ночи напролет просиживала у его постели. А вдруг он умрет? – думала она, покрываясь холодным потом и сжимая его руку так, словно его у нее отнимали...
Лесли разрешилась к полуночи – родился мальчик. Габриэль был в восторге и предложил назвать ребенка в честь ее отца. Она улыбнулась, но ничего не ответила – ее слегка трясло в лихорадке, а щеки неестественно разрумянились. К утру на коже молодой женщины проступили пятна, и стало ясно, что она тоже подхватила заразу. Ребенка тут же удалили в детскую, под крылышко мамы Мэг и второй кормилицы, нанятой для Эдуарда, – вдвоем женщины выкармливали сразу четырех младенцев. Уже потом, задним умом, Джин поняла, какой ошибкой это было – в запарке никому и в голову не пришло, что ребенок Лесли успел заразиться от матери... Вскоре слегли все малыши в доме. Это была не черная оспа, а всего лишь одна из легких форм болезни – и крепкие дети перенесли ее без труда. Алетея и Амори переболели и вовсе легко, Робу и Роуланду пришлось много хуже, но и они через неделю начали поправляться. А вот с младенцами дело обстояло куда серьезнее... Малыш Лесли прожил всего один день, через двое суток умерли Эдуард и Хилари – а к концу недели, когда появилась надежда, что Сабина выживет, скончалась Лесли... Джин говорила потом, что ее убила вовсе не оспа, а родильная горячка.
Томас поправился – лишь на лбу у него осталось несколько оспинок. Но другие, невидимые шрамы, были много страшнее... Он был опечален смертью сына куда сильнее, чем Дуглас, и казнил себя за то, что случилось. Он любил Дуглас и готов был сделать для нее все – а что он теперь мог сделать? Уже встав с постели, он замкнулся и захандрил, да так, что отцу пришлось как следует встряхнуть сына – он отвел его в сторонку и говорил с ним очень твердо. Он убеждал Томаса, что тому следует взять себя в руки и подарить Дуглас еще одного ребенка.
– Я надеялся, что к тому времени, как я уеду, невестка будет снова беременна, но долее задерживаться я не могу. И все же я жду от тебя письма – ты должен как можно скорее сообщить мне, что вы ждете наследника.
– Отец, ну почему ты должен ехать? – вознегодовал Томас. – Почему ты не можешь жить здесь, с нами? Ты ведь знаешь, Джэн хочет этого, а тебе наверняка приятно быть рядом с братом после стольких лет...
– Но кто-то должен управлять усадьбой у Лисьего Холма.
– Так пусть этим займутся слуги... нет, лучше сдай-ка земли в аренду!
Джон улыбнулся:
– Ты сам знаешь, что это не такие места... Хорошо, хорошо, – может быть, когда-нибудь, когда я стану слишком стар, чтобы справляться с делами... может быть, тогда я осяду здесь. Но я не могу оставить твою мать.
– О-о-о... – Томас отвернулся. Джон тронул сына за плечо.
– Ты должен родить много-много сыновей, чтобы один из них наследовал Лисий Холм и принял из моих рук бразды правления усадьбой и землями, когда я состарюсь. Это лучшее, что ты можешь сделать для меня.
– Но ты будешь приезжать?
– Конечно. Это вовсе не так уж далеко, да и на дорогах последнее время куда спокойнее... Всякий раз, когда надо будет окрестить твоего сына, я буду приезжать.
Томас улыбнулся:
– Тогда надеюсь видеть тебя каждый год. Джон пробыл в усадьбе Морлэнд до осени, чтобы подольше побыть с Вильямом. Он нашел брата странным, но общались они весьма легко – ведь оба искали одного и того же, называя это разными именами... Поселившись в усадьбе, Вильям проводил большую часть времени в часовне, а если не был там, то бродил по вересковым пустошам, или посещал близлежащие храмы, или просто сидел в уголке и писал. Порой он наигрывал на клавикордах или лютне небольшие пассажи, иногда звал Роуланда, Вилла или Неемию, прося пропеть несколько фраз – но в остальном никого не посвящал в свое творчество. Мэри воспринимала это философски, как и все остальное, а всем объясняла, что с отцом вечно вот так... И лишь Джону Вильям открыл свой замысел.
– Это будет мой шедевр. Дело моей жизни. Когда я закончу, то оправдаюсь перед Богом и буду знать, что он простил меня...
– Я завидую тебе, – отвечал ему Джон.
Краски осени лишь кое-где тронули зеленую листву, когда Джон и его маленькая свита возвратились домой. Слуги хорошо справлялись с делами в его отсутствие, но оставалось много мелочей, где необходимо его решение – поэтому лишь на третий день по прибытии смог Джон предпринять прогулку в горы и посетить свое любимое место. Он сел под рябиной – там, где когда-то похоронил Китру. Ки прижалась к его ногам, а он задумчиво почесывал у нее между ушами и оглядывал свое королевство.
Стремительно темнело – собирался дождь, по небу бежали темные и рваные тучи, а в ушах у него свистел свежий ветер, дующий с гор. На севере, ближе к границам Шотландии, в тучах образовалась брешь, невидимая для глаз и обозначенная лишь расходящимися в стороны яркими лучами – острыми и сияющими, словно лезвия боевых мечей. Свет озарял круглые голые вершины и густые лиственные рощи, все еще по-летнему зеленые. Ки засопела, устраиваясь поудобнее у ног хозяина – рука Джона замерла на собачьей голове.
Он дома. Это стало ясно ему сейчас – после того, как он побывал в доме своего детства. Но именно здесь, в Ридсдейле, где прожил он более чем полжизни, где женился и зачал сына, где схоронил любимую жену – здесь и только здесь он дома. И пусть первую в жизни собаку подарил ему Джэн, и пусть первый его конь родом из усадьбы Морлэнд – но конь, что ходит под ним теперь, здешних кровей, а та самая собака лежит здесь, под рябиной...
Он все еще не понимал главного, дорога его была темна – немногое прояснилось с того дня, когда он хоронил Китру, и будущее представало перед его внутренним взором чередою однообразных дней, без смысла, без радости... В каком направлении двигаться? Но если и может быть найдена где-то благодать Божия – так это здесь. Он, подобно Вильяму, искал именно благодати – всю жизнь, везде и повсюду, и особенно входя в крошечную часовню под земляной крышей, темную внутри и наполненную статуями святых, картинами и реликвиями, озаренную лишь мерцающим светом крошечных свечей, подобных звездам в кромешной безлунной ночи... Там на него снисходил покой. Теперь он больше не знал, как идти вперед – он мог только замедлить шаги и разобраться, где же он свернул с пути, как заблудился...
К Рождеству Дуглас вновь зачала, но в начале лета 1590 года у нее случился выкидыш. Томас боролся со своим горем, с необыкновенной энергией занявшись делами земледелия, жадно глотая все книги, которые только мог отыскать, посвященные сельскому хозяйству – он бессознательно копировал покойного Пола, отдавая все силы и энергию совершенствованию фермерского хозяйства. Лошадям на долгую зиму не всегда хватало заготовленного сена, и проблема сохранения поголовья за зиму встала очень остро. Овцы зимою пробавлялись тем, что удавалось им выкопать из-под снега на зимних пастбищах, но и их поголовье к весне заметно сокращалось, крупный скот питался сеном, а когда оно кончалось, глодал кору, жевал мох и лишайники, и даже обгрызал ветки.
