Замок Персмон. Зеленые призраки. Последняя любовь - Санд Жорж (читать книги бесплатно полные версии TXT) 📗
— Я только проницательна и знаю, что, если вы не помешаете, Тонино разорит вас.
— Он разорит меня! Но это не удастся ему, так как у меня ничего нет.
— Вы не хотите ничего иметь, я знаю это, но тем не менее у вас есть средства: мое состояние принадлежит вам.
— Я не принимаю его.
— Вы должны охранять мое имущество.
— Нисколько, я не брал на себя этой обязанности.
— Зачем же в таком случае вы работаете и тратите столько забот и знаний для процветания острова Жана?
— В память его и из привязанности к вам. Мне нравится, что я увеличиваю ваше богатство и приношу вам пользу. Если же вы будете разорены, я сочту своим долгом работать для вас.
— Самым благоразумным и легким было бы воспрепятствовать моему разорению. Следите же внимательна за Тонино, так как он постоянно занимает у меня деньги!
— Вы сами должны быть судьей в этом отношении. Я никогда не буду вмешиваться в эти семейные дела: они ненавистны мне. Относительно всего, что касается денег и состояния, я хочу остаться чуждым как путник, проходящий мимо.
— Проходящий мимо! — в ужасе воскликнула Фелиция.
— Да разве мы в жизни не путники? — ответил я смеясь, не желая еще показывать свое отвращение.
Она наклонилась ко мне и с нежным и страстным видом приблизила ко мне свое лицо. Я холодно поцеловал ее, но она так мало верила в мою проницательность, что не заметила этого. Дорога делалась мало-помалу шире, и Фелиция спокойно шла рядом со мной. Она испытывала потребность жаловаться на Тонино и брала меня в свои поверенные. Оскорбленная настолько же, как и порабощенная им, она в моем присутствии бранила его, оставаясь же с ним наедине, не могла противиться ему. Какой странной низостью и поразительной наглостью увлекаются такие заблудшие души! Могу сказать, что до того дня я, несмотря на свои горькие опыты, не знал человеческого сердца, как сказали бы другие. Я теперь понял, насколько в нем скрываются злоба, эгоизм, отсутствие человеколюбия, религии и понятия о долге и правде.
На следующее утро, когда я назначил свою прогулку совершенно на противоположном направлении от места их свидания, я увидел, что моя жена быстро оделась и приготовилась идти со мной. Неужели я ошибся относительно их намерений? Ее взгляд, выражавший согласие, неужели лгал Тонино, или же ночью ее мучили угрызения совести и она решила идти со мной, чтобы устоять против роковой страсти?
Скоро, однако, я увидел, что это было притворством. В ту минуту, когда нужно было идти со мной, она вдруг почувствовала приступ мигрени. Я решил во всяком случае не уходить и не пускать ее, а потому предложил ей лечь, сказав, что не уйду из дома для того, чтобы избавить ее от утомительных наблюдений за хозяйством.
Она не сумела скрыть от меня своего удивления и досады. Мигрень, сказала она, недолго продолжится у нее, и не стоило терять такое прекрасное утро из-за пустяка, который пройдет через час, если она полежит спокойно. Я настаивал на том, что она слишком деятельна и потому не усидит на месте.
— В таком случае пойдем, — сказала она. — Я вижу что вы стали беспокоиться из-за меня, и могу серьезно заболеть от мысли, что вы будете пленником по моей вине.
Она настояла, и мы отправились, но пройдя несколько сот шагов, она остановилась, говоря, что ходьба усиливает ее боль и она чувствует, что только сон может окончательно вылечить ее.
— Идите вперед, — сказала она, — в двенадцать часов я приду вам навстречу. Подождите меня там, наверху.
Она хотела во что бы то ни стало убежать от меня, но я решил не пускать ее. Я сослался тоже на тяжесть в голове, говоря, что это всегда служит у меня признаком грозы, и потому идти в горы было бы не особенно приятно и небезопасно.
Я вернулся вместе с Фелицией. И хотя она благодарила меня за мои заботы о ней, но, видимо, я очень стеснял ее. Она не могла удержаться, чтобы с досадой не хлопнуть дверью своей комнаты, когда ушла, по ее словам, отдохнуть.
Я поднялся в свой рабочий кабинет, откуда виду все, что происходило в нашем деревянном простом домике. Мне было понятно, что случится: Фелиция напишет письмо или поставит сигнал наверху дома, чтобы предупредить любовника относительно неожиданного препятствия. Она два раза выходила из своей комнаты и слушала, как я хожу по балкону, находившемуся на втором этаже. Она не могла проскользнуть на чердак, не встретясь со мной, и поэтому отложила свое намерение. Следовательно, она должна была написать, не желая дать Тонино повода думать, что добровольно подвергает его тщетным ожиданиям. Но каким образом она отошлет это письмо и был ли у нее поверенный? Нет, Тонино был слишком недоверчив или скорее скуп, чтобы согласиться иметь слугу, который мог бы каждую минуту открыть виновных. Следовательно, у них был какой-то способ передавать письма, о котором я не догадывался. Способ этот оказался очень простым. Она посылала нарочного с мелкими вещами к Ванине и приказывала ему идти мимо шалашей Сикста Мора; Тонино мог находиться там и этим дать возможность посланному не идти дальше. Тонино стоял на тропинке и, увидя посланного, брал пакет, предназначенный для его жены, и отсылал нарочного обратно.
Один из пастушков вошел к нам в нижний этаж и через некоторое время вышел с маленькой картонкой в руках. Он шел в том направлении, где назначено было свидание.
Надо было догнать его. Я вышел с преднамеренной осторожностью, как бы опасаясь разбудить жену, и под окнами ее комнаты проник в фруктовый сад, который был довольно густ и мог скрыть меня от ее взора. Я часто работал здесь, и потому она могла подумать, что я некоторое время пробуду в нем. Пробираясь между кустами, я перелез через забор, находящийся на другой стороне сада. Я добрался до оврага, левая сторона которого была отлога, правая же — очень крутая и шла по направлению к гроту. Я перелез с такой быстротой, что пересек дорогу мальчику прежде, чем он вошел в лиственный лес и за километр до того места, где должен был находиться Тонино.
— Куда ты идешь, Пьер? — добродушным тоном спросил я посланника.
— Я иду, — отвечал он, — отнести маленький подарок, который хозяйка посылает своему крестнику.
— Я как раз направлялся в Верваль, — сказал я. — Дай мне, и я отнесу сам.
— О нет, сударь, этого нельзя!
— Отчего?
— Хозяйка сказала: «Отдай это только господину Тонино, это сюрприз, который я хочу сделать его жене».
— Я берусь передать сюрприз.
— А если хозяйка будет бранить меня?
— Подожди меня, мы вернемся вместе, и я обещаю тебе попросить барыню, чтобы она не бранилась. Пойди спустись к оврагу, спрячься и подремли. Проходя обратно, я кликну тебя.
Ребенок не заставил долго упрашивать себя. Я пошел по лесу в обратную сторону от того места, где находился грот. Я открыл картонку, которая была не запечатана, а завязана красной лентой: в ней находился маленький детский чепчик, но картонка была тяжелее, чем должна была быть по размеру и по виду. Я тщательно измерил ее глубину и толщину. Дно было заметно толще, следовательно, оно было двойное. Надо было отклеить бумагу, под которой скрывали контрабанду. Но каким способом я мог сделать это, не оставив следов? Дом доктора находился не особенно далеко, и я знал, что он в это время делает свой обход. Я был уверен, что мне удастся исполнить мое намерение. Через минуту я уже пришел туда. Его служанка позволил мне войти в его кабинет и из скромности и доверия оставила меня одного. Я начал искать и вскоре нашел гуммиарабик и белую бумагу. Отделив верхний лист дна картонки, я там нашел одно из самых выразительных писем.
«Меня не оставляют, и я не могла прийти туда, где ты ждешь. Отсюда я чувствую, как ты сердишься и ревнуешь! И я знаю, как ты поступишь со мной: ты будешь ворчать на меня, полюбишь свою жену или будешь делать вид, что любишь ее. Дни, недели пройдут, и ты не захочешь снова ждать меня, не придешь увидеться со мной и не пришлешь ни одного слова утешения, я снова буду обязана, как вчера, прийти к тебе, притворяться и переносить глупый торжествующий вид твоей пастушки! О, Боже, Боже, это ли ты обещал мне? О, как ты хитер и жесток! Зачем ты притворяешься ревнивым? Ведь ты знаешь, что я не люблю больше Сильвестра. Я любила его, я признаюсь в этом, и теперь уважаю и духовно преклоняюсь перед ним. Он — мой идеал и мой бог на земле! Я думала, что иначе полюблю его, а может быть, кто знает, и любила его? Да, мне казалось, что я была счастливой в его объятиях. Я не хочу лгать тебе… но вот уже год, с тех пор как, на мое несчастье, я познала и разделила твою страсть, я более ничего не чувствую в его присутствии, кроме стыда и страха. Я не знаю, понимает ли он, что я уже не та.
