Десятый самозванец - Шалашов Евгений Васильевич (электронная книга txt) 📗
— «Не сторож я брату моему!» — вспомнил Акундинов строчку из Ветхого Завета. — А Олафу я не брат и не сват. Ладненько, — подытожил Тимофей и взглянул на девушку: — Мы сумеем войти незамеченными?
— Есть черный ход, но он всегда заперт. Все слуги, кроме Олафа, спят в пристройке.
— Что же, — задумался Тимофей на минутку, но потом принял решение: — Сделаем так…
Ильзе, подойдя к главному входу, отчаянно забарабанила в дверь:
— Господин Олаф! Впустите меня!
Тимофей, замерший у дверного косяка, слушал, как с той стороны застучали и приблизились деревянные подошвы, а голос Олафа спросил:
— Кто там?
— Господин Олаф, это я, Ильзе! — отозвалась девушка, стараясь, чтобы ее голос был как можно жалостливее. — Со мной господин Йоханн. Он тяжело ранен. Впустите нас!
— Ранен?! — раздался из-за двери голос Олафа, в котором звучала наигранная тревога. — Подожди-ка минутку…
Дверь распахнулась, и на пороге показался старик. Паульсен был в ночной сорочке и колпаке. В одной руке он держал свечу, а в другой — пистолет.
— Где русский? — тревожно спросил старик.
— Туточки я, — ответил Тимофей, нанеся два удара эфесом сабли — один по руке, державшей пистолет, а второй — по лицу господина Паульсена.
Удар был хорош! Еще бы — сколько уж раз приходилось вот так вот бить эфесом — и в боях, и в пьяных трактирных драках.
Старик, выронив оружие, повалился назад, а Тимофей, успев подхватить падающее тело, втащил его внутрь…
Допрос Акундинов проводил прямо в главном зале. Думается, этот каменный пол видывал еще и не такое. Усадив старика на стул и, на всякий случай, связав ему руки за спиной, Тимоха задал первый вопрос:
— Ну, иуда, за сколько ты меня продал? Или бесплатно дружкам решил помочь?
Паульсен, сплюнув кровь вместе с зубом, ответил так, как отвечал бы любой другой:
— Вы, наверное, сошли с ума, господин Йоханн! Я спас вам жизнь, а вы… Каким дружкам, о чем вы говорите? А тебе, Ильзе, — укоризненно посмотрел он на девушку, — должно быть стыдно, что обманула старого человека.
— Ну-ну! — поощрительно сказал Тимофей. — Что еще придумаешь, пень старый?
— Я еще раз повторяю, господин Йоханн, — отвечал старик, глядя честными глазами невинно обиженного человека. — Произошла какая-то ошибка. Я узнал, что вы в опасности, и отправил Ильзе спрятать вас. Вы же ведете себя странно. Я — ветеран королевской армии, и ее величество будет очень недовольна, несмотря на то что вы ее фаворит. Королева не любит, если обижают солдат, которые служили ее отцу.
— Правильно — не любит! — кивнул Тимофей. — Ее величество — истинная мать своего народа. Но! — со значением произнес он. — Она еще больше не любит, если предают ее друзей…
— Господин Йоханн, произошла ошибка, — вновь загундел старик. — Я даже не понимаю, о чем вы говорите и в чем вы меня обвиняете…
— Пока ни в чем! — сказал Акундинов. — А вот вахмистр нам сообщил, что это вы указали место, где мы спрятались. Думаю, что на суде он повторит тоже самое.
— Я не понимаю, о чем вы говорите! — уперся Олаф. — Покажите мне вахмистра Густавсена.
— О! — радостно воскликнул Тимофей. — А откуда ты знаешь имя вахмистра?
Старый пройдоха Олаф понял, что оговорился, но он не собирался так просто сдаваться:
— Я слышал от людей, что вахмистр после службы в армии стал наемным убийцей. Вот когда вы сказали звание, я и решил, что это он.
— Ну ладно, — подвел первые итоги Тимофей. — Я уже понял, что это ты сказал бандитам, где мы. Теперь скажи — зачем тебе это надо?
— Я не буду разговаривать с вами! — отрезал старик. — Я — подданный Швеции и верный слуга ее величества. Если мне предстоит дать ответ, то я дам его королевскому суду, а не беглому русскому бастарду, пусть даже если он и царского рода…
— Это ты зря… — огорчился Акундинов. — Я-то по-хорошему хотел. А знаешь, твои приятели очень на тебя злые. Они же думают, что ты их обманул. Навел, дескать, на засаду.
Олаф Паульсен отвечать не пожелал. Он гордо выпрямился на твердом стуле и сжал в узкую щель кровоточащие губы.
— Ну что же мне с тобой делать, — вздохнул Тимофей. — Ильзе, — обратился он к девушке, — шла бы ты спать. Ты же уже на ходу дремлешь. А я буду с господином управляющим беседовать. Долго беседовать!
Ильзе, которая уже клевала носом, кивнула и ушла. Акундинов внимательно посмотрел на старика, а потом без размаха ударил его в живот ногой. Паульсен упал вместе со стулом, выругался, а потом насмешливо заявил:
— Ты думаешь, что сумеешь развязать мне язык? Глупый русский ублюдок… Варвары, что вы понимаете в пытках?
Акундинов примерился было пнуть еще разок, но, передумав, спросил:
— А чего же ты просто так мне не скажешь — терпеть, мол, тебя не могу, потому и сдал с потрохами? А?
— Я не желаю тебе отвечать! Вот и все, — гордо заявил старик и добавил крепкое ругательство: — Ферфлюхтен курвинзон!
— Почему же сын шлюхи?! — удивился Тимофей. — Матушка моя — вовсе не шлюха.
— Я бы твою матушку в зад отымел! — злобно ощерился старик редкими зубами. — А потом сделал бы то, что мы с чешками делали, — отымеешь курву такую, а потом вставишь ей в зад пороховой заряд… Вот потеха-то!
— Потеха, говоришь, козел ты драный! Ну ладно…
Тимофей, вытащив из ножен саблю, разрезал на старике его длинную «ночнушку», сопровождая свои действия словами:
— Значит, говоришь, баб любишь трахать? И к девкам молодым пристаешь, когда Декарта не читаешь. Или прямо вместе с Декартом? Ну, сделаю я сейчас так, чтобы ты уже и козу драть не смог!
Ощутив холодную сталь на своих «причиндалах», старик затаил дыхание, но пощады не просил и на вопросы отвечать не желал. «Крепкий, гад! — с уважением подумал Тимоха. — Хрен такого сломаешь… Ну да куда ж ты денешься-то?!»
— А зачем же я о тебя буду саблю марать? — как бы спросил сам себя Акундинов. — Да и тело-то обмывать будут да скажут — куда ж яйца-то делись? Не, мы их тебе оставим, только сплющим немножко. Погоди-ка, старый… солдат, сейчас они трещать будут.
Убрав саблю, палач-самоучка наступил каблуком на самый дорогой для любого мужчины орган.
— Убери… — простонал старик. — Все расскажу…
— Говори, — разрешил Тимоха, немного ослабив нажим, но не убирая ногу.
— Я ненавижу тебя, — признался старик.
— За то, что Декарта твоего не читал, — за это, что ли?
— У шведской королевы не должно быть любовников! Или, по крайней мере, он должен быть порядочным человеком.
— Ну а я-то тебе чем не угодил? — обиделся Тимофей. — Почему это я да непорядочный?
— Вахмистр сказал, что русские объявили награду за твою голову. Ты — самозванец, выдающий себя за сына русского царя. Но если ты настоящий сын царя Василия Шуйского, то это меняет дело, — тогда ты еще хуже… Сын плохого отца не может быть порядочным человеком.
— Это еще почему?
— Я служил в отряде полковника Делагарди, который был верным другом принца Скопина-Шуйского. Я знаю, что либо твой отец, либо твой дядя отравили принца. И это в благодарность за то, что принц спас Москву! Я помню, как русское войско перепилось и его разгромили польские гусары. А мы были единственными, кто не покинул поле боя.
«Мать твою налево! — выругался Тимофей. — Вот ведь как… Сколько ж вас, старых пеньков, в живых-то еще осталось! То и дело натыкаешься на знавших Шуйских…»
— Скопин-Шуйский, если ты помнишь, мне родичем приходился, — напомнил Тимоха. — А вы вместе со своим Делагарди Новгород у нас тогда отняли. Воспользовались, сволочи, Смутой-то нашей.
— Новгород мы заняли по вине твоего отца! Почему царь Василий не заплатил нам тех денег, что обещал?
Вот этого Тимофей не знал. Не заплатил, так и не заплатил. Может, денег не было? Может, еще из-за чего.
— То дело прошлое, — попытался вразумить он старика. — А сейчас-то чего старое ворошить?
— Пускай. Но я не желаю, чтобы королева великой страны спала с ублюдком.
— Ладно, пусть так, — устало сказал Тимофей, приседая на корточки перед стариком: — Только скажи — если ты меня так ненавидишь, то почему же сам-то не убил? Зачем решил чужими руками жар загрести?
