Искатель приключений. Книга 2 - де Монтепен Ксавье (читать книги полностью без сокращений бесплатно txt) 📗
Рауль ожидал, что Филипп Орлеанский будет через него говорить с Балкис. Но Филипп, совершенно погруженный в созерцание этой прелестницы, был безмолвен от восторга. Однако губы его шевелились и невольно шептали:
— Ах! Как она хороша! Как она хороша!
Видение продолжалось минут пять. Потом отдаленная музыка прекратилась, фигура царицы вдруг побледнела, блеск ее бриллиантов потускнел и глубокий мрак во второй раз покрыл Ночную залу. Эта темнота продолжалась только одну секунду и сменилась слабым светом. Балкис исчезла или, по крайней мере, царица Савская не была уже живым существом, но снова заняла свое место между группами в обоях.
— Все кончено, — сказал тогда Рауль регенту, — ваше королевское высочество можете, если вам угодно, переступить за границы волшебного круга.
XXIV. Объяснения и предчувствия
В нескольких словах расскажем, «какие средства употребил Рауль де ла Транблэ для своей фантасмагории.
Мы уже говорили о глубоких амбразурах окон, закрытых чрезвычайно толстыми занавесями. В одной из этих амбразур спрятался Жак с лампой, весьма похожей на волшебный фонарь. По воле того, кто держал эту лампу, она могла концентрировать все свои лучи в одной точке, которую обливала ослепительным светом, или тотчас же могла оставить все в совершенной темноте. В первую минуту Жак направил свет на изображение царицы на обоях, чтобы это изображение привлекло и сосредоточило все внимание регента. Потом, закрыв лампу, он погрузил зал в темноту, и в это время Жанна — в восточном костюме царицы — заняла место на эстраде. Потом лампа облила своим светом молодую женщину, и, так как обои оставались в темноте, регент не мог заметить, что в эту минуту пред ним находились две царицы. Что же касается таинственной музыки, то мы уже говорили, что Рауль и маркиз де Тианж повесили обои таким образом, что позади их образовался треугольный кабинетик, в котором была дверь наружу. Один приятель Рауля, которому герой наш сообщил свою тайну, находился в соседней комнате с музыкальным инструментом, ныне уже неизвестным, а тогда называвшимся внль-д'амуром. Он то приближался, то удалялся от Ночной залы, извлекая из своего инструмента слабые и меланхолические звуки.
Как только окончилась последняя часть сцены вызывания, Жанна сняла свой библейский костюм, опять сделать негром и в сопровождении Жака дошла до кареты, которая ожидала ее у дворца. Молодая женщина отправилась домой изнуренная усталостью и волнением. Маркиз и кавалер остались ужинать с регентом.
Произнеся слова, оканчивавшие предыдущую главу, Рауль де ла Транблэ подошел к Филиппу Орлеанскому и встал перед ним в почтительной позе, как будто ожидая приказаний, между тем как в действительности он надеялся, что регент поздравит его с успехом.
— Кавалер, — сказал ему Филипп, — вы из числа тех людей, которые, владея знанием, делающим их могущественными, не хвалятся этим знанием, ни этом могуществом, а такие люди редки! Вы из числа тех, которые, обещая что-нибудь, делают более, нежели обещали. Такие люди тоже очень редки! Достоинства ваши велики, потому и награда должна быть соразмерна с ними… Скажите мне сами, какой награды хотите вы?
Радость и гордость торжества заставили сердце Рауля забиться.
— Ваше высочество, — пролепетал он, — я не хочу никакой награды… Я счастлив тем, что мне удалось доказать вашему высочеству, что я не совсем достоин славного титула адепта и посвященного. Осмелюсь только на коленях умалять ваше королевское высочество оставить без внимания клевету, которую мои враги, завидуя благосклонности, которой ваше королевское высочество удостаиваете меня, без сомнения, не преминут распространить против меня.
— Будьте спокойны, любезный кавалер, я не бросаю тех, кого уже удостоил моим доверием. Притом то, что я видел сегодня — могущественный щит, о который разобьются нападки клеветников.
В ту минуту, когда начался этот разговор, регент приказал принести свечи в Ночную залу, которая оказалась вдруг блистательно освещенной. Филипп Орлеанский вошел на эстраду и приблизился к обоям.
— Как она хороша! — прошептал он в последний раз, смотря на царицу. — Когда подумаешь, — прибавил он громче, — что эта безжизненная фигура сейчас была одарена жизнью, движением, дыханием, взором! Не в состоянии ли это испугать мысль? Поставить в тупик человеческий разум?
— Да, конечно, ваше высочество, — подхватил Рауль, — всякий раз как совершается чудо, человеческому разуму остается только преклониться, не стараясь понять то, что непонятно для него…
— Не покажете ли вы мне опять это чудо, кавалер?.. — спросил Филипп.
— В любой момент, как только ваше королевское высочество пожелаете, — отвечал молодой человек.
Но, давая этот ответ, кавалер де ла Транблэ втайне умолял небо, чтобы к Филиппу пореже приходило это желание.
— Ну, милостивые государыни, — сказал тогда герцог Орлеанский, обращаясь к мадам де Парабер и Эмили, которые стояли поодаль и разговаривали с маркизом де Тианжем, — довольно фантастического на сегодня, не правда, ли? Нас ждет ужин, пойдемте. Прощай, Балкис! Прощай прелестная царица! Ах, Соломон, ты был так счастлив!!
За ужином было только пятеро собеседников: две женщины и трое мужчин, из которых один был актером, а другие — зрителями предшествующей сцены. Мадам де Парабер сидела с правой стороны регента, Эмили с левой, а Рауль и маркиз напротив него.
В эту минуту к регенту подошел лакей и на серебряном подносе подал ему какую-то бумагу. Филипп с изумлением взглянул на имя подписавшего эту бумагу.
— Что это значит? — спросил он.
Лакей шепотом дал ему какие-то объяснения.
— Это очень странно!.. — воскликнул герцог, выслушав лакея, который тотчас вышел из комнаты. — Кавалер, — продолжал он, — угадайте, кто пишет к нам?
— Как могу я угадать? — отвечал Рауль, смеясь. — Разве только великий царь Соломон, узнав, что сегодня вы принимали у себя его возлюбленную Балкис, тоже захотел явиться в Пале-Рояль. Иначе я не вижу…
— Вы правы, — перебил Филипп, — вы никогда не угадаете… Это пишет Антония Верди…
— Антония Верди? — повторил Рауль, задрожав, как будто услыхал какое-нибудь гибельное известие.
— Это молодая чародейка, — продолжал регент, — о которой я, впрочем, не хочу говорить ничего дурного, потому что, хотя она и гораздо ниже вас, однако тоже имеет свои достоинства, являлась в полночь в Пале-Рояль. Ей отвечали, что я дал строжайшее приказание не пускать никого в маленькие апартаменты. Тогда она предлагала моему камердинеру пятьсот луидоров, если он согласится впустить ее в Ночную залу. Камердинер отказал. Антония Верди решилась уехать, говоря, что завтра я буду очень жалеть, что несколькими часами ранее не узнал того, что она хотела мне сообщить… Что вы на это скажете, кавалер?
— Я скажу, ваше высочество, — заявил Рауль, очень побледнев, — что если предчувствия меня не обманывают, то Антонию Верди надо поставить в первом ряду между теми моими врагами, о которых я имел честь говорить вашему королевскому высочеству…
— Зачем же ей вас ненавидеть? — спросил Филипп.
— Зачем? — вскричал Рауль. — Затем, что она считает себя моей соперницей, затем, что она пугается милости, которою ваше королевское высочество удостаиваете меня… зависть доводит до ненависти, Антония Верди мне завидует…
— Весьма может быть, что вы и не ошибаетесь, кавалер, — отвечал регент, — но я повторяю вам, не бойтесь ничего… я заставлю молчать всех тех, которые поднимут против вас свой голос…
— Дай Бог, чтобы ваше королевское высочество всегда так думали! — пролепетал Рауль.
— Неужели вы сомневаетесь? Вспомните, что это значит, подозревать мое слово и мое благородство?!
— Сохрани меня Бог сомневаться в слове моего государя, подозревать благородство первого дворянина королевства! Но…
— Кончайте, кавалер, — сказал регент несколько надменно.
— Увы! ваше королевское высочество, — прошептал Рауль, — я предчувствую, что такая сильная и искусная вражда окружит меня со всех сторон, что не могу не опасаться за себя… Ложь умеет иногда принимать вид истины; вкрадчивая клевета проскользает везде как змея; она никогда не теряет бодрости и на другой день снова принимается за труд, прерванный накануне… Я боюсь, чтобы ложь и клевета, беспрерывно повторяемые, когда-нибудь не очернили меня в глазах вашего высочества… А если я должен буду лишиться милости вашего высочества, мне остается только умереть.
