Том 2. Пионеры, или У истоков Саскуиханны - Купер Джеймс Фенимор (книги регистрация онлайн .txt) 📗

Низ здания был сложен из тесаных бревен, и в его толстых стенах кое-где прорублены крохотные, закрытые решетками окошки, из которых сейчас выглядывали унылые лица — пристыженные, виноватые физиономии фальшивомонетчиков и честное, открытое лицо Кожаного Чулка. От помещения для несостоятельных должников тюрьма отличалась только размером окон, толщиной решеток да еще тем, что острые концы решеток были загнаны в бревна — мера, предотвращающая возможность использования острого оружия. Верхний этаж был также бревенчатый, но обшит досками. Именно здесь и заседал суд, и все помещение было надлежащим образом устроено и обставлено. Вдоль стены, на помосте высотой в рост человека, за легким барьером находилась судейская скамья, в середине ее было нечто вроде кресла с грубыми деревянными подлокотниками — постоянное место главного судьи, мистера Темпла. Напротив скамьи, посреди комнаты, помещался большой, покрытый зеленым сукном стол, вокруг которого стояли скамейки. По обе стороны от него тянулись амфитеатром места присяжных заседателей, отделенные одно от другого перилами. Все свободное пространство комнаты предназначалось для публики.

Когда судьи и все остальные участники суда расселись по своим местам и шарканье ног стихло, члены жюри присягнули на Библии, получили напутствие судьи, и суд по соблюдении всех необходимых формальностей принялся за разбирательство дел. Мы не будем докучать читателю пересказом всех деталей предварительной судебной процедуры, длившейся первые два часа. Судья Темпл напомнил присяжным о необходимости быть гуманными и думать прежде всего о самих подсудимых. Наконец стражник возвестил:

— Дорогу большому жюри!

Затем старшина присяжных вручил суду два иска, и судья Темпл сразу же увидел, что в обоих стоит имя Натаниэля Бампо. Шериф пошептался с судьями и подал знак своим подчиненным. Через несколько минут с улицы донесся гул голосов, и почти тут же под конвоем двух констеблей в зал суда ввели Кожаного Чулка и водворили на скамью подсудимых. Гул утих, расступившаяся было толпа зрителей вновь сомкнулась, и воцарилось гробовое молчание; слышно было даже тяжелое дыхание арестованного.

Натти был в своей обычной одежде, только без куртки; его клетчатую рубашку грубого полотна стягивал у ворота шнур, сплетенный из оленьих жил; красная, обветренная шея старика была обнажена. Он впервые в жизни переступил порог здания суда, и потому на его лице, помимо волнения и обиды, отражалось и любопытство. Он обвел взглядом судейский стол, скамьи присяжных, толпу зрителей. Глаза всех присутствующих были прикованы к нему, и Натти оглядел самого себя, как бы доискиваясь причины столь пристального к своей особе внимания, затем снова посмотрел на всех и вдруг засмеялся своим странным беззвучным смехом.

— Подсудимый, обнажите голову, — обратился к нему судья Темпл.

Но приказ его или не был услышан, или ему не пожелали подчиниться.

— Натаниэль Бампо, вам следует обнажить голову,— повторил судья.

Натти вздрогнул, услышав свое имя, поднял вопрошающие глаза на судью и произнес:

— Не пойму что-то.

Мистер Липпет встал из-за стола и шепнул что-то на ухо арестованному. Натти кивнул и снял с головы свою кожаную шапку.

— Господин прокурор, подсудимый готов к допросу,— проговорил судья.— Мы ждем оглашения обвинительного акта.

Обязанности прокурора нес Дэрк Вандерскол. Он поправил на носу очки, бросил осторожный взгляд на своих коллег, слегка наклонил голову, глянул поверх очков и только после этого приступил к чтению обвинительного акта. Это был обычный обвинительный акт по делу об оскорблении «словом и действием», составленный на архаичном судейском языке, и писец приложил особые старания к тому, чтобы не пропустить названия ни одного известного закону вида оружия. Дочитав до конца, мистер Вандерскол снял очки, сложил их и водворил на прежнее место в карман, по-видимому, исключительно ради удовольствия тут же снова их вынуть и водрузить на нос. Повторив всю эту процедуру раза два, он вручил акт защитнику с таким видом, словно хотел сказать: «Попробуйте тут к чему-нибудь придраться!»

Натти чрезвычайно внимательно выслушал обвинение, он даже наклонился всем туловищем вперед, чтобы не упустить ни слова из сказанного. По окончании чтения он выпрямился во весь свой высокий рост и глубоко вздохнул. Глаза всех были устремлены на обвиняемого, все тщетно ждали, что вот сейчас его голос нарушит тишину.

— Натаниэль Бампо, вы слушали выдвинутое против вас обвинение,— проговорил судья.— Признаете вы себя виновным или нет?

Старик низко опустил голову, как будто призадумавшись, потом вдруг засмеялся и ответил:

— Я с ним обошелся малость круто, спорить не буду, но что я будто бы проделал все то, о чем тут поминали,— это сущая ложь. Я в кулачной расправе не очень-то силен, стар становлюсь. Но вот однажды довелось мне столкнуться с ирландцами. В каком же году это было? Дайте-ка вспомнить... Должно быть, в начале той войны, когда...

— Мистер Липпет, если вы выступаете официальным защитником обвиняемого,— вмешался судья Темпл,— объясните ему, как следует отвечать суду. В противном случае суд сам назначит ему защитника.

Адвокат, занимавшийся в этот момент изучением обвинительного акта, встал и, обменявшись с Натти несколькими словами, произнесенными вполголоса, заявил, что допрос можно продолжать.

— Подсудимый, признаете вы себя виновным или нет? — повторил судья.

— С чистой совестью могу сказать, что нет,— ответил старый охотник.— Потому что не может быть виноват тот, кто поступает правильно. А я скорее умер бы на месте, чем позволил бы ему тогда ступить ногой в мою хижину.

Услышав это, Ричард встрепенулся и многозначительно глянул на Хайрема, на что тот слегка повел бровями.

— Теперь ваше слово, господин прокурор,— сказал судья. — Господин секретарь, занесите в протокол заявление подсудимого «не виновен».

Мистер Вандерскол произнес краткую вступительную речь, после чего суд вызвал Хайрема. Возможно, что факты он изложил точно, но всему происшедшему придал особую окраску тем, что все время вставлял выражения вроде «не имея никаких дурных намерений», «считая своим непреложным долгом магистрата», «видя, что констебль не проявляет достаточней решительности» и тому подобное. Прокурор от дальнейшего допроса отказался, и тут встал мистер Липпет и, всем своим видом выражая крайнюю проницательность, задал Хайрему следующие вопросы:

— Вы констебль округи, сэр?

— Нет, сэр,— ответил Хайрем,— я только мировой судья.

— Скажите, мистер Дулитл, перед лицом суда, как подсказывает вам совесть и ваше знание законов: имели вы право насильно войти в дом обвиняемого?

— Гм!.. Я полагаю...— промямлил Хайрем, раздираемый двумя чувствами: жаждой мщения и желанием щегольнуть своими юридическими познаниями,— Я полагаю, что... если следовать букве закона, то... пожалуй, у меня не было настоящего... законного права, но, поскольку Билли мешкал... я рассудил, что мне следует взять на себя...

— Я повторяю, сэр: правда ли, что старый, одинокий человек неоднократно предупреждал вас, чтобы вы не входили к нему в дом? —продолжал адвокат, стараясь закрепить свой успех.

— Должен сказать, что он вел себя чрезвычайно грубо,— ответил Хайрем,— я бы даже сказал — неумно. Когда к тебе приходит сосед...

— Ах, так, значит, вы утверждаете, что с вашей стороны это было лишь дружеским визитом, не санкционированным законом? Запомните, джентльмены, слова свидетеля: «Когда к тебе приходит сосед...» Теперь, сэр, скажите: действительно ли Натаниэль Бампо снова и снова повторял, что решительно запрещает вам вход в его дом?

— Да, на этот счет разговоры были, но я вслух прочитал ему ордер на обыск.

— Я повторяю вопрос: он заявил вам, что не хочет впускать вас к себе в дом?

— Да, мы долго препирались, но... Да вот у меня в кармане ордер. Быть может, суд желает с ним ознакомиться?

— Свидетель, отвечайте на вопросы прямо,— вмешался судья Темпл.— Обвиняемый заявил вам о своем нежелании впустить вас к себе в дом или нет?