Корсары Ивана Грозного - Бадигин Константин Сергеевич (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений TXT) 📗
Но надежды беглецов встретить своих не сбылись.
Стоял июнь, солнце жгло немилосердно. Время буйного цветения прошло, травы желтели. Тяжелее всего путники переносили жажду. У них было с собой два козьих бурдюка с водой. Их несла Анфиса. Каждый мог ежедневно выпить небольшой деревянный ковшик теплой пахучей воды. Иногда путники видели дымок, поднимавшийся в небо, и тогда сворачивали, стараясь отойти от него как можно дальше.
На середине пути, в самый полдень, когда солнце светило ярко и немилосердно палило своими лучами, а путники спали под тенью дуба, росшего на высоком кургане, Петр Овчина поднял голову и прислушался.
«Будто кони скачут», — сказал он про себя.
Послушав еще, он взобрался на дуб и, раздвинув густые ветви, зорким глазом оглядел степь. Сначала он ничего не увидел. Потом ему показалось, что шевелится ковыль. Когда он услышал ржание, то понял, в чем дело. Вскоре и кони показались. Впереди промчался татарский табун в двести — триста голов. За ним скакали десятка два казаков, подгоняя коней гиканьем и свистом. Через час показались татары. Они промчались следом, нахлестывая нагайками бока своих коней. Еще через час ордынцы вернулись обратно, видимо считая, что дальше преследовать казаков опасно. Они проскакали на восток, возвращаясь к своим табунам.
Проводив глазами татар, Петр Овчина слез с дерева и рассказал спутникам все, что видел.
— Продадут казаки ордынских коней, оружие себе купят, одежду и погуляют не один день, — закончил он свой рассказ.
Наконец впереди беглецы увидели узкую полоску леса: недалеко протекал Днепр. Они подходили к низменным местам, тянувшимся к югу верст на сто от острова Хортицы, по обе стороны великой реки. На следующий день подошли к плавням. Ручейки и мелкие речушки медленно текли по низменности в разных направлениях. Часто встречались озера, большие и малые. Здесь росли леса, кустарник и бесчисленное множество высокого, густого и непролазного камыша.
Наконец-то путники вдосталь напились прохладной и чистой воды. По предложению Анфисы мужики поставили в густых ивовых зарослях шалаш из тростника. Рядом рос огромный дуб в несколько обхватов. Три дня они отдыхали, пили прохладную воду и наедались до отвала вареной рыбой. Пригодился маленький медный котелок, прихваченный с собой Анфисой. Она варила в нем уху из стерляди, тушила мясо дикой козы, пойманной Федором арканом на водопое. По самому краешку плавней росли дикие груши и много кустов терновника. Груши почти созрели, были сладкие и мягкие. Одно было плохо — замучили комары. Шалаш Анфиса завесила остатками турецких штанов, мужики жгли ночью у шалаша несколько дымных костров. Бояться теперь было некого. Но лица и руки у беглецов вспухли и неуемно чесались.
В шалаше на третью ночь Петр Овчина, дождавшись, когда Федор заснул, снова хотел обнять Анфису.
— Разве ты человек, ты скотина! — сказала Анфиса, оттолкнув его. — Мужик мой жив, мы с ним в церкви повенчаны… К нему я из плена сбежала, муки терплю, а ты пристаешь ко мне… — И Анфиса заплакала.
— Давай поженимся, — взял ее за плечо Петр. — У нас в русской стороне, под Киевом. Разве поп узнает, что в Московщине ты замужем была? А бог простит…
— Ты что? — Анфиса поднялась, села. — Я своего бога в себе ношу. А он все видит и знает и ничего не простит. И мужа своего я люблю, десять лет с ним прожили… Уйдем мы от тебя с братом, Петр, пусть нам тяжело без тебя будет, а все равно уйдем.
Петр молча повернулся к ней спиной.
На четвертый день, когда все отдохнули, а ноги немного зажили, Петр сказал:
— Не надо забывать святое дело. Нам еще верст шестьдесят осталось до первой казацкой засеки. Пойдем плавнями, не утонем, летом идти можно. В середину к самому Днепру залезать не станем, а кустарником по краешку пройдем.
Петру никто не перечил. Прихватив в запас вареного мяса и рыбы, друзья двинулись дальше. Рано утром в день святого Иоанна Анфиса увидела несколько сизых дымков, поднимавшихся над рекой.
— Сечь! — сказал Петр и несколько раз перекрестился. — Сегодня своих увидим… Сворачивай на дымы. Казаки кашу в куренях варят.
Настроение у путников поднялось. Через два часа трудного пути по камышам и кустарникам они услышали голос, доносившийся с вершины дерева:
— Стой! Что за люди?
Беглецы остановились и взглянули кверху. На огромном дубе, почти невидимый в листве, сидел вооруженный казак. Он целился в них из лука.
— Ну? — с угрозой сказал он.
— Свои, из крымского полона сбежали, — сказал Петр.
— Стойте здесь, я товарищей покличу.
Казак пронзительно свистнул, невдалеке послышался ответный свист.
Зашелестели раздвигаемые ветви кустарника, затрещали под ногами сухие сучья. На поляну вышли четверо казаков, одетых кто во что, но все в черных барашковых шапках с желтым верхом. В руках короткие пики с черными древками. На поясе болтались сабли. У двоих за спиной торчали концы луков, а сбоку висели колчаны со стрелами.
Петр Овчина снял свою шапку. Побрались за шапки и казаки.
— Эти люди из плена с-под Перекопу бежали, — подал голос дозорный с дуба.
— Куда путь держите, православные? — спросил казак с седыми усами.
— Мы до вашего атамана. Дюже важное дело, — ответил Петр Овчина.
— А мне не скажешь?
— Разве ты атаман?
— Ладно, хлопцы, будь по-вашему.
— Грицько, смотри, да ведь это баба! — вдруг закричал дозорный.
— Да, это баба, — хмуро протянул черноусый Грицько, — ей хода в курень нет. За нее меня к столбу привяжут да и забьют до смерти.
— Она подождет, — поторопился заверить казаков Петр. — Зачем ей в курень?
Около получаса казаки вели беглецов среди высоких камышей, стоявших густым лесом. Они шли по каким-то приметам, уклоняясь то вправо, то влево. Вскоре камыши стали реже, и перед глазами возникла неширокая протока. За протокой виднелся камышовый шалашик и жерди с сушившейся на них рыбой. Это был островок Безымянный, на котором расположился курень.
— Наш Днипр ридный, — сказал Грицько, — делит усю землю на две половины… По ту сторону, — он показал на правый берег, на запад, — русская сторона, а по сю — татарская сторона.
Островок Безымянный отделялся от топкого берега узкой, но глубокой протокой. Теперь Анфисе предстояло побыть одной и ждать возвращения друзей. Законы запорожского товарищества запрещали появление женщин в расположении боевых постов. С Анфисой остался Федор, не захотевший оставить сестру в одиночестве.
Петр Овчина сел вместе с казаками на широкую плоскодонную лодку, похожую на паром. Казаки взмахнули два раза веслами, и лодка приткнулась к илистому берегу. Здесь начиналось запорожское царство.
Близ парома на деревянных мостках сидел на корточках гладкий, совсем голый казак, но в хорошей барашковой шапке и, лениво перебирая руками, стирал грязные подштанники.
Увидев чужого человека, он перестал стирать и, открыв рот, воззрился на Петра Овчину.
— Кого ведете, ребята? — спросил он, когда казаки проходили мимо.
— Приходи на круг, узнаешь, — ответил седоусый Грицько.
Дозорный курень атамана Федько Саморода день и ночь охранял безопасность своих товарищей, расположившихся кошем на острове Хортице, Токмаковке и на других островах Запорожья. Это был передовой казачий заслон. Среди высоких камышей, окружавших остров сплошными зарослями, низенькие тростниковые хаты-курени, замазанные желтой глиной, были совсем незаметны. Вдобавок и крыша у куреней была камышовая.
Казаки подвели Петра Овчину к хатенке, выглядевшей чуть почище остальных. Здесь жил сам куренной атаман Федько Самород. Он не заставил себя ждать и по первому зову вышел из куреня. Казаки вежливо поздоровались со своим куренным.
Атаман был высоким, сухопарым. Висевшая на поясе с левого бока отличная боевая сабля, отбитая в бою у татарского мурзы, казалась на нем коротким и никуда не годным обрубком.
Федько Самород поклонился в ответ, молча расправил длинные поседевшие усы и вопросительно посмотрел на казаков.
