А завтра — весь мир! (ЛП) - Биггинс Джон (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
Он фыркнул.
— Ну да, так я и поверил. Вы же паписты, верно? Вас пригласил сюда этот подлец и отступник Адамец, разве нет? Так вот, позвольте сказать прямо: я не собираюсь этого терпеть, ни за что. Кстати, а где вообще Австро-Венгрия?
— Около Германии, южнее и восточнее.
— Так вы паписты?
— Простите?
— Вы поклоняетесь Папе, Деве Марии, кардиналам — вот этому всему?
— Австро-Венгерская империя — католическое государство, но это не имеет отношения к нашему пребыванию здесь.
— Чепуха! Вы явились сюда, чтобы крестить черномазых, ведь так? Признайтесь честно, под палубой у вас куча иезуитских священников только и ждут, чтобы высадиться на берег. Я читал про таких как вы — вероломная вавилонская шлюха, пьянство, блуд и кровь святых. Вы хотите приехать и сжечь всех нас на кострах, разве нет? А потом притащить своих монахов и монахинь и настроить повсюду монастырей. Да уж, знаю я ваши игры, не волнуйтесь. Просто передайте вашему капитану от меня — реформистская евангелическая баптистская миссия из Пенджа не спускает глаз с римских шалав и их гнусных поступков.
Я просто обалдел от такого каскада желчи. Несмотря на многочисленные недостатки, врожденная лень и нежелание будить спящую собаку делало Дунайскую монархию весьма терпимой в вопросах религии.
— Прошу вас, преподобный Трайб, уверяю, что ваши подозрения совершенно лишены основания. У нас на борту лишь один католический священник, корабельный капеллан, и признаюсь честно, я сомневаюсь, что он смог бы кого-либо обратить. Он приятный человек, но лейтенант Залески говорит, что если бы обращение германцев доверили отцу Земмельвайсу, то они бы до сих пор поклонялись камням и дубам.
Он озадаченно уставился на меня. Несмотря на молодость, я внезапно осознал, что в нашем мире перед некоторыми людьми лучше не выписывать подобные пируэты на льду, их мозг не в состоянии уловить иносказания. Я уже понял, что преподобный Трайб из реформистской евангелической баптистской миссии — человек упертый, не то чтобы плохо воспитан, но явно мрачная личность. Он хмыкнул.
— Хммм... Вполне возможно. Что ж, юноша, можешь передать своему капитану, что мы здесь не заключаем сделок с католиками. — Я заметил, что он произносит «кафоликами». — Я прекрасно знаю, что они вечно мутят воду, подбивают черномазых против тех, кого поставил над ними Господь. Так вот, я не собираюсь этого терпеть, ясно? Марта!
Из бунгало раздался робкий голосок:
— Да, преподобный?
— Принеси мне сапоги и шляпу на выход. Я собираюсь докопаться до сути. Могу поспорить, что за всем этим стоит подонок Масгроув.
Появилась женщина с парой высоких коричневых сапог и тропическим шлемом. Она была белой, тощей и болезненной на вид, в длинном платье и чепце вроде тех, что я видел на картинках в детских книжках. Сказать, что она была похожа на мышь, значило бы оклеветать мышей.
— Вот, преподобный.
Она положила сапоги и шлем у плетеного кресла, украдкой покосилась на меня, а потом застыла, опустив глаза и сложив руки, в ожидании дальнейших приказаний. Мистер Трайб натянул сапоги и шлем и отпустил ее коротким кивком. Он сошел по ступеням веранды и назидательно покачал в мою сторону пальцем.
— Видимо, об этом типе вы еще не слышали, это уж точно. Я десять лет тружусь здесь на ниве Господа среди язычников, заставляя черномазых прикрывать наготу и познавать ценность тяжкого труда, и не позволю всякому сброду явиться сюда и всё испортить. Этот ваш поп Адамец разрешает женщинам в Понтиприте шляться с голыми задами и ни слова не говорит, как я слышал. Да что это за религия такая?
Он ушел, а я остался на веранде. Прежде чем покинуть это место, я подумал, что этикет требует от меня передать капитанские приветствия и миссис Трайб, которая так и не появилась во время этого разговора. Я сунул голову в открытое окно, чтобы спросить о ней служанку, которая принесла сапоги и шлем.
— Простите, не подскажете, где я мог бы найти миссис Трайб?
Она шмыгнула носом и вытерла глаза передником.
— Я миссис Трайб.
Возвращаясь к пристани, к ожидающей там гичке, я обратил внимание на группу рабочих с плантации, возвращающихся из рощи с мотыгами на плечах. Пока они шаркали в пыли, я заметил, что они скованы лодыжка к лодыжке.
После полученного в Спердженсвиле приема я опасался самого худшего, приближаясь к пристани миссионерского аванпоста мистера Масгроува под названием Реховоф, на другой стороне бухты Понтиприт, милях в двух от места предыдущего визита. Приблизившись к берегу, я тоже увидел здесь красный щит, обращенный к морю. На этом было сказано, что все неверные отправятся в геенну огненную на веки вечные. Учитывая подобное приветствие, я имел все основания считать, что встречу даже более грубый прием, чем у преподобного мистера Трайба.
Опасения только увеличились, когда мы приблизились к пристани и оказались лицом к лицу с несколькими туземцами в одних набедренных повязках, но с винтовками и копьями. Пока они вели меня к миссии, я отметил, что она окружена колючей проволокой и мешками с песком. На некотором возвышении стоял пулемет Норденфельта. Даже в 1903 году он годился только для музея, но вряд ли находился здесь для красоты.
Прием на пристани был довольно прохладным, хотя туземцы вели себя вполне любезно. Но сам мистер Масгроув в своей хижине повел себя очень сердечно. Комнату охлаждал потолочный вентилятор, который крутил абориген, дергая за веревку снаружи. Мистер Масгроув оказался румяным, бочкообразным человеком с бесформенным лицом и беспокойными водянистыми глазами, какие можно иногда увидеть у слегка недоразвитых людей.
Коническую голову венчал куст кудрявых волос, от постоянного удивления челка торчала вверх. Он жил здесь уже пять лет, как я понял, но так и не привык к жаре. В любом случае, если мистер Трайб принимал меня в рубашке с длинными рукавами, мистер Масгроув носил потный жилет с висящими подтяжками.
— Садитесь, садитесь, молодой человек, и давайте возрадуемся Господу, чье всевидящее Провидение привело вас в наше обширное сообщество избранных Богом людей.
Слуга-туземец принес чай и печенье и поставил на стол. Чай разлили, мне поднесли печенье. Но мистер Масгроув несколько минут сидел молча и без движения, закатив глаза, как будто пытается вспомнить что-то важное. Мне следует что-то сделать? Я не был знаком с английскими традициями и, возможно, в соответствии с этикетом во время чая я должен передать печенье или что-то в этом роде. Я вежливо покашлял. Это как будто спустило какую-то пружину в его голове. Он разразился длинным бормотанием.
— Благодарим тебя, Господи, за бесчисленные милости твои и благодать, за то, что ты свел нас вместе, чтобы разделать плоды сии и спасительную любовь к грешникам...
И так далее, и тому подобное на протяжении десяти минут, пока чай не остыл и не покрылся неаппетитной бурой пленкой. Это был чай с молоком — естественно, из консервной банки – и, хотя мне не впервые предлагали этот странный напиток (в Кейптауне нас им буквально пичкали), даже горячим он казался мне малоприятным. Но я находился в гостях, и потому сделал вид, что чай мне нравится.
— А теперь, юноша, чем могу быть полезен?
— Ах да, простите, мистер Масгроув. Я пришел, чтобы передать приветствия капитана и пригласить вас на прием на борту корабля завтра вечером в половине восьмого.
Я вручил ему конверт. Масгроув взял его и уставился отсутствующим взглядом.
— О каком корабле вы говорите, юноша?
Произнес он это как «корабеле». Я тут же понял, что этому человеку нужно рассказывать всё по буквам. Уж точно каждый туземец на острове знал о нашем прибытии, ведь сюда заходит только шхуна за копрой с плантации Спердженсвиля.
— Об австрийском паровом корвете «Виндишгрец», который сейчас стоит на якоре в бухте. Мы пробудем здесь около недели, чтобы провести научные исследования.
Несколько мгновений он смотрел на меня, вытаращив глаза, а потом упал на колени и стиснул руки, что-то бормоча себе под нос. В таком положении он оставался минут пятнадцать, пока я опять не начал гадать — может, мне следует что-то сделать. Даже не считая всего прочего, я был совершенно сбит с толку этим показным благочестием. Австрия, конечно, же христианское государство, но на практике христианство оказывало на людей столь же малое влияние, как астрономия, и значительно меньшее, чем астрология.
