Уэверли, или шестьдесят лет назад - Скотт Вальтер (читать книги бесплатно полностью без регистрации .txt) 📗

– Это, пожалуй, применимо и к башмакам, – сказал Фергюс.

– А как же, мой дорогой Гленнакуойх; там так и сказано: «Caligae dictae sunt quia ligantur; nam socci non ligantur, sed tantum intromittuntur» note 385. Иначе говоря, caligae получили свое название от ремней, которыми они завязываются, между тем как socci, аналогичные нашим туфлям без задников, именуемым англичанами slippers, просто надеваются на ногу. Слова грамоты также допускают два действия: exuere, seu detrahere, то есть развязать, как это имеет место в случае шнурков или ремней сандалий и башмаков, и стянуть, как мы выражаемся в просторечии относительно сапог. Однако я хотел бы, чтобы на этот вопрос можно было пролить больше света, но боюсь, что мало шансов найти здесь какого-нибудь ученого автора de re vestiaria note 386.

– Это действительно трудно себе представить, – сказал предводитель, окидывая взглядом членов своего клана, возвращавшихся с одеждой, содранной с убитых, – хотя на res vestiaria note 387 наблюдается в настоящее время, по-видимому, большой спрос.

Поскольку это замечание соответствовало представлению барона о шутке, он удостоил Фергюса улыбкой, но немедленно вернулся к вопросу, который казался ему необычайно серьезным.

– Приказчик Мак-Уибл держится того мнения, что эту почетную услугу, по присущему ей характеру, надлежит оказывать si petatur tantum note 388, только если его королевское высочество потребует у высокого коронного ленника личного исполнения этого долга, и привел даже пример из Дерлтоновых note 389 «Сомнений и вопросов», в деле Гриппита versus note 390 Спайсера, касательно лишения одного землевладельца его поместий ob non solutum canonen note 391, то есть за невнесение причитавшихся с него в порядке повинности трех перечных зерен в год, которые были оценены в семь восьмых шотландского пенни, причем ответчик был оправдан. Но я полагаю наиболее осторожным, с вашего разрешения, предоставить себя в распоряжение принца и предложить ему свои услуги. Приказчику я скажу, чтобы он был здесь наготове с предварительным наброском торжественного обязательства (тут он вынул бумагу), согласно которому, если его королевскому высочеству будет угодно принять услугу снятия с него caligae (независимо от того, как переводить их – сапоги или башмаки) от других, а не от барона Брэдуордина, здесь присутствующего, который готов и желает оказать ему таковую, это обстоятельство никоим образом не должно ущемить или поколебать право вышеупомянутого Козмо Комина Брэдуордина выполнять эту обязанность впредь; и не даст никакому придворному, лакею, оруженосцу или пажу, к помощи которого его королевскому высочеству угодно будет прибегнуть в данном случае, права, основания или повода лишить упомянутого Козмо Комина Брэдуордина владений его, титула барона Брэдуордина, а также прочих сопряженных с ним должностей, полученных им в силу феодального дара, поставленного в зависимость от точного и верного выполнения условий, под которыми они даны.

Фергюс всячески приветствовал этот план, и барон дружески простился с молодыми людьми, улыбаясь важной и самодовольной улыбкой.

– Многая лета нашему дорогому другу барону, – воскликнул предводитель, как только тот не мог его больше слышать, – величайшему чудаку по сю сторону Твида! Как я жалею, что не посоветовал ему присутствовать сегодня вечером на приеме с разувайкой под мышкой! Я убежден, что он немедленно привел бы эту мысль в исполнение, если бы только предложение было сделано достаточно серьезно.

– Что тебе за радость подымать на смех такого достойного человека?

– С твоего разрешения, Уэверли, ты так же уморителен, как и он. Неужели ты не видишь, что он всей душой ушел в это дело? Он ведь спал и видел эту услугу с детства. Она была для него самой благородной привилегией и церемонией на свете. Я не сомневаюсь, что его главным побуждением взяться за оружие была именно надежда когда-нибудь ее выполнить. Будь уверен, что, если бы я попытался отговорить его от этого публичного позорища, он счел бы меня за самодовольного хлыща и неуча, а может быть, пожелал бы даже перерезать мне горло – удовольствие, которое он собирался доставить себе по поводу какого-то вопроса этикета, во сто раз менее важного, чем вся эта история с сапогами, башмаками, или чем в конце концов будут признаны учеными caligae. Но мне надо пойти в главную квартиру и подготовить принца к этой необычайной сцене. Мое предупреждение будет принято благосклонно, так как даст ему возможность от души посмеяться сейчас и удержит его от веселости потом, когда она была бы весьма mal-a-propos note 392. Итак, au revoir note 393, дорогой Уэверли.

Глава 49. Английский пленник

Первой заботой Уэверли, едва он ушел от предводителя, было разыскать офицера, которому он спас жизнь. Его содержали вместе с многочисленными товарищами по несчастью в помещичьем доме неподалеку от поля битвы.

Войдя в комнату, где взятые в плен стояли тесной толпой, Уэверли легко узнал того, кого искал, не только по особому достоинству его осанки, но и по тому, что при нем состоял не покидавший своей алебарды Дугалд Махони. От офицера, с тех пор как его взяли в плен, он не отступал ни на шаг, словно был к нему прикован. Такой бдительный надзор объяснялся, вероятно, желанием получить от Уэверли обещанную награду, но сослужил англичанину добрую службу, поскольку среди общего беспорядка избавил его от ограбления; ибо Дугалд проницательно заключил, что сумма денег, на которую он может рассчитывать, будет зависеть от состояния пленника к моменту его сдачи на руки Уэверли. Он поэтому поспешил заверить Эдуарда более многословно, чем обычно, что сберег «красного офицера» в целости и сохранности и что тот и гроша не лишился с той минуты, как его милость запретил ему стукнуть его бердышом.

Уэверли заверил Дугалда, что щедро вознаградит его, и, подойдя к англичанину, выразил свое живейшее желание сделать для него все, что смогло бы облегчить его положение при настоящих тягостных обстоятельствах.

– Я не такой уж новичок в военных делах, чтобы жаловаться на превратности войны. Мне только горько видеть, что на нашем острове могут твориться вещи, на которые я в иных местах взирал с относительным безразличием.

– Еще один такой день, как сегодня, – сказал Уэверли, – и я надеюсь, что вы больше не будете иметь повода для сожаления и все опять вернется в мирную колею.

Офицер улыбнулся и покачал головой.

– Я не должен настолько забывать свое положение, чтобы пытаться формально опровергнуть ваше мнение; но, несмотря на ваш успех и на доблесть, которой вы добились его, вы взялись за задачу, совершенно для вас непосильную.

В этот момент сквозь толпу протиснулся Фергюс.

– Идем, Эдуард, идем. Принц отправился на ночь в Пинки-хаус note 394. Мы должны сейчас же пойти за ним, иначе мы пропустим всю церемонию caliqae. Твой друг барон повинен в большой жестокости: он вытащил приказчика Мак-Уибла на поле боя. А надо тебе сказать, что сей муж больше всего на свете боится вооруженного горца или заряженного ружья; а ему приходится стоять там и выслушивать бароновы инструкции касательно торжественного заявления, пряча голову в плечи, как чайка, при каждом выстреле из ружья или пистолета, которыми балуются наши молодцы. А в виде епитимьи, всякий раз, как он проявляет малейшие признаки трусости, ему приходится выслушивать жестокий выговор от своего патрона, который не признал бы залп в упор целой батареи достаточным поводом, чтобы проявить рассеянность, слушая речь, в которой дело идет о его фамильной чести.