Тень власти - Бертрам Поль (книга регистрации txt) 📗
– Я обещал вашей матери сделать это для нее, – перебил я его горячее выражение благодарности. – Она также кое-что сделала для меня.
Он взглянул на меня с изумлением:
– Она никогда не говорила мне об этом.
– Не пришло еще для этого время. Идите, наденьте ваше самое лучшее одеяние и отправляйтесь к ван Гирту просить руки его дочери. Скажите, что я вам это посоветовал. Потом приходите обратно и расскажите о результатах вашего сватовства.
Когда он ушел, я подошел к окну и долго стоял около него, как я делал раньше, еще в Гертруденберге. С тех пор я отвык от этого: слишком много было связано с ним воспоминаний – радостных, печальных и страшных.
Из своего окна я смотрел на узкую улицу и на воду канала, которая медленно текла в Рейн, подобно тому, как жизнь города медленно течет к смерти. Высокие крыши скрывали от меня небо. Я видел только небольшой кусок его, да и тот в отдалении был разрезан пополам колокольней. Но этот кусок по временам становился ярким и теплым.
Сегодня я в первый раз оставался так долго у окна, наблюдая, как солнце врывается в окно и теплые его лучи падают мне на лицо. Казалось, как будто чья-то невидимая рука ткала золотистые нити в этом сияющем сиянии, соединяя прошлое с настоящим и смягчая все слишком темные или слишком яркие контрасты.
На противоположном карнизе вылеплена голова демона, на которую я часто взглядываю с печальным удовольствием. Подобно тому, как он в своем каменном спокойствии с насмешкой глядит на мир, так точно великая цель управляет судьбами этого мира, посылая успех сильной руке и твердому сердцу.
Сегодня эти золотые нити соткали блестящую вуаль вокруг этой хихикающей головы, сгладив ее жесткую улыбку и придав ее чертам необычную мягкость. Гуще и чаще протягивались золотистые полосы, пока дьявольская маска не исчезла в их ослепительном свете. Еще раз солнечные лучи торжествовали над мраком, распространяясь золотыми нитями по всей земле – прекрасная эмблема света вечности. И вера в могущество этого света поднялась во мне с необычайной силой.
Из этих переплетающихся между собой золотых нитей мало-помалу стало вырисовываться как будто чье-то лицо, похожее на лицо моей жены, но с улыбкой, какой я никогда не видел у нее: как будто она радовалась, что другая избавилась от судьбы, которая постигла ее. Я часто видел ее очами своей души, но вид ее всегда был печален и суров, как в тот вечер, когда я покидал Гертруденберг. Теперь она как будто преобразилась, и я был рад ей, хотя она улыбалась и не мне.
Потом невидимые пальцы соткали новый образ.
В сиянии поднялось озаренное милой печальной улыбкой лицо донны Марион. Пристально и задумчиво глядели на меня ее глаза, как будто изверившиеся в счастье, в своей силе.
Я продолжал стоять у окна, пока не постучали в дверь. Возвратился ван Стерк. Лицо его было красно. Как я и ожидал, он получил отказ.
Надев шляпу, я отправился к ван Гирту сам, и предложение было принято. У меня еще довольно власти, чтобы внушить страх человеку вроде ван Гирта.
Теперь у меня был еще один заклятый враг – третий по счету. Для губернатора довольно большого города это, конечно, не так много, и я обязан был бы иметь их побольше. Но, конечно, существует еще значительное количество таких, которые мне неизвестны, и я могу этим утешиться. А ван Шюйтен! Я и забыл о нем. С ним их будет четверо, хотя он и не заслуживает этого имени.
1 мая.
Бедная фру Клара недолго наслаждалась счастьем своего сына. Вчера вечером она умерла. Она была уже плоха, когда я видел ее в последний раз. Полнота ее мира унесла ее от нас. Но частичку этого мира она оставила и мне.
10 мая.
Весна наступила настоящая. Как она все меняет! Лежал глубокий снег, когда приехала донна Марион. А теперь луга пестрят фиалками, ирисы растут прямо по краям каналов. Особенно великолепны фруктовые деревья: яблони и груши в полном цвету. Город как будто утопает в огромном цветнике.
15 мая.
Сегодня я предложил донне Марион пройтись со мной за городские стены, взглянуть на великолепие весны прежде, чем оно станет увядать. В моем предложении не было ничего удивительного: в эти дни все отправлялись за город с дамами. Она согласилась, но довольно холодно и после некоторого колебания. В случае надобности она может быть очень высокомерной и сухой даже со мной. Но я не обращаю на это внимания, ибо я знаю, что в такие минуты она страдает.
Мы наполовину обошли кругом город. От низкого солнца белые цветы казались золотисто-красными, а дома и башни города, покрытые блестящей черепицей, как огненные, поднимались к голубому небу.
Прежде чем угас этот розовый свет, я сломал озаренную им ветку и, подавая ее моей спутнице, спросил:
– Донна Марион, угодно вам принять эту весеннюю ветку от меня?
Ее прекрасное лицо слегка затуманилось, а в глазах блеснул гордый огонек. Только тот, кто знал ее так хорошо, как я, мог его заметить. Но от меня он не укрылся. Я понял, что не настало еще время. Я знал, что мне нужно ждать и не тянуться к плоду жадными руками, как я это сделал три года тому назад. Грубым движением я сорвал его с ветки, но, словно буря, поломал и самую ветку. Теперь я буду ухаживать за ней смиренно, пока всякое сомнение не исчезнет из ее сердца.
– Я назвал эти цветы – цветами моих надежд и моей благодарности, донна Марион. Может быть, вы по одному этому соблаговолите принять их?
Она взяла ветку и прикрепила ее к своему корсажу.
– Вам не за что выражать мне благодарности, – промолвила она, – я обязана всем, а вы мне ничем!
– Я обязан вам больше чем жизнью, донна Марион, – верой и надеждой.
Она не отвечала. Я взглянул на нее, и в сердце моем поднялась волна неизмеримой нежности к этой женщине, которая научила меня чувствовать, что значит жизнь и любовь. На ее бледное печальное лицо легли светлые вечерние тени, и я дорого бы дал за то, чтобы этот печальный взгляд стал веселым.
Мы прошли через ворота и вернулись в город, казавшийся таким серым и холодным после потоков света и тепла за его стенами. Солнце уже село, и последние его лучи замирали на кровлях. В сгущавшемся сумраке лежала перед нами улица, ведущая к колокольне собора – мрачной серой громаде, тянувшейся к потерявшему окраску небу. Вид был довольно унылый, и не знаю, почему меня охватила тяжелая грусть.
Вдруг на отдаленной башне вспыхнул последний отблеск вечерней зари. Словно обещание и уверение, с триумфом поднялся он над сгущавшейся темнотой. Потом свет погас, и башня мрачнее, чем прежде, высилась над потемневшим городом. Неужели и эти яркие деньки пройдут так же быстро и опять сменятся мглой? Моя юность прошла, а я все еще гоняюсь за жизнью и радостями этого мира.
20 мая.
Вчера я добился ответа на мой запрос по поводу того, кто в глазах закона является ближайшим родственником Изабеллы. Оказалось, что донна Марион. Я был весьма удивлен, ибо я всегда думал, что у ван Веерена есть какие-нибудь близкие родственники. У него действительно были родственники в Испании, но о них теперь говорить не приходилось. Следовательно, если я откажусь от своих прав, все состояние перейдет к донне Марион.
Я сделаю это немедленно. Когда-нибудь будут говорить, что… но день этот еще далек, да и настанет ли он?
10 июня.
Сегодня я был так раздражен, что не могу даже описать. Дело было у фру Терборг. Я зашел к ней в надежде видеть донну Марион. Когда я вошел, в гостиной была одна фру Терборг. Я сел, и мы стали говорить о разных пустяках. Пришло известие, что Зирикзе не сегодня-завтра должен пасть. Адмирал Бойсот убит при попытке освободить город, которую он сделал 25-го прошлого мая. Эта весть, как легко понять, занимала весь город.
Но для фру Терборг и этого было мало.
– Вы правите нами сильной рукой, так что мы не смеем даже выдавать наших дочерей за того, за кого хотим. Об этом деле, насколько я знаю, теперь везде говорят. Только герцог мог решиться зайти так далеко. Впрочем, я вас не осуждаю. Ван Шюйтен – дрянной человек, да и ван Гирт не годится в образцовые отцы. Но вы должны не только находить жен для ваших офицеров, но подумать и о себе самом. Давно пора вам бросить свой угрюмый вид. Довольно вам тосковать по жене: вам нужно жениться опять. Нехорошо человеку быть одному. Это и в Библии сказано. Я взглянул на нее:
