Прекрасная Габриэль - Маке Огюст (бесплатные книги онлайн без регистрации TXT) 📗

— Я был голоден, и я взял контрибуцию не с бедных, а с богатого дворянина, который должен бы был предложить мне обедать.

— А где же этот дворянин? — спросил Крильон.

Рони указал рукою на де ла Раме, возле которого стоял Эсперанс.

— Который из двух? — прибавил Крильон.

— Не я, — сказал Эсперанс, отступая.

— А!.. Это вы?..

Крильон окинул обвинителя взором с ног до головы с той холодной повелительностью, перед которой всякая гордость умолкает.

— Что у него взяли?

— Дичь, — отвечал Понти.

— И ригу сожгли, — вмешался Рони.

— За которую этот великодушный дворянин предложил заплатить сто пистолей! — вскричал Понти с поспешностью, как будто не хотел допустить своего начальника следовать неблагоприятной мысли.

— Сто пистолей за дичь и ригу, — это очень неплохо, — сказал Крильон.

— Не правда ли?

— Молчи. Ну, пусть дадут сто пистолей истцу, и пусть он поблагодарит.

— Истец хочет другого, — перебил Рони.

— Чего же?

— Он хочет выполнения статьи перемирия.

— Какого перемирия?

— Кажется, перемирие только одно, — колко сказал де ла Раме, который счел благоразумным до тех пор молчать и который, по условию с Эсперансом, хотел оставить жизнь Понти, но только так, чтобы его отблагодарили за это.

— Это вы говорите со мною? — спросил Крильон, широко раскрыв свои большие черные глаза, которые метнули молнии в несчастного де ла Раме.

— Да.

— Если так, то надо было снять шляпу.

— Извините. — Де ла Раме снял шляпу.

— Вы говорили, — продолжал Крильон, — что этот молодой человек хочет не денег за свою дичь и ригу?

— Он хочет, чтоб привели в исполнение статью о перемирии, — закричал Понти, — то есть, чтоб меня расстреляли.

Крильон вздрогнул от этих слов, и очевидно было, что к содержанию этой статьи он уважения не испытывает.

— Чтобы расстреляли?! За кур? — проговорил он.

— За уток. Как изволите видеть, профос уже арестовал меня, — сказал Понти.

— Кто это приказал? — спросил Крильон, осматриваясь по сторонам.

— Я, — отвечал Рони, несколько смутясь.

— Вы с ума сошли! — закричал Крильон.

— Надо же было уважить подпись короля.

— Вот вы, статские господа! — вскричал Крильон. — Вы воображаете себя воинами, потому что смотрите, как мы воюем. Отдать человека профосу за то, что он унес уток!

— И сжег… — перебил было Рони.

— Ригу, мы это знаем. — Крильон повернулся к де ла Раме. — И это ты требовал такого наказания моему гвардейцу?

— Я, — отвечал де ла Раме, очень смутившись от того, что Крильон вдруг начал говорить ему «ты», но гордость заговорила еще громче инстинкта самосохранения.

— И тебе предлагали сто пистолей выкупа?

— Да, — отвечал де ла Раме еще тише.

— Что ж, — сказал Крильон, подходя к нему, заложив руку за спину, с улыбкой такой же сердитой, как сердито вздернулись его усы, — я сделаю тебе другое предложение и бьюсь об заклад, что ты не станешь требовать ничего, когда выслушаешь его. Месье де Рони — философ, человек искусный в словах и в статьях. Он, как кажется, имел терпение выслушать тебя, и вы с ним сошлись, он ссудил тебе моего профоса, потому что это профос мой. А я совсем отдам его тебе. Посмотри на эту прекрасную липовую ветвь, через три минуты ты будешь на ней висеть, если через две не воротишься в свою берлогу.

— Я дворянин! — вскричал испуганный Раме. — И вы забываете, что над вами есть король.

— Король? — повторил Крильон, уже не владевший собою. — Король? Ты говоришь, кажется, о короле. Хорошо, я велю обрезать тебе язык. Здесь нет другого короля, кроме Крильона, король не командует гвардейцами. Я дал тебе две минуты, берегись, негодяй, минута уже прошла!

Де ла Раме сделал было какой-то протестующий жест и собирался возмутиться, но все его попытки затерялись в страшном шуме, поднявшемся в ответ на слова Крильона. Гвардейцы не помнили себя от радости, они хлопали в ладоши и подбросили шляпы в воздух.

— Веревку, профос, — продолжал Крильон. — И крепкую!

Де ла Раме стоял с пеной бешенства у рта перед профосом, в руках которого по требованию капитана тут же появилась веревка.

— Возьмите же деньги, — сказал Эсперанс несчастному владельцу замка, — они ваши.

— Я беру с собой кое-что получше денег, — возразил Раме с зубами до того сжатыми, что едва можно было расслышать его слова, — я уношу воспоминание, которое будет долго жить.

— А наш разговор в знаменитой безлюдной чаще?

— Вы ничего не потеряете, если подождете, — сказал де ла Раме.

Он ушел. Громкие свистки провожали его. Им овладел стыд, этого было уже слишком много в один час. С глухим, отчаянным криком мщения и ужаса он бросился бежать и вскоре исчез из вида.

— Да здравствует наш Крильон! — ревели в упоении обе роты.

— Да, — сказал Крильон, — но чтобы этого не повторялось, потому что этот мошенник был прав; вы все — негодяи, годные на виселицу.

Толпа целовала обе руки Крильона. А он обернулся к Рони, который надулся и ворчал.

— Не сердитесь. Вы видите, что ваша совестливость совершенно излишняя с подобными разбойниками.

— Закон должен оставаться законом, — отвечал на это Рони, — и вы напрасно становитесь выше его. Умы, разгоряченные вашей сегодняшней слабостью, не сумеют сдерживать себя в другой раз, и вместо одного человека, которым надо было пожертвовать для примера, вы пожертвуете десятью.

— Я ими пожертвую, когда это будет нужно, а сегодня это было бы бесполезной жестокостью.

— Я действовал таким образом только для того, чтобы заставить уважать оружие короля, — холодно сказал Рони.

— А я разве не заставляю его уважать? — возразил Крильон с живостью, свойственной человеку гораздо моложе его лет.

— Я не так это понимаю, и ради бога, если вы желаете сделать мне какие-нибудь замечания, сделайте их сейчас, чтоб никто не был свидетелем разногласий, возникающих между офицерами королевской армии.

— Но, любезный месье Рони, между нами нет разногласий, я вспыльчив и груб, а вы осторожны и медлительны. Этого достаточно, чтобы разделять нас иногда. Притом, все происходит семейно, перед нашими людьми, и я не вижу свидетелей, которые мешали бы нам дружески обняться.

— Извините, один есть, — сказал Рони, указывая Крильону на Эсперанса.

— Этот молодой человек? Это правда. Это он предложил заплатить сто пистолей за гвардейца Понти?

— Он, посмотрите, как Понти пожимает ему руку.

— Красивый мальчик, — прибавил Крильон. — Друг Понти, без сомнения?

— Вовсе нет, посторонний, заступившийся за наших гвардейцев.

— В самом деле? Я должен его поблагодарить.

— Это тем более доставит ему удовольствие, что он искал вас в лагере гвардейцев.

— Если так, то он нашел меня, — весело сказал Крильон, подходя к Понти и Эсперансу.

Они еще стояли, взявшись за руки, друг против друга. Понти благодарил с жаром великодушного сердца, любящего преувеличивать оказанную услугу. Эсперанс отговаривался с простотой прекрасной души, которая боится слишком большой признательности. Приход Крильона прекратил этот дружеский спор.

— Я еще не кончил с вами, — сказал Понти. — И это будет продолжаться вечно!

— Хорошо! — воскликнул Крильон. — Хорошо, кадет! Я люблю людей, которые принимают на себя такой долг и платят его. Ступай! — И капитан ласково похлопал его по плечу ладонью, весившей фунтов сто.

Понти согнулся под двойной ношей уважения и ласки, улыбнулся в последний раз Эсперансу и пошел к своим товарищам.

— Благодарю вас за моих гвардейцев, — сказал Крильон Эсперансу. — Вы мне нравитесь. Не с просьбой ли какой желали вы видеть меня?

— Нет.

— Тем хуже. Что же имеете вы мне сказать?

— Я привез вам письмо.

— Давайте, — благосклонно сказал Крильон. — Тот, кто ко мне пишет, выбрал приятного посланника. От кого это письмо?

— Кажется, это письмо моей матери.

Услышав этот неопределенный и потому весьма странный ответ, Крильон остановил на молодом человеке удивленный взгляд.