Закон парности - Соротокина Нина Матвеевна (книги бесплатно полные версии txt) 📗

Лядащев по обыкновению весь день отсутствовал, а вечером, узнав у Фаины о настроении Мелитрисы, предложил ей неожиданно прогулку по городу.

– Поехали… Зачем киснуть? Посмотрим ратушу, университет, собор. Это красиво. Одно условие – не выходить из кареты.

Мелитриса не возражала. Стали собираться. Уже когда девушка была одета для прогулки и причесана подобающим образом, обнаружилось, что куда-то запропастились ее любимые уличные башмаки. Лядащев торопил, Мелитриса злилась, а Фаина препиралась со служанкой. Та на все отвечала длинными трескучими фразами, суть которых сводилась к тому, что она не сторож чужим башмакам, что русские очень безалаберны, а в своей неаккуратности потом винят бедных немецких девушек.

– Придется надеть секретные туфли, – сетуя, сказала Фаина.

Однако и секретных не было на месте, Фаина искала с великой прилежностью, перерыла весь дом, вернее, две их комнаты, не так уж много было мест, куда они могли спрятаться. Новый шквал попреков, и те же длинные немецкие фразы в ответ. Служанка даже всплакнула, прикрывая фартуком совершенно сухие глаза.

Поехали в темно-синих, замшевых, с золотым тиснением на носках. Это были самые дорогие, бальные туфли. Прогулка не была плохой, но и хорошей ее нельзя было назвать. Во-первых, она слишком быстро кончилась. И потом, был тот час вечера, который французы называют «между волком и собакой». Мелитриса сразу прилипла к окну. Над городом висел туман, фигуры прохожих были зябки, искажены сумраком, еще эти шляпы у дам, они полностью закрывали не только лица, но и плечи спутников. Словом, Мелитриса не увидела на вечерних улицах князя Никиту и была этим до чрезвычайности раздосадована. Настроение еще подпортила Фаина, заявив перед сном, что секретные туфли так и не нашлись и что господии Лядащев этой пропажей очень встревожен.

– Напишут они новую шифровку, – отмахнулась Мелитриса. – А уличные башмаки нашлись?

– Уличные нашлись, – подтвердила Фаина, поджимая недовольно губы, и вдруг взорвалась: – Как вы не понимаете? Туфли с шифровкой не просто пропали. Их похитили враги.

– Вздор какой! Только нашим врагам дел – туфли воровать.

– Господин Лядащев говорит, что они охотятся за шифровкой. Вот.

Мелитриса только пожала плечами. Враги не настолько глупы, чтобы рисковать так нелепо. Не проще ли было пригласить ее на повторную беседу и прямо на месте получить вожделенную шифровку?

На следующий день Мелитриса получила от Лядащева строжайший приказ не выходить не только из гостиницы, но и из комнаты. Приказ этот был не просто неприятен, он был унизителен, поскольку исходил не от самого Василия Федоровича, а от Фаины. Самому ему, видишь ли, недосуг дожидаться, пока она встанет.

Фаину этот приказ ничуть не огорчил. Она следила за каждым жестом Мелитрисы, играя при этом в беспечность и жизнерадостность. Нельзя выйти в сад и в общую залу, где они обычно завтракали? И замечательно. Они будут шить!

– Ну что ты несешь? – в сердцах крикнула Мелитриса.

Но Фаина не удосужилась ответить, мысли ее были заняты другим. Давеча, пока Лядащев с Мелитрисой катались в карете, она успела сбегать в лавку и приобрести многие метры премиленького оранжевого гроденаплю, из которого собиралась соорудить себе новое платье. Заработанные честным трудом деньги жгли ей пальцы, и в качестве приклада к материи она купила не только пуговиц и лент, но и моток немыслимо дорогих кружев «шантильи» из черного крученого шелку. Фасончик Фаина решила переснять с Мелитрисиного бирюзового «полонеза», наивно полагая, что если заузить лиф и обозначить талию с помощью складок и защипов, то даже такая сытуха [3], как она, будет выглядеть стройной. А почему нет? Мелитриса в своем «полонезе» что селедка…

– Вы, Мелитриса Николаевна, только подскажите, куда мне «шантильи» присобачить и как лиф выкроить.

Вначале они кроили вдвоем, и работа кипела, ножницы со скоростью пиратских фрегатов сновали в оранжевых волнах гроденапля, но как только дело дошло до иголки с ниткой, Мелитриса начала зевать, смотреть по сторонам и, наконец, созналась, что ненавидит шить, а от одного вида иголки у нее начинают болеть глаза.

– И не следи за мной. Я пойду в свою комнату.

– Опять будете у окна сидеть? – обиженно заметила Фаина, поражаясь, что девушка отдает предпочтение скучнейшему занятию, пренебрегая интереснейшим.

Мелитриса строптиво повела плечом:

– Спать я буду, спать!

За работой время бежит как сумасшедшее, сжирая все физические силы. Далеко, на ратуше, часы пробили семь. Фаина потянулась, размяла косточки, погладила пустой живот и пошла искать служанку – пора бы той подать уже кофе с бисквитом. По дороге на кухню она с раздражением представляла, как будет кричать в лицо грубиянке немецкие нелепые слова (неучтивый язык!) – объясняясь с иностранцами, люди часто помогают себе натужным криком, – а служанка на все будет отвечать по-русски «не можу знать» и трясти наглой головой.

Служанки Фаина не нашла, а когда вернулась в свою комнату, обнаружила на столе в опасной близости от материи чашку кофе и что-то вроде булки. «Значит, сама вспомнила», – примирительно подумала Фаина о белобрысой и опять принялась за работу, умудряясь одновременно пить, жевать, шить, мурлыкать себе под нос и от полноты чувств притопывать в такт ногой.

Какой-то незначительный звук вывел ее из состояния блаженного равновесия, это был далекий хлопок, словно пробку кто-то выдернул из огромной бутылки, да и сама пробка должна быть размером с малую тыкву. Фаина подбежала к окну, все тихо, гостиничные звуки были привычны, кто-то ругается, звенят посудой, а вот колеса прогрохотали по булыжнику, потом тревожно закричала какая-то птица в кустах…

Фаина опять было села шить, но вскоре встала, решительно толкнула дверь в соседнюю комнату и замерла на пороге с квадратными от ужаса глазами. У окна на полу в луже крови лежала Мелитриса. Дурной крик только потому не вырвался из глотки дуэньи, что она запечатала отверстый рот кулаком. «Мелитриса, бедная, бедная… – пронеслось в голове и тут же где-то рядом то-оненьким ручейком: – Вот и кончилась моя заграничная жизнь, завтра в отчизну отошлют, будь она неладна…»

Надо бы ее поднять, Мелитрису бедную, но как это страшно – перепачкаться в крови. Может быть, она еще живая? Фаина сделала нерешительный шаг к окну. В этот момент в дверь постучали и сразу вошли.

– Эт-то еще что? – услыхала она голос Лядащева.

– Уби-или! Вот… уби-или! – заголосила Фаина.

– Молчи! – коротко крикнул Лядащев, и она опять заткнула рот кулаком. – Доигрались, недоумки, – прошипел он сквозь зубы, и нельзя было понять, ругает ли он все тех же врагов или себя с сотоварищами.

Меж тем он подошел к убитой.

– Кто это?

– Стрелял кто? – не поняла Фаина. – Я не видела.

– Да я не об этом…

Только тут у Фаины словно пелена с глаз упала – это же не Мелитриса! Мантилья на плечах убитой – Мелитрисина, а все остальное… святый Боже… да это же служанка!

– Тише… она жива. Стреляли из окна, – Лядащев указал на небольшое, с опаленными краями отверстие в мантилье. – Где Мелитриса?

– Не знаю, – Фаина всхлипнула. – Понимаете, мы шили… Да не смотрите вы на меня так, сударь! Мы шили, а она вышла. Говорит, спать хочу. Ой, лишенько! Может, ее похитили?

– Немедленно беги к хозяину. Надо лекаря. Ничего не объясняй, скажи только, мол, барыне плохо. И позови его сюда.

«Уж я-то позову. Только бы понял…» – всхлипнула Фаина.

Хозяин «Синего осла» был умным человеком. Ему было достаточно одного слова «лекарь», а самым внятным пояснением к происходящему служило лицо Фаины. Он поспешил в апартаменты русских.

Все волнение и испуг хозяина уместились в коротком возгласе: «Ах, Марта!», в нем звучало явное осуждение, только не понятно – кому. Разговор с Лядащевым был беглым.

– Она умрет? – хозяин безрезультатно пытался нащупать пульс Марты.

– Не знаю.