Берендеев лес - Срибный Игорь Леонидович (книги полные версии бесплатно без регистрации .TXT) 📗

            После полудня Демьяна шатало уж от устатку, и решил Степан не идти дале, а отдохнуть, в копешку сена зарывшись. Да нетерпеж колотил Демьяна: до Михайловского-то уж с пяток верст оставалось. Съев кус мяса да сухариком его захрустев, стал тормошить он Степана, чтобы идти до села немедля. Но пару верст пройдя, стал замечать Степан, что Демьяну совсем уж худо стало, и, не слушая никаких уговоров евойных, затащил он собрата в стожок, вновь на пути попавшийся.

            С солнышком утрешним, верхушки сосен позолотившим, на поле снежное золотыми россыпями брызнувшим щедро, отправилися путники в Михайловское, куполом церквушки обозначившееся в тумане морозном.

            Вскорости подошли к дому Демьяна, переполошив родину его нежданным возвращением. И пока супружница и детки с возвращенцем с того свету обнималися, Степан, выспросив дорогу у соседей собравшихся, отправился к дому старосты - Мефодия проведать.

            Старец, ничем не выказав радости от встречи со Степаном, лишь головой кивнул, да Фролом занялся, а Микула велел сестрёнке Настёне на стол собрать, гостя с дороги накормить.

             Степан вышел на двор, с любопытством крепкое хозяйство старосты осматривая.

             Микула, наворачивая на крепкие вилы сено охапками, носил его в хлев, откуда слышалось мычание коров и блеянье овец. От конюшни терпко пахло теплым навозом и стойким духом конского пота. Приютно и покойно было во дворе старосты… Запахи, с мальства знакомые,  в детские годы Степана отринули, память всколыхнув босоногую да безмятежную.

             Скрипнув дверью, на крыльцо вышла Настёна с глиняной корчагою в руке. Глазами,  широко в мир распахнутыми, на Степана зыркнула, к погребу прошла, корчагу в снег поставив, ляду откинула.

             - Не упади, краса, там зорька не светит! – окликнул Степан.

             - А я сама себе зорька! – засмеялась девица. – Подал бы корчагу.

             - Чего мелешь окаянная! - строго прикрикнул Микула. – От же ж, кобылица! Куды б её поскорее сосватать?

             - Кабы не прочь отец ваш был, я бы посватался, - сказал Степан.

             - Иде ж это видано, чтоб такой парубок, как ты, к девке деревенской сватался?

             - Да какой же я такой-то? – удивленно спросил Степан.

             - А то я не вижу, что боярского племени ты? Что не простой полесовик, хочь и живешь в скиту отшельническом…

             - Э-э, братец ты мой Микула, все мы бояре, коли на коне да с копьем. Дед мой ратаем [7] был, как ты, отец ходил простым кметом [8] в дружине княжьей, я в войске до сотского дослужился. А пока в войске ходил, всех девок пригожих-то и поразобрали, мне ни единой не оставив.

             - Дык, я-то что? Я ж говорю – нашим девкам рази сравниться с барышнями белолицыми?

             - Да на земле-то, Микул, и красота вся от земли! Дай ты деревенской девке холю малую, наряди покраше - она ить и царевну затмит. Пошто, ты думаешь, в сказках Иваны-дураки на царевнах женятся, а сыны княжьи да цесаревы – на сиротах бедных?

             Микула, сдвинув шапку на лоб, озадаченно почесал затылок, и новым поглядом на сестру посмотрел, когда та с корчагою наполненной, потупя взор, мимо них в сени прошмыгнула, щеками алея…

             Пообедали, чем Бог послал, и Степан в обратный путь засобирался, чтоб до темна в скит воротиться. Да прибежал за ним младшой сын Демьянов.

             - Дяденька Степан! – звонким голоском с порога заорал мальчонка. – Вся наша родина тебя к нам запрошуеть! Велено доставить!

             - Ну, рази ж откажешь такому провожатому? – улыбаясь во весь рот, молвил Степан. – Придется идти.

             Мефодий, казалось, полностью поглощенный своими думами и ни что вниманья не обращающий, вдруг поднял взор от стола и тихо сказал:

             - Ты бы, Микула, отпустил со Степаном Настену-то. Чего она у тебя затворницей днями в горнице сидит? Эдак и состарится в девках-то…

             Лицо девицы полыхнуло румянцем, она исподлобья цепко глянула на Степана и опять потупилась.

             - А и правду Святой отец глаголет, - отозвалась от печи старушка-мать. – Нехай девка проветрится.

             - Дык я рази против? - живо откликнулся Микула. -  Ты-то сама, Настена, пошто молчишь, словно воды в рот набрала?

             - Я, как вы скажете, - тихо промолвила девица, - Я согласная.

             Когда Настена вышла из своей горенки – в новом телогрее ярко-синего цвета, подпоясанном спереди алыми шнурами, в длинной синей юбке оксамитовой, с цветами, выбитыми серебряной нитью, и в таком же платке, накинутом на красивую головку, мужики разом ахнули. У Микулы, дотоле не видевшего сестренку в наряде таком, аж рот открылся от изумленья великого. Степан встал, красотою девушки пораженный.

             И лишь древний Старец, лукаво глянув на Степана из-под косматых бровей, внешне никак не показал восхищенья…

             За столом у Демьяна собралася родина и соседи. Стол ломился от яств, всей родовой собранных. Меды хмельные рекою лились. Демьян, враз посвежевший и помолодевший, сидел на лавке, обняв детей, и рассказывал, как Степан его выхаживал, как дни и ночи не отходил от него. Как на кабана ходил, едва жизни не лишившись в поединке со зверем свирепым. Лишь о встрече с шаманом Дударом промолчал Демьян, не желая вспоминать о кошмаре своем, в лапах людоедов пережитом.

             Настена, сидевшая рядом со Степаном, даже вскрикнула ненароком, рот ладошкою прикрыв, когда Демьян сказывал о том, как Степан воротился из лесу в полушубке, кабаном располосованным, да ногу свинячью принес.

             Ввечеру, когда уж до ворот Стерховых дошли, девица вдруг привстала на цыпочки и, неловко чмокнув Степана в щеку, бородою колючей заросшую, стремглав убежала в сени…

 Степан долго еще стоял у ворот, небо, звездами алмазными усыпанное разглядывая. Что-то теплое, ласковое шевельнулось у него в груди, в жар бросив…

             Шапку лохматую с головы смахнув, подставил он голову разгоряченную морозцу свежему и глаза зажмурил в предчувствии чего-то хорошего, неземного, Господом человеку даруемого лишь раз единый в жизни…

Глава 8

             Рано утром, едва солнце лучистое брызнуло златом по верхушкам заснеженных сосен, распрощавшись с хлебосольными хозяевами, обняв Мефодия, шагнул Степан за ворота усадьбы Стерхов,… где его ждала Настёна.

            Прижавшись к нему всем телом, и дрожа крупной дрожью, девица неловко ткнулась горячими губами ему в бороду, и едва слышно прошептала:

            - Ждать тебя буду, сокол мой. Сколь бы времени не пришлось,… - и, взметнув широким подолом снежную порошу, убежала…

            Степан шел, ног под собою не чуя от счастья. Предчувствие чего-то необычайного, чистого и светлого, грело его душу и окрыляло надеждою. Это было новое, не изведанное ранее состояние души, когда весь мир кажется близким тебе, открытым и добрым, и все – и дальний путь в леса дремучие, и только выглянувшее из-за дальних сосен солнышко, и крепкий морозец, щиплющий щеки и усыпающий бороду серебристыми блестками инея, вызывает радость и восторг.

            Степан сам не заметил, как дошел до опушки леса и шагнул под сумрачные своды вековых сосен, задохнувшись от густого, терпкого хвойного духа, напитавшего воздух. До поляны заветной он дошел по заметям снежным уже к полудню.

            Но на подходе к скиту чувство неосознанной тревоги змеей поползло за ворот полушубка. Укрываясь за стволами сосен, Степан подошел к скиту и сразу увидел сломанную опору навеса, вырванную дверь сруба, скособочившуюся на одной нижней петле, истоптанную множеством ног поляну. Загон для козлят был разгромлен, и от бедной скотинки остались лишь рога да копыта, да клочья шерсти, повисшие на изломанных жердях. Он вырвал из ножен саблю и, ступая мягко по скрипучему снегу, приблизился к  скиту. На снегу у крыльца в изобилии алели яркие пятна крови и валялись ошметки медвежьей шкуры.  К лесу от крыльца уходили следы волочения двух тел. По следам он счел, что было на поляне восемь человек, двое из которых погибли. У кромки леса нашел он заскорузлый человечий палец с грязным обломанным ногтем, отхваченный напрочь чем-то острым, и с удовлетворением подумал, что палец сей не мог принадлежать Никитке.