Призрак Адора - Шервуд Том (мир бесплатных книг TXT) 📗

А! Вот он, вот! Растворились двери (подобрались и крепче сжали рукояти ятаганов уже разделённые решёткой янычары), и на пороге показались Хумим-паша и человек с закрытым лицом. Ашотик едва не застонал. Он знал, кто этот человек. Сборщик базарных слухов и сплетен. О чём шла речь между ними? Никогда уже не подслушать…

– А, это ты! – весело произнёс Хумим-паша, увидев своего кизляр-агаса. – Ну-ка, верхнее “ля”, – приказал он.

Вот что отличает Ашотика от ему подобных во дворце. Любой другой на его месте помедлил бы секундочку, пока до него доходил бы смысл слов, обращённых к нему, и ещё секундочку – собираясь и приготавливаясь. Но не рыжий евнух, нет. Не успел ещё великий вали договорить слово “верхнее”, а Ашотик уже был готов, ждал только, какую именно ноту назовёт повелитель. И, услыхав ещё лишь начальное “ль…”, не дожидаясь завершающего “…я-а”, он резко вдохнул и запел. Хумим-паша ещё только договаривал это «…я-а», а он уже пел. Но пел не “ля” верхней октавы, нет. В частоте этого “ля” он тянул совершенно другой звук:

– У-у-у-у…

Тоненько-тоненько, чисто-чисто. И затем, в этом же тоне, новый звук:

– И-и-и-и…

Крохотная пауза, и он вновь пропел их, сложив в одно словцо:

– Ху-у-ми-и-м…

Негромко, нежно, задумчиво.

Прокатился звук голоса, стих, и зазвенела сама тишина. Замерли очарованные янычары. Сладко зажмурился Хумим-паша. Доволен! А кизляр метнул цепкий взгляд на визиря. (Увидеть бы твоё лицо!)

Истаяла пауза. Зашевелился вали, стряхивая с себя оцепенение. Осторожно выдохнули янычары.

– Может быть, посадить тебя на кол? – мечтательно спросил Ашотика Хумим-паша.

– Будет больно, о великий, – сообщил, как будто некую новость, посерьёзневший евнух.

– Так что же, – невозмутимо ответствовал вали. – Помучаешься немного, потом умрёшь – и всё кончится. Зато я буду уверен, что ни у кого на свете такого евнуха больше нет…

И опять ни мгновения не медлил кизляр. Неуловимым движением дёрнул он шёлковый шнурок на поясе, и широкие, синие, атласные шаровары упали к его ногам, накрыв красное золото туфель и обнажив живот со шрамом, с уродством.

– Я готов, повелитель, – покорно произнёс грустный евнух, а Хумим-паша засмеялся. Так засмеялся, что каждому стало ясно – пока жив великий вали, ни один волос не упадёт с головы толстенького рыжего евнуха.

– Сегодня мы не войдём к нашим жёнам, – сказал, отсмеявшись, паша. – А завтра веди сразу, в назначенный час. Кто всех милее сегодня?

– Зарина, – чуточку выждав, сообщил евнух.

– Какая она? – спросил, припоминая, с интересом вали.

– Большая, ленивая, белая,– принялся перечислять кизляр. Он помнил, как днём обошёлся с Зариной, и хотел возместить её переживания. Отчасти здесь был и расчёт: гарем должен знать, что он справедлив. – Волосы медного цвета, тяжёлые. – И, видя, что вали стоит, задумавшись, прибавил: – Есть и недостаток.

– Какой? – ожил Хумим-паша.

– Когда обидишь – отъявленно, дико ругается, – сделав страшное лицо, таинственно поведал хитрец.

Хумим-паша снова засмеялся.

– Мы разрешаем. Пусть завтра придёт Зарина. Мы будем её обижать!

Он знакомым движением мизинца отпустил кизляра, и Ашотик, натянув шаровары, собрался было прошествовать мимо ночной стражи, но вали бросил вдруг ему вслед:

– Да, маленький друг, забери к себе в гарем наш любимый кальян. Мы подозреваем, что его собираются похитить. И держи его там дня четыре.

Ашотик быстро повернулся, склонился в низком поклоне, очень низком, чтобы не увидел вали, как побледнели его красные щёчки. Багдадский вор, даже если половина из того, что о нём рассказывают, – правда, может проходить через стены. Страшное поручение, страшное.

Пришёл Ашотик в гарем, подозвал громадного, вдвое выше себя, чёрного евнуха-африканца, отправил за тяжёлым кальяном. Ничего, как-нибудь обойдётся. Не проходит же, в самом деле, багдадский вор сквозь стены! А уж иным способом ему в каменный придел гарема не проникнуть. Проскользнуть мимо Али – всё равно что пройти к паше сквозь его кровную стражу. Не беда! Четыре дня уж как-нибудь кальян можно сберечь, да и плутовская мыслишка мелькнула: развалиться ночью на подушках, да покурить, как паша, лениво поднося ко рту бесценный, с сапфирами, золотой длинный мундштук…

Успокоил себя Ашотик, отдал вечерние распоряжения чёрным евнухам, похлопал многозначительно Зарину по нежной щёчке (притих, зашептался гарем) и поспешил в тайное место, в нишу, за ковры. Даже кушать не стал!

И правильно. Послышался в кабинете звук прикрываемой плотно двери, и знакомый каркающий голос произнёс:

– О, великий…

Это же Аббас-ага!

– О, как вовремя поспешили мы сюда! – подражая паше, едва слышно прошептал Ашотик. – О, что-то будет!

– Мы откроем тайну тебе, о достойный Аббас-ага, – раздался голос вали. (Застыл, зажмурился евнух за своими коврами.) – Слушай. Эти два северных мальчика – не просто живой талисман. Это наша судьба на отмеренный нам Аллахом остаток жизни. Выслушай тайну, Аббас-ага, и проникнись трепетом, как будто не звуки слов раздаются здесь, а шаги самой вечности. Вот карта. (Шорох ткани и звон колец: отдёрнута штора на стене.) Вот наш Багдадский пашалык [4]. Он похож на скарабея [5], брошенного в муравейник. С одной стороны досаждают курды, которые никак не хотят понять, что они завоёваны, и должны либо смириться, либо умереть. Нет. Не хотят. То один, то другой ханы и беки поднимают местные племена на войну с Османской империей, Великой Портой. А вот другая сторона – проклятый Иран. Не может признать утрату Иракских земель и кусает нас зло и упрямо, особенно за эти вот два города – Неджеф и Кибелу. Они, как говорят, священные города у шиитов. Наш предшественик Хасан-паша пробовал всё: рубил их саблей, роднился с арабскими шейхами, раздавал чины и подарки, разжигал усобицы. И что он имел в результате? Вечные восстания племён, особенно мунтафиков. Мы бы отдали шиитам эти бедные, маленькие Неджеф и Кибелу, пусть подавятся, но что скажет султан?

Теперь, наконец, о султане. Мы исполнены надеждой, мы мечтаем, что он выполнит нашу просьбу: переведёт нас из беспокойного Багдадского пашалыка в другое место. Тихое, уютное и безмятежное. Приготовься, Аббас-ага, услышать тайну из тайн дум моих. Таким местом мы считаем Хиджаз. Великая Порта относится к этому пашалыку иначе, чем ко всем остальным завоёванным провинциям. Хиджаз не платит дани в казну. Напротив, паши Египта и Сирии обязаны отправлять туда дары для знати и духовенства. Они обязаны так же ссужать деньгами вождей хиджазских племён, через земли которых проходят пути паломников. А всё дело в том, что на территории Хиджаза находятся священные города ислама – Мекка и Медина. Господство над ними Османской империи – лишь для вида. Но это назывательное господство как бы даёт ей право на духовную власть над всеми правоверными мусульманами.

Да, наместник султана не имеет там силы. Он лишь его представитель при шерифе Хиджаза. Но зачем нам власть здесь, в Багдаде, думаем мы, если днём мы вынуждены подавлять чьё-либо восстание, а ночью гадать, как предотвратить новое! С Багдадской провинции мы собрали уже столько денег, что не истратить и за четыре жизни. Самое время воспылать страстью к религии и просить султана перевести нас в Хиджаз. Там нет реальной власти, но там спокойно. Не нужно отвечать за нежелание арабов и курдов быть рабами Великой Порты. Не придётся каждый день примерять шею к топору стамбульского палача. Трать денежки, ешь, спи, улыбайся в ответ на угодливые улыбки мекканского духовенства. А какими райскими цветами распускаются там ярмарки в сезон хадджа [6]! Как хорошо ездить по ним на лучшем в Хиджазе коне, сыпать золото, ловить восхищённые взгляды, покупать рабов и невольниц!

И вот здесь, почтенный Аббас-ага, мы разрешаем тебе задать нам вопрос. Догадайся, какого вопроса мы ожидаем.