Золотой адмирал - ван Викк Мэсон Френсис (читаем книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
За то вероломное и безжалостное нападение, также произведенное в мирное время, Филипп II расплатился многими миллионами — таким дорогим оказалось мщение Дрейка и его капитанов.
Ринувшись вперед, разъяренный помощник капитана заметил мужественно защищающегося суперкарго Уолтера Гудмена. Круглый его живот колыхался, когда он делал выпады пикой; этот крепкий маленький купчишка совместно с Джоном Фостером составили на юте довольно стойкую боевую команду. Они уже ранили или убили большинство тех, кто прибыл с коррехидором первыми. Что же до самого дона Франциско, то он размахивал рапирой рядом с грот-мачтой и понуждал своих сторонников к новым атакам.
— Бейте их! Смерть этим псам еретикам! — то и дело призывал он, и голос его от напряжения звучал визгливо и резко. — Именем короля приказываю вам захватить это судно!
Боль, словно укус какой-то гигантской осы, через кожаную куртку ужалила Уайэтта в плечо, и он, развернувшись, увидел высокого испанца, с лицом лимонного цвета, готового прыгнуть на него. Кончик его шпаги «бильбо» уже окрасился алой кровью.
Уайэтт собрал всю свою силу и скорее благодаря ей, нежели ловкости и мастерству, парировал холодно блеснувший клинок, приближавшийся к нему со скоростью змеиного жала. Звякнули, заскрежетали и задрожали два встретившихся лезвия, и Уайэтт, чувствуя жгучую боль в раненом плече, сделал ответный выпад. Испанец отпрыгнул в сторону, но при этом открылся. Мгновенно тяжелый клинок Уайэтта глубоко погрузился в плечо нападавшего в том месте, где оно соединялось с шеей, пронзив его черную одежду. Тот хрипло вскрикнул, уронил шпагу и попытался обеими руками остановить ритмично бьющую из рассеченной артерии яркую кровь — но понапрасну. Колени его подогнулись, и он рухнул на палубу. Дублет поверженного противника быстро пропитывался хлещущим алым каскадом.
Еще один испанец бросился на Уайэтта, увидев, что его сотоварищ сражен.
Вибрирующий звон сшибающихся клинков, крики, где различались высокие голоса испанцев и низкие расположившихся в боевом порядке англичан, звучали все громче и громче, но огнестрельного оружия больше не было слышно. Перезарядка всех этих громыхающих аркебуз, бомбарделл, ручниц требовала уйму времени.
Когда боцман с горящей на знойном солнце рыжевато-седой бородой всадил свой широкий топор в голову расфуфыренного офицера, началось медленное отступление испанцев к правому борту барка.
— Ха! Тесни их! Тесни их! Самое время! — прокричал Уайэтг.
Отступление противника все ускорялось, и вдруг линия обороны испанцев сломалась, и те из них, кто еще мог, взобрались на фальшборт и оттуда попрыгали на свои суда. Другие, тяжело раненные, метались, окровавленные, по засоренной палубе «Первоцвета»в поисках хоть какого-нибудь временного укрытия. Третьи поднимали руки и, крича, просили о снисхождении, но чаще всего безуспешно — так разъярились обманутые англичане.
Суда коррехидора отчалили, забыв о нем самом и бросив горстку испанцев, все еще сражающихся вокруг грот-мачты, на произвол судьбы. Когда они осознали, что их покинули, то забегали по палубе с неистовой бесцельностью перепуганных крыс, брошенных в стойло, занятое фокстерьером.
— Рог piedad! Смилуйтесь! — умоляли оставшиеся в живых; и либо бросали свое оружие на палубу, либо кидались в мутные воды гавани.
На борту «Первоцвета» воцарилась относительная тишина, в которой победители отирали вспотевшие лбы и дико озирались, решая, каким будет их следующий шаг. Они не удивлялись тому, что на отчаянные крики испанцев, дерущихся и тонущих за бортом, привезшие их суденышки вовсе не реагировали.
Острая боль в левом плече напомнила Уайэтту о полученной ране, и он, увидев разбухший от крови рукав, принялся отпарывать его ножом. Но в это время умоляющий зов за бортом привлек его внимание к отчаянному положению коррехидора.
Дон Франциско, прыгнувший за борт, оказался никудышным пловцом, поэтому Уайэтт презрительно бросил ему конец веревки и приказал паре матросов поднять коррехидора на борт, чтобы дополнить им группу из шести — восьми плененных испанцев, стоявших с высоко поднятыми руками и от страха судорожно сглатывающих слюну.
С потной лысой головой и багровым лицом, тяжело дыша и тяжко ступая, с кормы подошел Джон Фостер. Его глаз мрачно горел.
— Дикон, Хардинг и вы, остальные парни, выкиньте эту падаль за борт.
Он плюнул на одну из нескольких облаченных в темную одежду фигур, распростертых у его ног. Из-под них по смоленой дубовой палубе «Первоцвета», извиваясь, вытекали кровавые ручейки и, исчезая за фальшбортами, сбегали вниз по наружной стороне, окрашивая воду гавани.
— Ну, ты, высокомерный кастильский сын паршивой сучонки, уж я воздам тебе должное и сломаю твою вероломную шею.
Тяжело ступая, он подошел к коррехидору, стоящему с пепельно-серым лицом среди пленников, схватил испанца за горло и сдавил его так, что из промокшего клинышка его бороды выпало несколько капель. У дона Франциско уже подгибались колени, когда Уайэтт с рукой на импровизированной перевязи, сделанной из ремня убитого им испанца, поспешил к нему со словами:
— Подожди, Джон! Не лучше ли тебе пощадить эту старую свинью?
— Чего ради? Из-за его предательской хитрости мы едва не погибли.
— Верно, но все-таки послушай. Слышишь, трубы в форте Кастелло играют сигнал тревоги?
— Да, ты прав, Генри. Надо смотреть вперед.
Однако перед тем, как ослабить хватку на горле дона Франциско де Эскобара, Джон Фостер выразил свое презрение невероятным оскорблением. Он вырвал целую горсть волос из бороды коррехидора, затем наградил это высокопоставленное лицо парой звучных, словно выстрелы из самопала, затрещин.
— Хотел захватить мое судно и отправить на тот свет ни в чем не повинных матросов дружественного государства, а? — прорычал Фостер. — Что ж, Бог пошлет, и тебя повесят за это в Англии, как простого пирата, кто ты и есть на самом деле.
Несколько ошарашенный силой фостеровских оплеух, коррехидор — великолепную золотую цепь свою он уже потерял — только жался к вантам и тяжело дышал. Он являл собой самое жалкое зрелище, да еще из намокшей одежды ручейками бежала вода, создавая лужицу вокруг ног, на которых не было туфель, а на левом чулке, на пальце, как заметил Уайэтт, появилась большая дыра.
Глава 3
ПРИКАЗАНИЕ КОРОЛЯ ФИЛИППА
Единственным своим глазом Джон Фостер мрачно отметил марионы — испанские шлемы без забрала и шейного прикрытия — и доспехи в проемах меж зубцами стены форта, где располагались близлежащие батареи, с откатами пушек вспять для зарядки.
— Гудмен! — распорядился он. — Передай-ка вон на ту барку, что я держу в плену их коррехидора и нескольких других таких же негодяев; и если форт проявит хоть малейшую враждебность, я вышвырну всю эту шайку за борт.
Как только суперкарго прокричал на испанском предупреждение Фостера и барка направилась к адуане, Фостер взял свою синюю шляпу и улыбнулся.
— Черт побери, Уолтер, я буду держать этих псов в заложниках, пока мы не выйдем в море, а там я растяну их грязные шеи. Браун, — окликнул он своего боцмана, — каковы наши потери?
Помогая себе зубами и здоровой рукой, Браун затягивал узел на повязке, сквозь которую сочилась кровь из раны на его левом предплечье.
— Совсем не велика, Джон, но я сосчитаю всех по носам. — Он побрел по палубе, очищаемой командой «Первоцвета» очень нехитрым способом: мертвых и умиравших испанцев просто выбрасывали за борт.
Наконец он крикнул в сторону кормы:
— Ранено пятеро, не считая Генри Уайэтта и меня самого. Раны не тяжелые, но жена Джона Тристрама теперь уже вдова, ибо он точно отправился к праотцам.
— И все из-за подлости этого высокородного пирата. — Фостер плюнул коррехидору прямо в лицо.
— Сеньор капитан, смилуйтесь! — Дон Франциско протянул связанные и дрожащие руки. — Не убивайте меня! Во имя Бога, я не пират, я только скромный управляющий, исполняющий чужие приказы.
