Рождающие гром - Говард Роберт Ирвин (книги бесплатно без регистрации .txt) 📗
Конь нес Кагала по равнине, поросшей пальмами и фиговыми деревьями, и вскоре кельт увидел толпы бредущих по дороге людей. Они сгибались под тяжестью поклажи и стонали от жажды и усталости. Увидев всадника, люди завопили от страха, будто бы на них напали убийцы. Отмахиваясь от них, Кагал пытался пробраться сквозь толпу. Он не сомневался в том, что кочевники направляются к морю и скоро окажутся возле Рамлаха, но, обернувшись, не увидел на горизонте привычного уже облака пыли от конских копыт.
Он свернул с дороги на Яффу, заполненную толпами народа, и помчался на север. Впереди него, подобно лесному пожару, неслась весть о дикой орде, надвигавшейся с востока. Деревни и маленькие городки пустели, жители поспешно перебирались в прибрежные города или прятались за стенами крепостей на холмах. Христианский мир обетованной земли повернулся спиной к морю, а лицом на восток, встречая приближавшуюся с каждым часом угрозу.
Кагал въехал в Акру, когда там уже собирались немногочисленные силы – рыцари в поношеных кольчугах и помятых доспехах и бароны со своими воинами. Султан Дамаска Измаил разослал повсюду своих гонцов, дабы всех призывали к союзу, и везде без колебаний принимали этот призыв. Со всех концов страны мчались сюда из своих огромных мрачных замков рыцари святого Джона, тамплиеры в красных шлемах со всклокоченными бородами – угрюмые молчаливые сторожевые псы земли обетованной.
Оставшиеся в живых после страшной резни жители Иерусалима продолжали двигаться к Аскалону и Яффе – жалкая горстка измученных и насмерть перепуганных людей, которым удалось избежать огня и меча и чудом уцелеть в кровавой бойне.
Они рассказывали страшные вещи. Семь тысяч христиан, главным образом женщин и детей, погибли мучительной смертью во время набега кочевников; Гроб Господень почернел от огня и дыма; алтари во всем городе были разрушены, а святыни осквернены. Мусульмане страдали не меньше христиан.
Среди беженцев оказался и патриарх – его спас от гибели безымянный германский воин, скрывавший страшную рану до тех пор, пока вдали не показались стены Аскалона. Тогда он сказал: "Господин мой, там видны башни Аскалона, и теперь я тебе больше не нужен. Сейчас я лягу и буду спать, потому что я очень устал" – и испустил дух на пыльной дороге.
Пришла весть и о кочевниках. Они не задержались надолго в разрушенном и разграбленном городе, а направились дальше к югу, через пустыню на Газу, где разбили лагерь, наконец остановившись после долгого похода. С юга долетали самые разные противоречивые толки, и де Бриен позвал к себе Кагала.
– Славный рыцарь, – сказал барон, – мои разведчики сообщают мне, что из Египта движется войско мамелюков. Их цель очевидна – они хотят захватить оставленный кочевниками город. Но вот что самое главное – ходят толки о союзе между мамелюками и кочевниками. Если это действительно так, то на нас могут напасть с тыла, пока мы готовимся к сражению с ордой, и мы не сможем выстоять против натиска двух войск с двух сторон. Жители Дамаска проклинают кочевников за то, что те осквернили их святыни, – как мусульмане, так и христиане. Но эти мамелюки родственны туркам по крови, и кто знает, что на уме у Байбарса, их предводителя?
Дорогой Кагал, ты можешь отправиться к Байбарсу для переговоров? Ты своими глазами видел разрушение и разграбление Иерусалима и сможешь рассказать ему правду о том, как нечестивые осквернили Эль Аксу так же, как и Гроб Господень. В конце концов, он ведь мусульманин. По крайней мере, узнай, собирается ли он заключить союз с этими дьяволами. Завтра, когда вперед выступят отряды Дамаска, мы двинемся на юг, чтобы встретить врага прежде, чем он пойдет на нас. Скачи впереди войска под флагом перемирия и возьми с собой столько людей, сколько тебе нужно.
– Дай мне флаг, – сказал Кагал. – Я поеду один.
Он выехал из лагеря еще до заката, безоружный и с флагом перемирия. Только боевой топорик висел на луке седла для защиты от разбойников, не признававших никаких флагов. Он скакал по опустошенной, почти вымершей земле, спрашивая дорогу у странствующих арабов, которые знали все, что происходило вокруг. Миновав Аскалон, Кагал узнал, что мамелюки пересекли Джи-фар и встали лагерем к юго-востоку от Газы. Близость к кочевникам сделала его осторожным, и он свернул к востоку, чтобы избежать нежелательных встреч с разведчиками нечестивых. Он не доверял обманчивой тишине и зорко смотрел по сторонам.
Сумерки уже сгущались, когда кельт въехал в египетский лагерь, расположившийся радом с несколькими колодцами неподалеку от Газы. Когда он увидел оружие мамелюков, их количество и жесткую дисциплину, его охватили дурные предчувствия. Соскочив с коня, Кагал поднял флаг перемирия и показал на свой пояс, на котором не было меча. Дикие мамелюки с острыми птичьими лицами, сверкая доспехами, столпились вокруг него в зловещем молчании, как будто затаили мысль, несмотря на флаг, изрубить пришельца на куски своими кривыми саблями. Однако вместо этого они провели его к куполообразному шелковому шатру, что стоял в середине лагеря.
Возле входа замерли черные рабы, обнажив сабли, а из шатра доносился громкий голос – удивительно знакомый, – выводивший какую-то песню.
– Вот шатер эмира Байбарса Пантеры, кафар, – прорычал бородатый турок.
На это Кагал ответил с истинно королевским высокомерием:
– Проведи меня к своему господину, собака и сообщи обо мне с должным уважением.
С турецкого воина слетела спесь, и с неожиданным почтением он повиновался.
Кагал шагнул к шелковому шатру и услышал зычный голос мамелюка:
– Господин Кизил-малик, посол от баронов Палестины.
Изнутри огромный шатер освещался единственной свечой, стоявшей на полированном столе и излучавшей золотистый свет; вокруг стола на шелковых подушках сидели египетские полководцы, потягивая запрещенное вино. Среди них выделялся высокий плечистый человек в шелковых шароварах, атласной куртке, подпоясанной широким, расшитым золотом кушаком, – вне всякого сомнения, это и был Байбарс, гроза всего юга. У Кагала перехватило дыхание – эти всклокоченные рыжие волосы, это жесткое загорелое лицо со сверкающими синими глазами...
– Добро пожаловать, господин кафар! – воскликнул Байбарс. – Что за новости ты принес?
– Ты был Гаруном-путешественником, – медленно произнес Кагал, – а в Иерусалиме ты был солдатом Акбаром.
Байбарс оглушительно расхохотался.
– Клянусь Аллахом, – проревел он, – по сей день я ношу на голове шрам, как память о той ночной потасовке в Дамиетте. Хорошую же затрещину ты мне тогда дал!
– Ты играешь свои роли, как дешевый лицедей, – сказал Кагал, – но ради чего тебе нужны все эти превращения?
– Знаешь, – ответил Байбарс, – во-первых, я не доверяю ни одному шпиону; я доверяю только себе. Во-вторых, это заставляет меня по-новому смотреть на жизнь. Я не врал тогда, когда рассказывал тебе ночью в Дамиетте, что праздновал мое бегство от Байбарса. Клянусь Аллахом, Байбарсу бывает иногда тяжело нести бремя государственных забот, зато Гарун-путешественник – простой и веселый бродяга с чистой совестью и быстрыми ногами. Когда я становлюсь лицедеем, я убегаю от самого себя и стараюсь быть честным в каждой роли – конечно, до тех пор пока я ее играю. Давай сядем и выпьем.
Кагал покачал головой. Все его тщательно обдуманные дипломатические планы рухнули, стали бесполезными, как дорожная пыль. Тогда он шагнул вперед и заговорил сразу о самом главном.
– Я пришел спросить тебя, Байбарс, – решительно сказал он, – собираешься ли ты со своим войском присоединиться к кочевникам, которые осквернили Гроб Господень и Эль Аксу?
Байбарс осушил кубок и задумался, но Кагал прекрасно знал, что татарин уже давно все решил.
– Аль Кадс мой, и я его возьму, – небрежно сказал Байбарс. – Я очищу мечети. Да, клянусь Аллахом, кочевники сделают эту работу, как того требует наша вера. Они станут хорошими мусульманами. Они отличные воины. С ними я посею гром – а кто пожнет бурю?
– Но в Иерусалиме ты сражался против них! – с горечью напомнил ему Кагал.
