Изабелла Баварская - Дюма Александр (читать полностью бесплатно хорошие книги .txt) 📗

Между тем сир де Монтегю, один из сторонников герцога, перелез через барьер и стал звать на помощь. Де Ноайль тоже хотел было выбраться наружу, но Нар-бонн успел раскроить ему затылок, так что он упал наземь и почти тотчас испустил дух. Господин де Сен-Жорж получил глубокую рану в правый бок от удара секирой, господину д'Анкру отсекли руку.

Однако в бревенчатом павильоне битва продолжалась и крики не умолкали. Никто и не помышлял о том, чтобы помочь умирающему герцогу: по нему просто ходили ногами. До сих пор перевес оставался на стороне приверженцев дофина, которые были лучше вооружены, но на крики господина де Монтегю к павильону сбежались Антуан де Тулонжон, Симон Отелимер, Самбютье и Жан д'Эрме, и пока трое из них действовали против тех, кто находился в павильоне, четвертый пытался сломать загородку. Однако на подмогу сторонникам дофина прибежали люди, спрятанные в доме. Видя, что всякое сопротивление бесполезно, бургундцы обратились в бегство. Дофинцы пустились за ними вдогонку, так что в пустом, залитом кровью павильоне остались только три человека.

Это были распластанный на полу, умирающий герцог Бургундский, стоявший, скрестив руки, и наблюдавший его агонию Пьер де Жиак и, наконец, Оливье Лейе, который, сжалившись над несчастным, приподнял на нем кольчугу, решив прикончить его своею шпагой. Но де Жиак не желал конца этой агонии, каждая конвульсия которой как бы принадлежала ему: поняв намерение Оливье, он сильным ударом ноги вышиб шпагу у него из рук. Оливье удивленно поднял голову, и де Жиак со смехом крикнул ему:

— Дайте же этому бедному принцу спокойно умереть!

Потом, когда герцог испустил уже последний вздох, он положил свою руку ему на сердце, дабы убедиться в том, что тот действительно мертв, а так как все остальное его не интересовало, он и исчез, никем не замеченный.

Между тем сторонники дофина, отогнав бургундцев до самого замка, вернулись назад. Они нашли тело герцога распростертым на том самом месте, где они его оставили; рядом с ним, стоя на коленях в крови, священник города Монтеро читал заупокойную молитву. Приспешники дофина хотели отнять у него труп и бросить его в реку, но священник поднял над герцогом распятье и пригрозил карой небесной тому, кто осмелился бы прикоснуться к телу несчастного, умерщвленного столь жестоко. Тогда Кесмерель, незаконный сын Танги, сорвал с ноги убитого золотую шпору, поклявшись носить ее впредь вместо рыцарского ордена; слуги дофина, следуя этому примеру, сняли перстни с пальцев герцога, равно как и великолепную золотую цепь, висевшую на его груди.

Священник оставался возле трупа до полуночи и только тогда, с помощью двух человек, перенес его на мельницу, неподалеку от моста, уложил на стол и до самого утра продолжал молиться около него. В восемь часов герцог был предан земле в церкви Нотр-Дам, перед алтарем св. Людовика. На него надели его же камзол и покрыли покрывалами, на лицо надвинули берет. Погребение не сопровождалось никакими религиозными обрядами, однако в течение трех дней, следовавших за убийством герцога, было отслужено двенадцать заупокойных обеден.

Так погиб от измены могущественный герцог Бургундский, прозванный Жаном Неустрашимым. За двенадцать лет до этого он тоже изменнически нанес удар герцогу Орлеанскому, точно такой удар, какой поразил его самого: он приказал отрубить врагу левую руку, и у него самого была отрублена левая рука; он велел рассечь голову своего врага ударом секиры, и собственная его голова тоже была рассечена тем же оружием. Люди верующие видели в этом странном совпадении подтверждение заповеди Христовой: «Поднявший меч от меча и погибнет». После того как по приказу герцога Жана был убит герцог Орлеанский, междоусобная война, словно изголодавшийся коршун, непрестанно терзала сердце Франции. Сам герцог Жан, будто преследуемый за человекоубийство, не знал с тех пор ни минуты покоя: репутацию его без конца подвергали всяческому сомнению, его благополучие вечно было под угрозой, он сделался недоверчив, робок, даже боязлив.

Секира Танги Дюшателя нанесла удар по феодальной монархии Капетингов; она с грохотом ниспровергла самую могучую опору этого грандиозного здания — ту, что поддерживала его свод: в какую-то минуту здание заколебалось, и можно было подумать, что оно вот-вот рухнет, но были еще герцоги Бретонские, графы д'Арманьяки, герцоги Лотарингские и короли Анжуйские, которые подпирали его. Вместо ненадежного союзника в лице отца дофин приобрел открытого врага в сыне: союз графа де Шароле с англичанами привел Францию на край пропасти, но переход французского престола к герцогу Бургундскому, который мог произойти лишь в случае уступки англичанам Нормандии и Гиени, наверняка ввергнул бы Францию в эту пропасть.

Что касается Танги Дюшателя, то это был один из тех людей, наделенных умом и сердцем, решимостью и мужеством, которым история воздвигает памятники. В своей преданности правящей династии он дошел до убийства: сама доблесть этого человека привела его к преступлению. Он стал убийцей ради другого и всю ответственность принял на себя. Такие поступки не подлежат человеческому суду — их судит бог, и результат их служит им оправданием. Простой рыцарь, Танги Дюшатель дважды вмешался в судьбу государства, когда она почти была уже решена, и дважды изменил ее полностью: в ту ночь, когда он увез дофина из дворца Сен-Поль, он спас монархию; в тот день, когда он поразил герцога Бургундского, он сделал больше — спас Францию note 33 .

ГЛАВА XXVII

Мы уже сказали, что удостоверившись в смерти герцога Бургундского, сир де Жиак сразу же покинул мост.

Было семь часов вечера, темнело, близилась ночь. Де Жиак отвязал свою лошадь, оставленную им на мельнице, о которой мы говорили, и один направился в Брэ-сюр-Сен. Хотя холод становился все чувствительное и мрак сгущался с каждой минутой, лошадь и всадник ехали шагом. Де Жиаком владели сумрачные раздумья; кровавая роса не освежила его чела; со смертью герцога его желание мести осуществилось лишь наполовину, и политическая драма, в которой он сыграл столь деятельную роль, закончившись для всех остальных, лишь для него одного имела двоякую развязку.

В половине девятого вечера сир де Жиак прибыл в Брэ-сюр-Сен. Вместо того чтобы ехать по улицам селения, он обогнул его, привязал лошадь к садовой ограде, отворил калитку и, войдя в дом, ощупью поднялся по узкой извилистой лестнице, которая вела на второй этаж. Будучи на последней ступеньке, он через полуоткрытую дверь увидел свет в комнате своей жены. Де Жиак шагнул к порогу. Красавица Катрин сидела одна, облокотившись на маленький резной столик с фруктами; до половины отпитый стакан, стоявший перед нею, указывал на то, что она прервала свой легкий ужин и погрузилась в мечтания, свойственные юному женскому сердцу, видеть которые столь сладостно тому, кто служит их предметом, и столь мучительно, если сама очевидность подсказывает: «Не ты их причина, она думает не о тебе».

Де Жиак не мог далее взирать на это зрелище: он вошел в дом, не замеченный супругой, так глубоко она задумалась. Вдруг де Жиак сильно толкнул дверь; Катрин вскрикнула и вскочила с места, словно чья-то невидимая рука подняла ее за волосы. Она узнала своего мужа.

— Ах, это вы? — сказала она и, мгновенно подавив страх, заставила себя радостно улыбнуться.

Де Жиак с грустью смотрел на это прелестное лицо, которое только сейчас еще самозабвенно отвечало на голос сердца, а теперь расчетливо подчинилось желанию разума. Он покачал головой и молча сел возле жены. Никогда, впрочем, он не видел ее столь прекрасной. Она протянула ему изящную, всю в кольцах, белую руку, от запястья до локтя терявшуюся в широких свисающих рукавах, подбитых мехом. Де Жиак взял эту руку, внимательно на нее поглядел и повернул камень на одном из колец: это был тот самый камень, отпечаток которого он видел на письме, адресованном герцогу. Он узнал выгравированный рисунок звезды в облачном небе и надпись под нею.