Парижские могикане. Том 1 - Дюма Александр (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации TXT) 📗
— Ах ты, Господи! Что за манеры! С каких это пор человеку не позволено поцеловать жену друга? — воскликнул Камилл.
Коломбан поднял голову и просиял.
— Жену?.. — переспросил он, забыв все обиды, когда услышал, что Камилл исполнил данное слово. — Жену? — еще раз повторил он со слезами на глазах, не замечая, как смутилась при этих словах Кармелита.
— Или будущую жену, потому что я ждал только твоего возвращения, чтобы уладить это дело, — поспешил вставить Камилл.
— Ах, так… — холодно произнес Коломбан. — Что ж, вот и я!.. — прибавил он с угрозой в голосе.
— Ну-ну, — перебил его Камилл, — раз не хочешь ее поцеловать из любви к ней самой, поцелуй ради меня!
Коломбан приблизился к Кармелите и, почтительно поклонившись, проговорил:
— Вы позволите, мадемуазель?..
— Мадам, мадам, — поправил Камилл.
— Вы мне позволите поцеловать вас, мадам? — повторил Коломбан.
— О, с удовольствием! — воскликнула Кармелита, подняв глаза к небу, словно приглашала Бога в свидетели своей искренности. — Надеюсь, Господь меня слышит и знает, что я делаю это от всего сердца!
Они поцеловались, и оба залились краской.
— Ну, не умерли же вы от этого? — со смехом вскричал Камилл. — Боже мой! Какие вы глупые! Ведь мы договорились, что будем жить как раньше!
— Хорошо, — отозвался Коломбан. — Но прежде чем принять это чудесное предложение, я хочу с вами поговорить, Камилл.
— С «вами»?! — повторил креол. — Дьявольщина! Это серьезно.
— Очень серьезно, — подтвердил Коломбан.
— Ты хочешь послушать, о чем мы будем говорить? — спросил Камилл Кармелиту.
— Нет, — сказал Коломбан, — мадемуазель останется у себя, а мы перейдем к тебе.
— Ну, пойдем ко мне, — согласился Камилл.
И он распахнул дверь, расположенную напротив комнаты Кармелиты.
Бретонец последовал за ним, бросив на девушку взгляд, который словно говорил: «Будьте покойны, я хочу позаботиться о вас».
Кармелита печально улыбнулась, из ее груди вырвался вздох, и она вернулась к себе.
— Ну что, — начал было Камилл, упав в кресло и пытаясь уйти от серьезного разговора, — как тебе понравился твой павильон?
— Очарователен! — отозвался Коломбан. — Я очень вам признателен за память и внимание, но я никогда не соглашусь жить в этом павильоне.
— Отчего же?
— Я не хочу быть ни соучастником ваших проступков, ни прикрытием для ваших дурных страстей.
— Коломбан! — насупившись, попытался остановить его Камилл.
— У нас еще будет время припомнить друг другу обиды, если пожелаете, Камилл. А сейчас позвольте вам сказать следующее. Вы мне поклялись — и в этом заключалось одно из условий моего отъезда, — что будете почитать Кармелиту как будущую супругу, а сами недостойнейшим образом нарушили свое обещание! С этого дня, Камилл, между нами лежит пропасть, отделяющая порядочного человека от клятвопреступника, и я не останусь здесь ни минутой дольше.
С этими словами Коломбан шагнул к двери. Но Камилл преградил ему путь.
— Выслушай меня! — попросил он. — Как верно то, что ты мой единственный друг, Коломбан, — а я чувствовал бы себя глубоко несчастным, если бы это было не так! — так же верно и то, что я хотел бы сделать для тебя хотя бы половину того, что ты сделал для меня. Я люблю, обожаю, почитаю Кармелиту, а сдержать клятву мне одному было невозможно.
Коломбан презрительно усмехнулся.
— Да, я взываю к ней, — продолжал Камилл. — Спроси у нее; надеюсь, ей ты поверишь? Спроси, соблазнял я ее когда-нибудь или хотя бы искушал? Спроси, не получилось ли так, что мы оба непреднамеренно, сами того не желая, роковым образом оказались во власти таинственных сил, и произошло это в одну из душных летних ночей. Спроси у нее, и она тебе скажет, что мы, как дети, обманутые своей невинностью, не искали случая сблизиться, это получилось само собой… Ты умеешь управлять своими чувствами, у тебя нечеловеческая сила воли, ты, возможно, устоял бы. Я же слаб, как тебе известно, друг мой; я чувствовал, как меня одолевают тысячи неведомых желаний, находивших отклик в моем сердце, — ведь эти же желания будоражили Кармелиту, — и я закрыл на все глаза: мир перестал для меня существовать! Можно ли поэтому сказать, Коломбан, что я поступил как неблагодарный друг и нечестный человек? Нет, потому что, как верно то, что меня зовут Камилл де Розан, так же верно и то, что я женюсь на Кармелите в день, который ты назначишь сам! Я не хотел тебе писать обо всем этом, понимаешь? Ведь это привело бы к нескончаемому спору в письмах; но ты здесь, и, как я уже сказал, за тобой слово — назначь день свадьбы!
Коломбан на мгновение задумался.
— Ты говоришь правду? — спросил он, пристально глядя на Камилла.
— Слово чести! — отвечал молодой человек, прижав руку к груди.
— Если так, я остаюсь, — продолжал Коломбан. — Честный человек всегда может рассчитывать на мою дружбу. Что же касается свадьбы, ты сам должен назначить день; разумеется, чем раньше вы поженитесь, тем лучше.
— Сегодня же, Коломбан, слышишь, сегодня же я напишу отцу; я попрошу прислать необходимые бумаги, и через полтора месяца мы сможем сделать оглашение.
— Положим два месяца на случай каких-нибудь непредвиденных обстоятельств. Но уверен ли ты, что твой отец даст согласие на брак?
— Почему он должен отказать?
— Твой отец богат, Камилл, а Кармелита бедна.
— Ее добродетель будет в глазах отца лучшим приданым.
«Эх ты, мот! — хотел воскликнуть Коломбан. — Ты это приданое пустил по ветру!»
— А что, если твой отец все-таки воспротивится браку? — продолжал настаивать бретонец.
— Это невозможно, мой друг!
— Как бы то ни было, представь на минуту, что отец откажет. Что ты будешь делать?
— Мне двадцать четыре года. Дождусь полного совершеннолетия и женюсь на Кармелите без согласия отца!
— Плохо, когда сын поступает против воли родителей, но еще хуже, Камилл, обесчестить девушку и не жениться на ней… Напиши отцу, Камилл, напиши как почтительный сын, но со всей решимостью проси позволения на брак. Пакетботы отходят пятого, пятнадцатого и двадцать пятого числа каждого месяца; послезавтра — пятнадцатое: нельзя терять ни минуты.
— Так ты остаешься? — спросил Камилл.
— Да.
Коломбан приготовил на столе перо и бумагу:
— Я жду тебя с письмом в павильоне.
Бретонец спустился в сад, обрадованный тем, что друг готов сдержать слово.
LI. ТОТ, КТО УХОДИТ
Четверть часа спустя Камилл вошел в павильон, держа в руке наполовину исписанный лист.
— Уже готово? — удивился Коломбан.
— Нет, — возразил Камилл. — Напротив, я только начал. Коломбан бросил на него строгий и вместе с тем вопросительный взгляд.
— О, не торопись меня осуждать! — остановил его Камилл. — Едва я взялся за дело, как мне на ум пришли твои замечания относительно согласия моего отца. Мне показалось, что твои сомнения небезосновательны.
— Какое это имеет значение, Камилл, — сказал бретонец, — если ты твердо решился?
— Верно! Но я думаю, что придется написать немало писем, прежде чем я добьюсь своего. Вряд ли мне удастся уговорить отца с первой попытки. Мы будем долго спорить, обсуждать разные мелочи. Так мы попусту будем терять время и терпение…
— Ты можешь предложить иной способ?
— Думаю, что да.
— Какой же?
— Я должен поехать сам и лично испросить позволения на брак.
Бретонец пристально посмотрел на Камилла. Тот, не дрогнув, выдержал взгляд друга.
— Ты прав, Камилл, — согласился Коломбан. — Такое решение мог принять честный человек… или отпетый мошенник!
— Надеюсь, ты не сомневаешься в моей порядочности? — спросил Камилл.
— Нет.
— Понимаешь, — продолжал Камилл, — если я сейчас отправлюсь к отцу, я за неделю добьюсь от него согласия; а письмами мне пришлось бы донимать его месяца три.
— Я тоже так думаю.
— Три недели — туда, три — обратно, недели две — на уговоры — итого два месяца.
