Вторжение в рай - Ратерфорд Алекс (чтение книг TXT) 📗
— Вот он — ублюдок, захотевший сделать нас еретиками!
Встав спиной к завалу и бросив взгляд на площадь, Бабур увидел там девять или десять человек в рваной одежде, с измазанными кровью лицами, палками и дубинками в руках. Они запыхались, их лица казались безумными и полными торжества. Бабур много раз видел такие лица у воинов, изготовившихся убивать. Эти мастеровые или лавочники, кем бы они ни были, отведали вкус крови, и этот вкус им понравился.
Но они не смотрели на него — на самом деле они вообще его не видели. Их взгляды были устремлены куда-то вверх, но на что именно, Бабуру не было видно. Он осторожно продвинулся по направлению к площади и увидел, к чему обращено их внимание.
«Ублюдком» оказался мулла Хусейн, забравшийся на верхний этаж высокого, чудом уцелевшего здания на краю площади. Свою красную шапку он потерял во время бегства, лицо его было бледным, как мел, но обращенные к преследователям глаза горели.
— Все сунниты — еретики! — проорал он изо всей мочи. — Никому из вас не увидеть Рая. Навозная куча — вот место для ваших душ! Убейте меня, если осмелитесь. Я стану мучеником и нынче же встречусь в Раю со своими братьями-шиитами.
Горожане, с яростным ревом устремились к деревянным дверям дома, которые кто-то, вероятно сам Хусейн, запер изнутри. Они принялись искать чем можно было разбить или высадить дверь. Бабур был зол на этого муллу, однако допустить, чтобы того убили, не мог. Подняв глаза, он увидел, что уцелевшие дома по обе стороны площади соединяют между собой деревянные кровельные дорожки: усовершенствование, введенное во времена Тимура, чтобы женщины могли, не выходя на улицу, подышать свежим воздухом или пойти навестить соседку.
Держась поближе к остаткам стен и пытаясь не спотыкаться об обломки, Бабур добрался до чинары, росшей примерно шагах в тридцати от дома, откуда продолжал бессвязно вещать, отвлекая тем самым все внимание на себя, Хусейн. Ветви дерева послужили ему лестницей, и, хотя крона уже пожелтела и облетала, сухих, как бумага, листьев оставалось еще достаточно, чтобы обеспечить ему прикрытие. Очень скоро Бабур уже перебрался с дерева на крышу здания, примыкавшего к тому, на котором находился мулла.
Пригибаясь и молясь, чтобы они выдержали его вес, он по шаткому деревянному мостку перешел с одной крыши на другую, затем осторожно, не потревожив Хусейна, поднял найденный им деревянный люк и спустился по узкой лестнице на маленький, выбеленный чердак. На другом его конце находилась лестница пошире, что вела вниз, к тому этажу, где, должно быть, и находился Хусейн. Вытащив кинжал, Бабур бесшумно переместился по ней, спустился на несколько ступеней и осмотрелся. Мулла стоял у окна, продолжая яростно вещать. Тихонько подойдя сзади, Бабур приставил ему пониже спины острие кинжала.
— Не дергайся, они не должны понять, что я здесь. Просто отступи назад от окошка, — прошептал он. — Давай!
С куда большим удовольствием Бабур вонзил бы кинжал поглубже да спихнул этого высокомерного дурака из окна во двор, на расправу толпе. Он такой участи вполне заслуживал, но ради блага Самарканда приходилось его выручать.
Бабур даже несколько удивился тому, что Хусейн повиновался.
— Повернись.
Когда мулла обернулся и увидел, кто перед ним, в глаза его промелькнуло облегчение. Возможно, он не так уж стремился к мученичеству и скорому обретению рая, как говорил.
Как раз в этот момент громкие, радостные крики и донесшийся снизу оглушительный треск дали понять, что дверь продержится недолго.
— По лестнице на крышу — быстро!
Мулла подобрал полы халата и неуклюже поспешил, как было сказано. Убедившись, что подгонять Хусейна не требуется, Бабур заткнул кинжал за пояс и последовал за ним. Поднявшись на крышу, он закрыл люк и задумался, что же делать дальше? При попытке спуститься по дереву их могли поймать, да и вряд ли мулла вообще сумел бы это сделать.
Бабур перебежал на другую сторону крыши и посмотрел вниз. Внизу пролегала широкая улица, с тянувшимися вдоль нее строениями, похожими на мастерские — улица оружейников. Была пятница, нерабочий день: все окна закрыты ставнями, и никого не видно. До мостовой было локтей пятнадцать, а на сложенной из кирпича-сырца стене, похоже, не за что было уцепиться, однако раздавшийся внизу треск показал, что дверь вот-вот падет. Он принял решение.
— Снимай кушак — живо!
Моргая, мулла повиновался, размотав с талии полосу плотного, богато расшитого красного шелка, никак не меньше шести локтей в длину. Вытащив кинжал и заткнув за голенище, он размотал собственный пояс, покороче всего локтя на три, из прочной шерсти. Донизу не хватит, прыгать все равно придется, но хоть не с крыши…
Он связал оба кушака, привязав шерстяной, более прочный, как ему казалось, конец, к металлическому шкиву, установленному на крыше, чтобы поднимать наверх зерно и другие припасы. А другой конец сбросил с крыши.
— Вперед! Ты тяжелее. Я за тобой.
Уговаривать муллу не пришлось. Бабур повернул его спиной к краю крыши, вложил кушак в левую руку, пропустил за его спиной так, чтобы можно было перехватить и правой, после чего, собравшись с духом, кивнул. Хусейн осторожно сполз и свесился с края крыши. Материя под его весом тут же натянулась так, что казалось, вот-вот лопнет. Узел, скреплявший два кушака, грозил не выдержать.
— Быстрее! — закричал Бабур, и тут натяжение ослабло.
Он взглянул вниз и увидел, что мулла, в его красных одеждах, потирая плечо, валяется на мостовой. В этот момент раздались гневные возгласы, и люк на крышу откинулся — раздумывать было некогда. Он заново стянул узел и, положившись на судьбу, начал спускаться, упираясь ногами в стену. Но тут неожиданно руки его заскользили…
Его приземление смягчила, хотя и не особо, поленница. Мулла все еще лежал, охая, там, куда упал, а с крыши на них, выкрикивая оскорбления, смотрели горожане, которые в любой миг могли спуститься вниз тем же способом. Отчаянно пытаясь одновременно набрать воздуху и поднять муллу на ноги, Бабур вдруг услышал топот копыт. Группа телохранителей во весь опор скакала к нему по улице, а двое из них уже прилаживали стрелы на тетивы, чтобы стрелять по его преследователям. Те мигом пропали из виду.
— Повелитель, мы искали тебя повсюду с того момента, как разделились. Быстрее! Бунт охватил весь город!
Один из стражников спешился, отдав ему свою лошадь, и Бабур, так и не отдышавшись, взобрался в седло. Спешившийся воин сел позади одного из своих товарищей, позади другого усадили продолжавшего стонать муллу, и маленький отряд поскакал к Кок-Сараю, чтобы укрыться за крепкими стенами.
«Я двинул войска на запад для охраны собственных рубежей и не могу оказать тебе помощь, о которой ты просишь. Да и с чего бы? Ты наплевал на мое великодушие и оскорбил мою веру. Мулла Хусейн поведал мне о событиях в Самарканде, где его поносили, оскорбляли и гоняли по улицам, словно пса.
Отвергнув его и истинный путь к спасению души, ты и твои нечестивые подданные отвергли меня. Да простит всемилостивый Аллах вам ваши грехи».
Бабур задумчиво посмотрел на письмо от шаха. Походило на то, что мулла не рассказал ему как он лично спас его жалкую шкуру. Медленно, осознанно он оторвал красный восковой круг, с выдавленным на нем львом, личной печатью шаха, от листа бумаги, изорвал письмо в мелкие клочья и бросил в очаг. Огонь горел беспрерывно, день и ночь, чтобы хоть как-то противостоять холоду, который сейчас, посреди зимы, с ее продувающими город ветрами и метелями, казалось, источали сами камни Кок-Сарая.
— Мы этого и ожидали, повелитель, — тихо промолвил Байсангар.
— Знаю, но все равно не могу поверить, что шах может позволить узбекам взять город… Не думал, что в своей злобе он может зайти так далеко.
Бабур взглянул на плавящийся воск и горящую бумагу, вместе с которыми обращались в ничто и его надежды.
— Он привык, чтобы ему повиновались. И ожидал: раз ты признал его власть, то будешь делать, что он велит.
