Цезарь - Дюма Александр (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .TXT) 📗
Крастиний, покинув его, как мы уже сказали, ринулся на врага, увлекая за собой свою когорту; он изрубил в куски первых, кто попался ему на пути, и ворвался в самую толщу вражеских батальонов. Там он ожесточенно сражался; но поскольку он все время продолжал кричать: «Вперед, за Венеру-Победительницу!» один помпеянец нанес ему такой удар мечом в рот, что острие клинка вышло из его затылка. Крастиний погиб с одного удара.
«На поле боя, – говорит сам Цезарь, – нашли пятнадцать тысяч павших или умирающих солдат неприятеля»; и в их числе – его ярого врага Луция Домиция.
Было захвачено двадцать четыре или двадцать пять тысяч пленных; это значит, что двадцать четыре или двадцать пять тысяч человек было помиловано, и часть из них была причислена к армии Цезаря. Было взято восемь орлов и сто восемьдесят знамен. И однако, победителя терзала сильная тревога.
Перед началом сражения и даже во время него он поручил своим офицерам и солдатам не убивать Брута, а напротив, поберечь его, и привести его к нему, только если он сдастся добровольно; если он будет защищаться, когда его попытаются остановить, следует позволить ему бежать. Вы помните, что Брут был сыном Сервилии, и что Цезарь долгое время был любовником Сервилии.
После сражения он стал спрашивать известий о Бруте. Видели, как он сражался, но никто не знал, что с ним случилось после. Цезарь велел искать его и сам искал среди убитых. В действительности же после битвы Брут спрятался в каком-то болоте, полном стоячей воды и заросшем камышом; потом ночью он выбрался из него и дошел до Лариссы.
Там, узнав, как Цезарь беспокоится о его жизни, он написал ему несколько слов, чтобы тот не волновался. Цезарь тут же отправил ему послание, требуя, чтобы он явился к нему. Брут явился.
Цезарь раскрыл ему объятия, со слезами прижал его к сердцу, и отнюдь не ограничился тем, что простил его, но и обращался с ним более предупредительно, чем с любым из своих друзей.
Вечером после сражения Цезарь вручил своим солдатам три награды, со свободой присудить их тем, кто, по их мнению, был их более всего достоин.
Солдаты присудили первую награду ему, как тому, кто сражался доблестнее всех; вторая награда была пожалована командиру десятого легиона; наконец, третья была посмертно вручена Крастинию. Все предметы, из которых состояла эта воинская награда, были положены вместе с Крастинием в его могилу, вырытую по приказу Цезаря отдельно от общего захоронения.
В палатке Помпея он нашел всю его переписку.
Цезарь сжег ее, не прочитав ни единого письма.
– Что ты делаешь? – спросил Антоний.
– Сжигаю эти письма, – ответил Цезарь, – чтобы они не побудили меня к мести.
И, когда афиняне пришли просить его о помиловании:
– Сколько раз еще, – сказал он им, – слава ваших предков будет служить извинением вашим ошибкам?
А потом он произнес, глядя на покрытое телами убитых поле сражения, слова, которые были его извинением перед богами и, быть может, перед самим собой.
– Увы! – сказал он, – они заставили меня сделать это! если бы Цезарь распустил свою армию, то, несмотря на столько побед, Катон осудил бы Цезаря, и Цезарь был бы приговорен!
Но вот в чем был вопрос: Не лучше ли было бы стать Фемистоклом-изгнанником, чем Цезарем-победителем?
Глава 69
Последуем за побежденным в его бегстве; потом мы вернемся к победителю.
Когда Помпей, с которым было всего несколько человек, удалился от лагеря, он оставил свою лошадь, и, видя, что никто и не думает гнаться за ним, медленно зашагал дальше, погруженный в мрачные раздумья, которые, должно быть, одолевали его в эту минуту. – Представьте себе Наполеона после Ватерлоо; а ведь Наполеона заставили сражаться, для него это было необходимостью; Помпей же сам отверг всякое примирение.
Еще накануне он мог разделить мир с Цезарем, взять себе, по своему выбору, Восток или Запад; а если бы ему непременно хотелось войны, он мог бы отомстить парфянам за поражение Красса, он мог бы проследовать в Индию путем Александра. Но римлянину схватиться с римлянином! но ему, Помпею, вступить в бой с Цезарем!
Вчера Помпей был властелином полмира; сегодня он был не властен даже над настоящей минутой, не был хозяином даже собственной жизни! Где ему найти убежище? У него еще будет время подумать об этом; сейчас надо бежать.
Он миновал Лариссу, город Ахилла, даже не остановившись, и вошел в Темпейскую долину, которую через двадцать лет воспоет Вергилий, выросший среди междоусобных войн, – какие страшные воспоминания они ему оставят! Мучимый жаждой, он бросился ничком на землю и напился прямо из реки Пеней; затем, поднявшись, он пересек долину и вышел на берег моря.
Там он провел ночь в бедной рыбацкой хижине; рано утром, поднявшись в лодку вместе с сопровождавшими его свободными гражданами, он отослал рабов, сказав им отправляться к Цезарю и заверив, что им нечего его бояться. Двигаясь вдоль берега, он заметил большое торговое судно, готовое сняться с якоря; он велел гребцам плыть к этому судну.
Капитаном судна был римлянин, который никогда не был лично знаком с Помпеем, но знал его в лицо; его имя было Петиций.
Он занимался погрузкой своего судна; внезапно ему пришли сказать, что с борта заметили лодку, гребцы которой изо всех сил налегали на весла, торопясь приблизиться к судну, и в которой стояли люди, потрясая своими плащами и с мольбой протягивая руки.
– Это он! – вскричал капитан, – это Помпей!
И он бросился на палубу.
– Да, – сказал он матросам, вглядевшись; – да, это он… Пойдите и встретьте его с почетом, невзирая на постигшее его несчастье.
Матросы с палубы корабля подали знак тому, кто, как им показалось, был главным в лодке, что он может подняться на борт. Помпей поднялся. С ним были Лентул и Фавоний. Удивленный оказанным ему приемом, Помпей сначала поблагодарил Петиция, а затем:
– Мне показалось, – сказал он, – что ты узнал меня еще до того, как я назвал свое имя; ты, должно быть, видел меня раньше и знал, что я приду к тебе как беглец?
– Да, – ответил Петиций, – я видел тебя в Риме; но еще до того, как ты пришел, я знал, что ты скоро будешь здесь.
– Как же так? – спросил Помпей.
– Сегодня ночью я видел тебя во сне, – сказал Петиций, – но не таким, каким ты был в Риме – повелителем и триумфатором, а униженным и поверженным, просящим приюта на моем корабле. Вот почему, увидев в лодке человека, который махал плащом и умолял о помощи, я вскрикнул: «Это Помпей!»
Помпей ничего не ответил, только вздохнул, склонив голову перед волей богов, пославших этот сон, провозвестник истины. В ожидании ужина Помпей попросил теплой воды, чтобы помыть ноги, и масла, чтобы затем натереться им. Один из матросов принес ему все, что тот просил. Помпей оглянулся вокруг себя и печально улыбнулся: у него больше не было ни одного прислужника. Он начал разуваться сам.
Тогда Фавоний, тот самый грубиян, который сказал Помпею: «Так топни же ногой!», тот самый насмешник, который говорил в Диррахии: «Не едать нам в этом году фиг в Тускуле!», Фавоний со слезами на глазах опустился на колени и, невзирая на протесты Помпея, разул его, омыл ему ноги и натер его маслом.
С этой минуты он не переставал ухаживать за ним и оказывать ему все услуги, которые оказывал бы ему не только самый верный слуга, но и самый покорный раб. Через два часа после того, как он принял на свой борт Помпея, капитан судна увидел на берегу человека, который подавал сигналы бедствия.
За этим человеком отправили шлюпку, подобрали его и привезли на корабль: это был царь Дейотар. На следующий день на рассвете они подняли якорь и двинулись в путь.
Помпей миновал Амфиполь. Затем по его просьбе судно взяло курс на Митилену; он хотел забрать там Корнелию и сына. Они бросили якорь перед островом и послали на берег гонца. Увы! он нес вовсе не ту весть, которой ждала Корнелия после письма, отправленного из Диррахия, в котором сообщалось о поражении и бегстве Цезаря.
