Золотая шпага - Никитин Юрий Александрович (читать книги полностью без сокращений бесплатно txt) 📗
Засядько недовольно пожал плечами. Великий князь лез не в свое дело, но обрывать его было неловко.
– Не жалуюсь, – ответил он коротко.
– А зря. Совершенно зря тратите собственные деньги на опыты с ракетами. В вашем распоряжении вся Петербургская пиротехническая лаборатория! Не будьте слишком щепетильны. Это смешно, что такие советы подаю вам я, Александр Дмитриевич, но слишком уж вы большой пуританин в вопросах чести. Никто вас не заподозрит в казнокрадстве, если даже весь штат лаборатории заставите делать ракеты. Ведь вы их конструируете не для себя, а для пользы Отечества? – Михаил прошелся взад и вперед, потом вдруг сказал со смехом: – Не знаю, как вас и уговорить принять еще одну должность… Александр просил вас взять на себя руководство Арсеналом.
Засядько ничего не ответил, только наклонил голову.
ГЛАВА 35
Он по-прежнему вставал в четыре часа утра, а ложился в двенадцать ночи. Однако, чтобы успевать справляться со своими обязанностями, пришлось изменить режим. Сначала сократил утренние процедуры и гимнастику. В освободившееся время успевал просматривать иностранные журналы по математике, физике и химии. Затем пришлось отказаться от вечерней гимнастики, в это время он составлял краткий план работы на следующий день.
Засядько понимал, что делает непоправимую ошибку. Час-полтора физических упражнений заряжали его организм энергией и высокой работоспособностью вплоть до последней минуты перед сном. Полтора часа добавочного времени положения не спасут. Постепенно работоспособность организма будет падать, и он потеряет часы там, где сэкономил минуты.
«Это на время, – утешал он себя. – Пока запас сил велик. Продержусь на накопленной энергии, а там снова возьмусь за гимнастику, установлю контроль над телом».
В тот момент он твердо был убежден, что так и будет. Разделается с делами, снова начнет заниматься упражнениями, тело помолодеет и нальется силой… Он не предполагал, что обязанности его будут не уменьшаться, а расти, и времени будет оставаться все меньше и меньше.
Оля приучила прислугу поднимать ее еще раньше, чем поднимется муж. Сама готовила ему турецкий кофе. Засядько сперва возражал, у нее и своих хлопот хватает, дети растут, но Оля мягко настояла на своем. И когда он работал в кабинете, часто устраивалась либо на диване, забравшись на него с ногами и укрывшись пледом, либо в теплые дни – на подоконнике. Оттуда можно было видеть и ее героя за работой, и Невский проспект с его гуляющими парами.
Однажды она долго наблюдала, как длинные колонны солдат тянутся к выходу из города.
– Не понимаю, – сказала она наконец в великом недоумении. – Солдаты в голубых мундирах идут многодневным маршем из Польши в Петербург. Солдаты в красных мундирах идут из Петербурга в далекую Варшаву. Сколько сапог истреплют, сколько по дороге бесчинств сотворят!.. Не лучше ли бы просто красные мундиры отвезти из Петербурга в Варшаву, а голубые – в Петербург?
Он засмеялся, поцеловал ее:
– Ты прелесть! Просто рождена быть стратегом.
Она просияла:
– Правда же, так лучше?
– Конечно, – подтвердил он серьезно. – Только, пока их мундиры будут везти, как бедным солдатикам ходить по улицам Петербурга голыми?.. Ведь уже холодает.
Субботними вечерами к нему приходили друзья. В большинстве это были офицеры, с которыми он подружился в Русско-турецкую войну и кампанию 1812 года. Теперь, когда он перебрался в столицу, бывшие боевые соратники отыскали старого товарища.
Одним из ближайших друзей стал Алябьев. Храбрый офицер, он, однако, уже тяготился службой в армии. Война окончилась, врагов изгнали из пределов Отечества, теперь можно было полностью отдаться любимому творчеству – музыке. Однако казарменное существование глушило вдохновение.
– Сыграй что-нибудь, – попросил Засядько.
Алябьев, улыбаясь, подошел к роялю. Собравшиеся друзья многозначительно переглядывались. Алябьев уже предупредил их, что сумеет вышибить слезу из железного генерала. Это было весьма рискованное заявление, ибо Засядько сдержанно относился к фортепьянной музыке.
Алябьев положил руки на клавиши. Прозвучали первые аккорды… И все увидели, как встрепенулся Засядько. Даже сделал шаг вперед, но опомнился и замер. Только лицо вдруг побледнело.
А комнату наполняла никогда ранее не слышанная мелодия. Призывная и одновременно печальная, словно говорила она о жизни храбрых и сильных людей, которые постоянно смотрят смерти в глаза и часто не возвращаются с поля брани…
Все стояли молча, внимательно вслушиваясь в слова незнакомого языка, однако музыка не знала языкового барьера. Перед слушателями словно бы проходили колонны легендарных спартанцев или овеянные славой римские легионы. Шли в бой против неисчислимых сил варваров, чтобы погибнуть на земле и воскреснуть в песнях и легендах…
Когда Алябьев опустил руки и наступила тишина, Засядько подошел к другу, обнял его за щуплые плечи. Глаза генерала были полны слез.
– Спасибо, дружище! Откуда это сокровище?
– Понравилось? – спросил Алябьев, нервно поправляя пенсне и оглядываясь на собравшихся.
– Где ты услышал эту вещь?
За композитора ответил другой участник войны 1812 года, Сергей Глинка:
– Можете поздравить Александра Александровича с завершением огромной работы. Он заканчивает подготовку к изданию сборника малороссийских песен. Насколько я знаю, это будет первое такое издание в России.
– Правда? – спросил Засядько.
– Правда, – ответил Алябьев смущенно. – Собственно, собрал песни Максимович, я только немножко обработал их и подготовил к изданию. Боюсь только, что будут хлопоты с разрешением к печати.
– Как будет называться сборник? – поинтересовался Засядько.
– «Голоса украинских песен».
– Обязательно приобрету.
В этот момент от двери раздался сильный звучный голос:
– И я тоже!
Все оглянулись. На пороге стоял крепко сложенный рослый мужчина лет сорока – сорока пяти. У него было красивое мужественное лицо воина. Правую щеку пересекал старый шрам.
Засядько поспешил навстречу другу, который посещал его в каждый свой приезд в Петербург.
– Знакомьтесь, друзья, – сказал Засядько, обращаясь к присутствующим, – мой старый друг, граф Огинский.
Огинский взглянул на гостей. Большинство из них знал, а о некоторых слышал. Ныне литераторы и композиторы, в 1812 году они, сражаясь против Наполеона, ратоборствовали и с польскими полками, шедшими под знаменами императора, который обещал Польше независимость. Жуковский воевал под Бородином, Батюшков ранен при Гельсберге, князья Вяземский и Шаховской служили в казаках, Глинка и Карамзин – в ополчении.
– Я зашел проститься, – сказал Огинский. – Еду во Флоренцию. На этот раз, видимо, надолго. Что-то разболелись старые раны, ночами не сплю…
Он оглянулся на открытое фортепьяно, помедлил:
– Ладно… Сыграю на память, никто еще не слышал в новой обработке. Видимо, это моя лучшая вещь…
Сел, взял первые аккорды. Слушатели затихли в почтительном молчании. Они знали графа Огинского, боевого соратника мятежного генерала Костюшко, активного участника восстания против России, бывшего депутата знаменитого четырехлетнего сейма. Многим этот политический деятель был известен и как композитор, автор военно-патриотических песен и маршей.
Засядько слушал мелодию с противоречивыми чувствами. Он узнал, сразу же узнал ее… Дважды слышал ранее: в битве при Требии, когда под ударом 1-го польского легиона полегло два русских полка. Положение тогда спас Суворов… И еще раз, когда 2-й польский легион под командованием генерала Домбровского предпринял отчаянную попытку отбить крепость Мантую… Это было давно, очень давно, но и теперь, когда он иногда вспоминает, половина кабинета растворяется в зыбком мареве, там начинает клубиться дым, нещадно палит жгучее итальянское солнце, слышится страшный орудийный грохот, и, перекрывая шум боя, накатывается хриплое и мощное: «Jeszcze Polska nie zginela…»
