Византия - Ломбар Жан (книги без сокращений txt) 📗
И остановился перевести дух:
– И отверсто будет чрево Евстахии. Лишится Управда потомства, которое во имя племени эллинского и славянского восстановило бы языческое почитание икон и утвердило бы учение о Добре, единоборствующего со Злом. Осанна! Осанна!
Замер во храме голос Гибреаса, сливаясь с ответствиями монахов, с заключительным журчанием органа. Никого не было в гинекее, кроме Склерены со Склеросом, и восьмерых детей. Ни души в кораблях. Ни души на галереях Оглашенных! Словно чрез некие врата испарилась вся братия вдаль от посягательств полчищ Базилевса. Склерена утешилась бы, если б войско повернуло вспять, особливо, если б не услышала ока угроз Патриарха. Не смеялся теперь подле нее Склерос или, по крайней мере, казалось, что не смеялся. Щелкал зубами от ужаса, а не от радости, и механически не упадала и не поднималась его борода. На полу гинекея оставил нежно курившуюся кадильницу и друг за другом прижимал к сердцу Зосиму и Акапия, в беспамятстве обвивал прелести Параскевы и Анфисы, обнимал Кира, Даниилу, Феофану, Николая, покрывал лоб, щеки, плечи их поцелуями, которые туманились слезами.
– Уйдем! Уйдем!
Устрашенные отшатнулись восемь детей, когда вторгалось войско на вымощенную площадь, и скрипучей громадой, выраставшей за переплетающимися бичами и безмолвными всадниками на рогатолобых конях, надвигались стенобитные орудия: бэтлисты, катапульты, тараны, крюки, багры и косы. Закрыв глаза, застенали дети: Зосима, Акапий, Кир, Даниила, Феофана, Николай, Анфиса, Параскева. Их потянул за собой неизменно щелкавший зубами Склерос, потянула плачущая Склерена. В круглый просвет она различала на Дороге Победы черные точки воинов, избивавших двух людей, которые бежали во всю прыть, прикрывая спины растопыренными ладонями от сыпавшихся им во след пинков. Некто жирный поспешал впереди с занесенным ключом, раскачивая головой, в камилавке, сколотой пером цапли, в зеленой одежде, на животе расцвеченной чудовищем рогатым и когтистым. Склерена узнала Сановника и воинов, отряженных утром к Лихосу. Свирепые, направлялись они сейчас к Святой Пречистой, и заунывно звенели в ушах Склерены пинки, падавшие сзади на Палладия и Пампрепия к великой потехе любопытных, – без сомнения, враждебных Добру и иконопочитанию, Православным и Зеленым, – ненавидящих племена эллинское и славянское, раздавить которые в лице Евстахии и Управды хотели Голубые вкупе с иконоборцами.
Громко лязгнули двери: поспешно замкнулись засовы врат нарфекса. Издалека донеслась песнь иноков, удалившихся в кельи. Устрашали звуки органа и, наконец, молитвы смерти! Бедняк, жалкий видом, бросился к Склеросу, Склерена и восьми детям их на нижней галерее Оглашенных.
– Спасаясь, ищу я убежища, ибо меня домогаются они, богатств моих, приобретенных продажею арбузов. Базилевс хочет сокровищ моих, но я закрою пред ним двери Святой Пречистой, и проклянет его игумен Гибреас!
То был Сабаттий, впавший в совершенное безумие. После арбузного погрома странная работа совершилась в его и без того уже скудоумной голове. Он возомнил себя обладателем сокровищ, которых жаждет Константин V. На небольшие деньги, уцелевшие от смехотворной битвы арбузами, он смог купить себе осла, который превратился для него в колесницу славы, дороже всех красивых коней Басилевса, рогатолобых, убранных золотом и медью. Восседая перед арбузами под выступом Геодомонова дворца с ослом, который подле него жевал грязную траву и арбузные корки, он сурово слушал византийцев, разжигавших забавы ради безумие его, уверявших Сабаттия, что Базилевс мечтает о его сокровищах. Потрясающим страхом переполнил его утренний поход войска. Бросив арбузы и осла, он кинулся во Святую Пречистую в надежде найти в ней убежище. И с горящими глазами, размахивая руками, говорил об этом Склеросу и Склерене с восемью детьми, принимая их, вероятно, за Сановников, и бессмысленно умолял Зосиму, Акапия, Кира, Даниилу, Феофану, Николая, Анфису и Параскеву:
– Спасите меня! Базилевс Константин V хочет похитить сокровища, которые я выручил продажею арбузов. Знайте, что я отдам вам часть сокровищ моих, если укроюсь от богомерзкого Самодержца, с которым справедливо борются Гараиви и Сепеос, хотя он и отсек им нос, уши, ступню, руку и выколол глаз!
Отскочив, в отчаянии он ударял в ладоши, забиваясь в угол галереи Оглашенных, где блеск лампады озарил безумный лоб Сабаттия, воспаленно матовый под заостренным черепом, и ярче осветил его тревожный, блуждающий взор.
Мерный топот и краткие крики приказаний врезались на замощенной площади в скрежет железа и грохот катившихся орудий, которые воздвигались у нарфекса храма, облепляли его высокий фасад от низу и превыше самого купола с неизменным кругом окон, через которые проникало сияние дня и зажигало четырех ангелов сводов, круглый наос, ротонду, где исполинская Приснодева воздымала свое могучее тело в наряде красок и драгоценных камней на золотом фоне. И самозабвенно трубили ангелы, гибкостанные, в веющих одеждах и звали на бой с воинами Зла, с Исаврией, с Иконоборчеством, с Голубыми и Помазанниками, поддерживающими порочного Базилевса, со знатными, презревшими искусства человеческие. И выше возносилась в ротонде Приснодева, словно готовясь своим могучим челом рассечь свод и навек – если обречена гибельному концу Святая Пречистая, столь долго охранявшая ее Божественную непорочность – улететь из Империи Востока, отвергнувшей иконы, чрез которые молили предстательства сына ее Иисуса, – из Империи, отринувшей Добро, которое Гибреас стремился возвести на царство. Содрогнулись поклоняющиеся иконам монастыри и храмы. Зазвенели симандры их медленными погребальными звонами, эхо которых докатывалось до Святой Пречистой. Еще не видать было Управды.
Евстахии и Виглиницы, пребывавших, конечно, в гостеприимных покоях Склероса и Склерены, точно ничем не грозило им вторжение воинства.
VI
Меж тем бежали Гараиви с Солибасом в равнинных окрестностях Византии, бежали тропинками, по которым брели кочевники, тянулись вереницы верблюдов и низких повозок, нагруженных свиньями, молодыми телятами, травой, плодами. Изумлял некоторых безрукий стан Солибаса и всех веселило безухое, безносое лицо Гараиви. Вскоре достигли они Святой Пречистой со стороны Ротонды. С высоты бесконечность города разверзалась перед ними: дороги струились, дома выступали и выпуклости храмов, бань, гротов, часовен, монастырей, над которыми золотились и серебрились очертания крестов. Там, там Святая Премудрость воздымала свою тяжкую громаду, Великий Дворец спускался до Пропонтиды с Триклиниями своими и Гелиэконами, с Фиалами, Галереями, Кубуклионами. Ипподром круглил свое гульбище, населенное статуями, чуть видными на фоне сияющего неба. И словно подвластный этому трехликому воплощению могущества и силы, раскинулся внизу весь город. И медленные перезвоны симандр донеслись до них, в целостное безмолвие вонзавшие благовест Добра, мучимого Злом, – Добра, казнимого Злом.
Надгробные камни туманно забелели, оттененные деревьями, и перескочил Гараиви через стену кладбища. Прыгнул и Солибас, уронив на землю единым взмахом свой безрукий стан подобно бревну, упавшему средь листовидных трав. Они попирали могилы иноков, много могил, опушенных мальвами, воловиками, синяками, листвою пепелистых ив, ярких олеандров, серых гребенщиков, разросшихся, распускавшихся, питаясь грудями мертвецов, сердцами мертвецов, животами мертвецов, лицами мертвецов. Два длинных уха, крутой хребет однокопытного мелькнули в чаще диких дятлин, и, обнажив лохматую голову, осенил себя крестным знамением Иоанн, в то время как Богомерзкий помчался скачкой вольного осла:
– Сегодня ночью нас исповедал наш отец Гибреас, и мы умрем, ибо не покинем Святой Пречистой, которую хочет разрушить Константин V. Обрушится на нас храм наш и погребет нас.
Спокойно промолвив это, он накрылся, и бешено посыпались звонкие палочные удары. Гараиви с Солибасом проникли в один из коридоров обители, пробуравленной кельями, пустыми покоями, мастерскими икон и благочестивых изделий из слоновой кости.