Салют из тринадцати орудий (ЛП) - О'Брайан Патрик (библиотека электронных книг .TXT) 📗
К счастью, мне помогали гувернантка, дорогая мисс О'Мара, и некоторые преподаватели, которых я всегда буду вспоминать с благодарностью. К еще большему счастью, периоды длительного пребывания в постели я проводил в пределах досягаемости книг и читал бесконечно. Не то что я был хронически прикованным к постели инвалидом, вовсе нет — временами я ходил в школу, но, в целом, детство мое было очень одиноким (в скобках могу заметить, что, хотя я долгие периоды времени проводил в Англии и мне очень нравились англичане, особенно мачеха, именно Ирландия и Франция сформировали меня и дали образование в той мере, в какой я был сформирован и получил образование).
Одним из преимуществ, которые я упомянул, было море. Болезнь, мучившая мою грудь тогда и сейчас, не сильно влияла на мои силы. Когда она оставляла меня в покое (наступали долгие периоды ремиссии), мне рекомендовали морской воздух и морские путешествия. У дяди был двухтонный шлюп, а у некоторых друзей — лодки, это славно. Но что еще лучше, у моего хорошего друга Эдуарда, с которым у нас был общий наставник, имелся брат, а у брата — мореходная яхта, перестроенный торговый корабль с прямым парусным вооружением. Он набирал на нее экипаж из старшекурсников, более-менее подросших мальчишек и нескольких настоящих моряков, и выходил далеко в Атлантику. Юность обладает огромным запасом жизненных сил, так что хотя я никогда не стал настоящим марсовым матросом, но вскоре научился прилично убирать паруса, брать рифы и держать курс, что в будущем позволило отправляться в еще более дальние плавания.
Но к тому времени уже случился крах Уолл-стрит, мы вошли в Великую депрессию тридцатых. Люди учились, иногда успешно, как жить и даже развлекаться без прислуги, ждущей у стола, готовить, мыть посуду, застилать постели. Эта ранее неизвестная нам цивилизация наводила определенное уныние.
Что до меня, я продолжал писать, мне никогда и не приходило в голову заниматься чем-то другим. До войны я произвел на свет скучный, подражательный роман и множество коротких рассказов. В конце тридцатых меня целиком захватила книга о св. Исидоре Севильском и западном бестиарии. Для работы над ней я много читал в Британском музее, в Бодлианской библиотеке, Национальной библиотеке Франции, в Падуе и в Ватикане. Но между Мюнхеном и началом войны моя болезнь вернулась с еще большей силой. В этот раз она меня привела в печальное состояние: силы быстро не вернулись, и меня не приняли на действительную службу. Пока в Европе шел блицкриг, я, тем не менее, водил «скорую помощь» в Челси. Во время одного авианалета, когда меня не было дома, в него попала бомба. Никого не убило, но мои рукописи и заметки погибли полностью.
Вскоре после того, как блицкриг выдохся, я вступил в ряды одной из разведывательных организаций, которые процветали в годы войны, постоянно меняя аббревиатуры и соперничая друг с другом. Наша работа касалась Франции, и более я ничего не скажу — раскрытие методов и стратагем, которые однажды обманули врага и могут обмануть его в будущем, представляется мне глупым. После войны мы уехали в Уэльс (говорю «мы», потому что мы с женой вместе водили «скорые» и служили в разведке), где некоторое время прожили в высокогорной долине, чьи обитатели говорили по-валлийски. Славные люди, великолепные горы, но отвратительный климат. Мелкий снег залетал под шифер и образовывал дюны на кровати, куриные яйца замерзали. Солнце и вино стали казаться предметами первой необходимости. Во время краткого визита в Русийон мне повезло найти подходящий второй этаж в доме в маленькой рыбацкой деревне.
В нем жила старая дама, чей осел поднимался по узким ступеням и спал в задней комнате. В те годы деревня оставалась по большей части средневековой и никогда не испытывала потребности в водопроводе или канализации. В Уэльсе я собрал воедино том рассказов (радостный всплеск настоящей писательской работы после стольких лет официальных отчетов) и антологию путешествий. Они позволили нам провести и то, и другое, и даже электричество. Мы занимались плаванием (Средиземное море виднелось прямо за воротами городка напротив дома), исследованиями окрестностей и помощью соседям в сборе винограда — холмы за деревней покрывали виноградники.
В то время пересылка денег из Англии за границу строго регулировалась: нам было позволено получать лишь £200 в год. Не богатство, конечно, но при разумном распоряжении хватало бы, особенно с учетом того, что многое (например, рис и оливковое масло) стоили вдвое дешевле в Испании, всего в нескольких милях к югу. Мы неплохо жили до конца года, ожидая первого января, когда прибудут следующие £200. Шли месяцы, деньги не приходили. В конце концов, власти сообщили, что раз мы покинули Англию осенью, то следующий перевод должны ждать до следующей осени.
Тревожное, голодное время. Хотя наши соседи оказались невероятно добрыми и деликатными (сколько блюд свежих сардин от рыбаков и бочонков вина снизу), временами мы не знали, протянем ли так. В доме вообще не было денег, когда праведный издатель прислал оплату за перевод одной из моих старых книг, прислал в франках из французского офиса.
Но, как я помню, в целом мы были экстраординарно счастливы. Я много писал, работая над романом «Доказательства». Место действия я поместил в Уэльсе, хотя описанная ситуация могла произойти хоть на побережье Богемии. Когда я его закончил, была поздняя ночь, я пребывал в состоянии близком к прострации. Как бы мне хотелось строкой-другой передать силу общих эмоций и удовлетворения от того, когда ты пишешь хорошо. Я, конечно, говорю лишь о себе.
Книгу вежливо встретили в Англии, и с куда большим энтузиазмом — в Штатах. «Толстые» журналы возносили ей хвалу. Продавался роман не слишком хорошо, но нью-йоркские журналы просили рассказы. Когда из Америки начали поступать авторские гонорары, материальные трудности испарились. Мы даже купили автомобиль, крохотную консервную банку «Citroen 2CV», и объездили на нем весь Иберийский полуостров в тщетных поисках деревни еще лучше нашей.
По возвращении я написал еще несколько рассказов, приличное количество стихов и еще один роман. Одна из главных идей его была неплохой — сухость сердца, неспособность любить или даже чувствовать обычную привязанность и беспокойство, вызванное восприятием этого состояния (как мне кажется, не слишком редкое состояние), а вот исполнение оказалось слабым. Не так давно прочел итальянский перевод и покраснел со стыда. Английские рецензенты оказались довольно добрыми, а вот американцы разнесли его в пух и прах. Источник долларов практически пересох.
Прежде чем эту книгу опубликовали, я написал еще одну забавы ради. Называлась она «Золотой океан». В ней изобретательный ирландский мичман отправился вокруг мыса Горн с экспедицией Ансона в Тихий океан в 1740 году. Тогда единственный выживший корабль захватил галеон из Акапулько с 1 313 843 пиастрами на борту и множество другой добычи. У меня имелись превосходные материалы тех лет, я годами читал книги по флотской истории и неплохо знал море. Историю я написал меньше чем за месяц, большую часть времени — хохоча. Особого впечатления книга не произвела, да я и не ожидал, но последствия ее оказались приятными.
Примерно в это время мы купили участок ступенчатого склона за пределами деревни и построили там вначале маленький каменный писательский домик в глубине скалы прохлады ради (место расчищали динамитом), а потом — крохотное прибежище на плоском месте повыше. С ростом туризма деревня стала очень шумной, а для писательской работы нужна определенная степень тишины. Наверное, сейчас стоит рассказать немного о моем рабочем дне. После раннего завтрака я сажусь за стол и пишу до полудня. После ланча развлекаюсь — гуляю, плаваю, занимаюсь садом или виноградником, а в пять часов или около того, утопив могучий разум в чае, снова сажусь за стол. Вечером, если мы не отправляемся куда-то пообедать или не принимаем гостей, мы слушаем музыку или читаем.
Всё что нарушает этот распорядок (требующие ответа письма, телефонные звонки, нежданные гости), чрезвычайно нежелательно. Я пишу пером и чернилами, как полагается доброму христианину, правлю рукопись в конце недели, печатаю ее, правлю машинописный вариант. Когда глава готова, показываю ее жене, чьи комментарии ценю превыше всего. Процесс медленный, но усидчивость позволяет исписывать гору бумаги (ценою, признаюсь, разрыва непосредственных контактов с окружающими).
