Клад адмирала - Привалихин Валерий (читать полные книги онлайн бесплатно txt) 📗
– Копал?
– Представь себе, ни единожды не ковырнул даже лопатой. В первый раз на Усть?Тойловку приехал, там прежде остяцкое селение было. Остяки допреждь на все лето в тайги дальние кочевали, аж на Улу?Юл, а тут им велели оставаться. Приучали к оседлой жизни, значит… В Светловодовку приплыл в другой раз, брошенная еще до революции деревня, – там, рядом, на соседнем берегу спецпоселенцы, комендатура… И в Пустошной. Годами на заимке, после гибели хозяина, никто не объявлялся – и нате вам, артель старательская обосновалась. А ему на Чаю путь не ближний впоследствии стал – его работать в Боготол перевели… В «оттепель», при Хрущеве, значит, отец заявление сделал в органы. Ну, покопали, покопали, не нашли ничего и сказали отцу, что он лишку о кладах читал, вред. Так ему и сказали.
– А позднее? Искали?
– Да уж не по одному разу в каждом месте.
– Может быть, рельеф местности изменился? Берег рушился, передвинулся? Или солдат не точно места назвал?
– Солдату какой прок врать было, – возразил старый железнодорожник. – А берег, ты верно говоришь, подвинулся. Однако другие ориентиры?знаки имеются.
– Но клада нет. Ни одного из трех, – сказал Зимин.
– Они на то и клады, чтобы не сразу даваться, – с вкрадчивостью в голосе произнес Веревкин. – Верно, Виталька, Сережка? – Не дождавшись от мальчишек подтверждения своим словам, сам и ответил: – Верно.
– Значит, вы верите, что золото во всех этих трех местах, – Зимин положил ладонь на лоцманскую карту, – по?прежнему в целости лежит?
– Лежит, – твердо, с убежденностью ответил старик Веревкин. – Как миленькое. Час не пристал открыться.
– А вот эти обозначения какое отношение имеют к золоту? – Зимин показал на карте отметки «Временная летняя дача» и «Могила иеромонаха».
– Это солдат, Расторгуев его фамилия, от заимки Пустошной до моста так шел, путь его… Ты, Виталька, рассказывал, что на заимке Пустошной произошло? – Старик посмотрел на правнука.
– He?а, – послышалось в ответ.
– He?а, все тебе – не?a, – передразнил правнука Веревкин. – Самое главное и произошло. Заложили они последний клад. Старший отряда велел всем садиться в одну лодку: поплывут обратно. Когда выполнили приказ, сели, он одну за одной с берега две гранаты на корму и в нос кинул. Расторгуева взрывной волной из лодки выбросило, потому и спасся один из всех, дошел до моста.
– Прилично шел, – поглядел еще раз на карту Зимин.
– Долго…
– А потом, после встречи с вашим отцом, что с тем солдатом стало?
– Убили его.
– Убили?
– Наповал. Он вечером пришел, а утром его уже убили. Отец рассказывал, он весь от страха трясся, умолял спрятать его. Говорил, Тютрюмов знает, что он жив, и будет искать, пока не сыщет и не добьет.
– Тютрюмов? – переспросил Зимин.
– Ну да, – подтвердил старый железнодорожник. – Был здесь после ухода Колчака командиром отряда чоновцев. Теперь о нем в Пихтовой, кроме меня, разве что Егорка Мусатов помнит… Слышал о Мусатове?
– Слышал…
– Так вот, солдат боялся, что Тютрюмов по пятам за ним идет, отец обещал его спрятать так – ни одна живая душа не найдет, хоть обыщись. Расторгуев успокоился, уснул. А утром все равно ушел. Тайком. Мертвым с новой раной отец его в черемушнике обнаружил. На пол километра не успел от моста уйти…
– Тютрюмов его?
– Кто ж знает. Наверное, Тютрюмов… Вот так с золотом связываться, – подытожил старик.
– Дед, ты забыл про сменщика еще, – напомнил правнук.
– Верно, – закивал Веревкин?старший. – Утром отец сменился. Сменщик его чуть пораньше пришел. Только отец от моста отдалился, слышит: бабах! Бегом вернулся. Мертвый сменщик у будки лежит на рельсах – и никого около. Тишина.
– В последний раз давно копали в Светловодовке, в Усть?Тойловке?..
– Четыре года назад. Я знаешь что еще про себя кумекаю, почему неудачи все: копать глубже нужно. Ящики в земле лет за десять сгнили, а золото вниз ушло. За семьдесят?то с лишним лет, может быть, метров и на пять. А то еще и вбок сместилось, кроме того что вниз погрузилось.
– А Тютрюмов не мог клады перепрятать?
– Не, что ты. Это летом было, в самом конце. А в сентябре Тютрюмова убили.
– Кто?
– Не знаю. Но с почестями его хоронили. Как героя. Значит, убили белые. Или пушилинская банда.
– М?да. Любопытно. Можно, я к вам еще загляну?
– Заглядывай.
Оперативная группа во главе с Нетесовым, скорее всего, вернется не раньше завтрашнего дня. Это Зимин узнал от сержанта Коломникова, заглянув в горотдел милиции. Зато он, Коломников, будет свободен через три часа, и они могут хоть на целые сутки отправиться, куда Андрей Андреевич пожелает.
– В Усть?Тойловку или Светловодовку можно? – не замедлил воспользоваться предложением Зимин.
– Сложно туда. Надувная лодка нужна, двухместная… – Коломников по?мальчишьи поморщил лоб, очевидно, вспоминая, у кого такую можно взять, вдруг встрепенулся: – А вы случайно не у Веревкина были?
– Был.
– Я так и подумал.
– Почему?
Сержант вместо ответа предложил:
– Хотите повстречаться с одним человеком? Лестнегов Константин Алексеевич. Он тоже колчаковским золотом интересуется.
– Хочу.
– Прямо сейчас?
– А он дома?
– Он постоянно дома. В автомобильную катастрофу попал прошлым летом, ноги отнялись. Кирпичный домик наискосок от церкви. Не той, разрушенной, а действующей, Ильинской. Запомнили?
Зимин кивнул.
– Тогда я до дежурю и подойду. Договорились?
– Коломников, со мной поедешь в Таловую. – В дверях возник незнакомый ростом капитан. Задержав на Зимине взгляд, капитан не спросил, почему в дежурной части посторонние, исчез.
– Вы, молодой человек, ломитесь в открытую дверь. Неужели вы думаете, до вашего появления никто и никогда не предпринимал попыток отыскать следы клада? Кому?кому, а вам неизвинительно начинать вот так. Ни у кого толком ничего не спросив, не попытавшись даже разузнать, какая была проделана работа до вас…
Зимин сидел в просторной прохладной гостиной в доме Лестнегова за столом, слушал хозяина – седовласого мужчину лет шестидесяти пяти, полупарализованного, передвигающегося по гостиной в кресле?каталке.
Подъехав к столу, Лестнегов остановил каталку. Крепкие сухие пальцы обхватили колеса.
– Особенно с этим Веревкиным неизвинительно. Кто вас только свел с ним…
Зимин молчал. Покосился на телефон на полке книжного шкафа: кажется, сержант Коломников успел перед выездом в Таловую не просто предупредить хозяина, чтоб ждал гостя.
– Не перестаю удивляться этому Веревкину, как это ему в голову взбрели такие фантазии. И хоть бы людям голову не морочил. Зазывает, понарасскажет так, что кто поазартнее, подоверчивее, за лопаты хватаются. Лет пятнадцать назад вдруг ни с того ни с сего заявил, что знает, где клад, на том стоит.
– Разве не отец его первым сделал заявление о том, что ему известно местонахождение золота? – спросил Зимин, проглотив слова насчет азартных и доверчивых. Хозяин еще смягчил: не касайся Зимина, сказал бы – доверчивых простаков.
– Шyтите, – прозвучало в ответ. – Я хорошо знал Афанасия Демьяновича. Тайн он не имел, заявлений о кладах не делал.
– И мост через реку Сочур не охранял?
– Охранял, – кивнул Лестнегов. – Но что с того? Никакие раненые к нему не приползали, никого там не убивали. Мы, краеведы здешние, все перепроверяли, потом пытались вызвать Ивана Афанасьевича на откровенный разговор: зачем это ему надо – создавать легенды о кладах? Убеждали, что от Сопочной Карги до Чаи напрямую через косогоры на обычных лошадях не пройти, тем более с грузом – вьючные, монгольские нужны. И что Тютрюмов четвертого или пятого сентября двадцатого года никак не мог метать гранаты на заимке Пустошной, потому что был к этому времени убит…
– А Веревкин говорит, что на Пустошной события происходили в конце лета, – вставил Зимин.
– Это он сейчас говорит, когда его поправили. А прежде и начало августа называл, и конец июля.
