Крест командора - Кердан Александр Борисович (книги онлайн полностью .txt) 📗

– Ты всё сказал. Мы услышали твои слова, анъяди! – стройным эхом отозвались те, кто был в бараборе.

Все кроме Аннацука, который не любил изменять своим решениям.

Ухнула пушка, послав в сторону берега холостой заряд, откатилась и замерла. С гортанным криком взмыли ввысь чайки, сидящие на реях.

Прапорщик Чоглоков, исполняющий на пакетботе обязанности начальника артиллерии, крикнул:

– Слу-у-ушай!

Все и так затаили дыхание, ждали: не громыхнет ли с берега медный единорог – пушечка, что была у Дементьева.

Ответного выстрела не последовало.

Чоглоков скомандовал:

– Заряжай! Пли! – и пушка выстрелила ещё раз.

И снова на палубе воцарилась тишина, перебиваемая криками испуганных чаек и свистом ветра в такелаже.

Пошли уже четвертые сутки после того, как лангбот Дементьева был отправлен на разведку. Всё это время шел дождь и ветер дул порывами. Земля была почти не видна. Нынче к полудню немного прояснилось, туман стал редеть, и с пакетбота увидели берег.

Сразу несколько человек воскликнули:

– Дым! Дым на берегу!

– Живы, слава Богу!

Огонь горел у той самой губы, в которой скрылся лангбот.

– Это несомненно Дементьев, – согласился Чириков.

– Почему же они не возвращаются? – спросил Чихачев. – Погода для гребли очень способна…

– И почему не стреляют в ответ? – поддержал лейтенанта Елагин.

– Сие нам пока неведомо. Возможно, лангбот повреждён, а сами починить его не могут… – Чирикову очень хотелось верить в то, что он сейчас говорил. – Господин прапорщик, стреляйте ещё!

Ещё семь раз выпалили из пушки.

Уже стемнело. Огонь на берегу всё горел, и каждый раз, после выстрела, он вспыхивал ярче, точно те, кто развёл его, подбрасывали в костёр новые дрова.

Утром двадцать третьего июля Чириков собрал офицеров и унтер-офицеров на новый совет, после которого в шканечном журнале записал: «Разсудилось нам, что всеконечно бот поврежден и за тем с способною погодою к нам не выходит. Того ради согласились все обер– и ундер-офицеры и подписку учинили, чтоб послать на малой лодке для починки бота плотника да конопатчика с принадлежащими к починке вещьми, а для свозу оных возымел самовольно желание боцман Сидор Савельев да в прибавок для гребли дан в помощь матроз Фадеев, который также сам на берег похотел ехать».

Тут же стали снаряжать новую шлюпку.

Савельев отправился в трюм, в закуток, служивший крюйс-камерой, чтобы получить мушкетон и заряды к нему. Боцманмат Трубицын – его старый приятель, выдал вооружение и поинтересовался:

– Ну, Фадеев, понятно, он-то шалопут известной, а ты, Сидор, чего на рожон прёшь?

– Долго объяснять! – отмахнулся Савельев.

На самом деле на берег его погнал долг. Еще в Петропавловске Савельев сошёлся с Филькой Фирсовым – денщиком флотского мастера Дементьева. Рубаха-парень, весельчак и песельник очень уж пришёлся по душе мрачноватому Савельеву. Выходками и обличьем он напомнил ему младшего брательника.

Перед отплытьем Филька принёс штоф. Они выпили.

– Не берёт меня батюшка мой Авраам Михалыч! Понима-ашь, Сидор, друг любезный, не берёт… – запричитал Филька. – Сердит он на меня, обманул я их…

– Ну и что, барина обмануть нашему брату за грех не считается… Оне-то, баре, – перешёл на свистящий шёпот Савельев, – нашего брата весь век вокруг пальца водят…

Подвижное, выразительное лицо Фильки окаменело:

– Он, барин мой, не таков. Он – человек нрава строгого, положительного, обо всём благородно понимает. Он простит. Вот увидишь, Сидор, простит меня, вот увидишь…

– Простит, ну и ладно, – согласился осоловевший Савельев.

Филька умоляюще глянул на него:

– Главное, чтоб с ним, с родненьким моим, в энтом плаванье, будь оно неладно, какая хита [94] не приключилась… Может, возьмёшься доглядывать за ним. Он ведь, барин, аки дитя малое, без догляду сгинет…

Савельев покачал головой:

– Не-а, не возьмусь. На кой мне, Филька, твой барин сдался?

– Хотя бы за ради дружбы нашей, – продолжал упрашивать Филька. – А я уж тебя, Сидор Иванович, отблагодарю, вот и задаток припас…

При разговоре о деньгах Савельев встрепенулся. Не то чтобы он был до денег жаден, но в Курске у него осталась жена с тремя ртами. Так что денежки могли пригодиться!

– Ну-ка покажь! – попросил он.

Филька развязал платок. Там лежало семь серебряных монет с ликом императрицы Анны Иоанновны, отчеканенным на каждой.

– Всю службу копил. Думал, на старости лет позволит и мне барин семью завесть. Да ежели с ним что… Да ты бери! Бери! Не боись, не краденые…

Савельев взял одну монету, попробовал на зуб, удовлетворенно крякнул. Завернул деньги в платок, положил себе за пазуху и побожился, что будет приглядывать за Филькиным барином.

Когда Дементьев не воротился с берега, Савельев вспомнил о данном слове, стал терзаться, что сразу не поехал с ним. Нынче стали выкликать охотников идти на выручку пропавшему лангботу, и он вызвался возглавить поиск.

Перед отплытием Чириков дал Савельеву строгий наказ действовать осторожно:

– Запомни, боцман, к берегу не приставай, пока не увидишь на оном флотского мастера Дементьева или кого-то из наших служителей! Ежели не обнаружишь их там, немедленно возвращайся! Если люди и бот наш в добром здравии, разложи два огня. Ежели бот повреждён – огней разожжёте три, а при невозможности его починки – четыре, – терпеливо объяснял он. – Да раскладывайте огни так, чтобы расстояние между ними было, а не поблизости. Оставишь мастеровых для починки, а сам возьми на борт Дементьева и трех-четырех из его команды и вези на пакетбот для докладу…

Савельев обещал всё исполнить, но не выполнил своё обещание.

В шестом часу шлюпка зашла в залив. Было время прилива. Они удачно миновали опасные рифы. Пройдя с полмили по спокойной воде, оказались у песчаной отмели, за которой поднимались ввысь горы, поросшие густым хвойным лесом.

Из-за туч выглянуло солнце. Оно уже клонилось к закату. Лучи позолотили песок, сделали прозрачной воду в заливе. Рай земной, да и только!

Вокруг было тихо – никаких следов команды Дементьева. Только птичий щебет в лесу да мягкий плеск прибоя.

– Причаливайте! – приказал Савельев Фадееву и Горяну.

Те послушно взмахнули веслами и широкими взмахами пошли вперёд.

Шлюпка мягко ткнулась в песок.

Савельев вылез из нее, огляделся.

– Сидор Иваныч, а как же наказ капитана?.. – напомнил трусоватый Фадеев.

Савельев прицыкнул на него:

– Я те дам капитана, Димитрий! Я здесь для тебя и капитан, и Господь Бог! Смотри лучше за гичкой!

Левее, где скалы подступали почти к самой воде, он увидел ручеек, стекающий с кручи по каменным, словно нарочно вырубленным ступеням. Подошёл к нему, зачерпнул прозрачную воду и жадно напился. Вода была студеной, сладила.

– Горян, Полковников, наберите-ка воды в анкерок!

Савельев вернулся к шлюпке взял мушкетон и сказал Фадееву:

– Пройдусь, может, попадёт какая живность…

Фадеев помнил, что боцман – заядлый охотник, и понял, что отговаривать его от этой затеи бессмысленно, но все же почёл за лучшее еще раз напомнить:

– Сидор Иванович, капитан же приказал, ежели своих не обнаружим, сразу возвращаться…

Савельев показал ему кулак и стал заряжать мушкетон.

Это было делом непростым и требующим определённой сноровки. Он поставил курок на предохранительный взвод, осторожно, чтобы не замочить слюной, скусил бумажную гильзу патрона, отсыпал порох на желобок полки и закрыл её. Утвердив мушкетон прикладом на землю, всыпал остальной порох в ствол, вогнал пулю, взвёл курок.

Взяв мушкетон наперевес, Савельев зашагал в гору в самом благодушном настроении.

Не успел он подняться наверх, как увидел какого-то большого зверя, промелькнувшего в зарослях саженях в сорока от него. Зверь с треском скрылся в чаще.

«Никак медведь», – обрадовался Савельев и взял мушкетон на изготовку. Он стал вглядываться в сумрачные дебри, прислушался. Впереди саженях в тридцати – сорока снова треснул валежник, мелькнула бурая шкура. «Так и есть, косолапый! Будет нынче у нас жаркое…»