Воевода Дикого поля - Агалаков Дмитрий Валентинович (бесплатные книги полный формат .txt) 📗
– Скоро мимо Черемшана проходить будем, речки нашей славной, смекаешь? – на второй день спросил атаман у Белуги.
– Смекаю, – ответил тот.
Оба имели вид заговорщиков.
– Навестим левый бережок, зайдем подальше?
– А почему не зайти – зайдем, – усмехнулся исполин.
Хоть и говорили казаки негромко, между собой, Тимоха, все подмечавший, забеспокоился.
– Так ногайцы ж охотятся за вами, Богдан Петрович? – осторожно встрял он. – Сами говорили. Отчего ж не к правому бережку-то? Во-о-он, степь-то: на сто верст видать!
– Гляжу, зрение у тебя хорошее, – покачал головой Белуга. – Поделись одним глазком-то, строитель!
Тимоха поспешно отступил. Барбоша хитро прищурился:
– Всё знать хочешь, строитель, да? Кто, куда, зачем? Заначка у нас в том урочище есть. С год назад ногайцев Уруса, караван их купеческий, покрошили, а забрать всё не успели. Подмога басурманская подошла – ноги пришлось уносить. Половину добра в оврагах схоронили. Когда еще выберемся?
– Всё одно, князь бы не одобрил, – робко возразил Тимоха. – У нас задание от царя самого!..
– Цыц! – рявкнул на него Белуга. – Сынков своих учить будешь. – Он приблизил свое страшное лицо к лицу строителя: – Доживешь если…
Больше половины пути было пройдено. До этого времени казаки менялись: пока одни гребли, другие, кутаясь в шубы и тулупы, отсыпались на носу и корме. В конце второго дня открылась река Черемшан по левому берегу Волги. Всем давно хотелось согреться: поесть по-доброму горячего – каши да похлебки, – набраться сил. А если берег окажется безопасным, то и заночевать здесь же. Пока корабли приближались к береговой полосе, половина казаков высматривали неприятеля, но того нигде не было видно.
– Отстали, черти, – кивнул Белуга. – Идем к берегу!
Скоро струги вошли в русло Черемшана, невеликой речушки, и стали чалить один за другим. Река подходила к полосе песка, шагах в десяти от воды начинался низкий обрыв. По правому берегу Черемшана шел густой полосой хвойный лес. Слева, куда пристали казацкие струги, за желтой степью начинались перелески. Далеко видать!
– Две пушки на берег, – первым спрыгнув на песок, приказал атаман. – На обрыв. Белуга, проследи!
– Будет сделано, атаман! – весело бросил могучий помощник Барбоши.
– А почему его Белугой зовут? – поинтересовался неугомонный Тимоха.
– Ревет как белуга, когда людей режет, – рассмеялся Богдан.
Те из казаков, что слышали их разговор, заржали. В том числе и сам Белуга. Но атаман уже забыл о любопытном строителе – он отдавал команды.
– Оружие тащите на берег, в самое сухое место. И чтобы все пищали были заряжены! Сам проверю! Федька, Кожин, – окликнул он одного из казаков, – на тебе наш обед и ужин! Иван, поросят сюда! Сам разделаешь! И чтоб каши на всех хватило! – Молодой бородатый казак кивнул. – Обед готовьте скоро, костры будем жечь засветло! Степка Барин и Громовой, вы – часовые до полуночи, – подвел итог распоряжениям Богдан Барбоша.
Оставив на Белугу ужин и охрану, атаман с частью отряда ушел вдоль реки. Иван Хромой, казак, припадавший на левую ногу, тащил двух крупных, истошно визжавших поросят. Один вырвался, взорвал воду у берега, тычась в обрывчатый склон. Казаки устроили за ним погоню. Ржали, улюлюкали. Носился поросенок долго, оказался увертливым, но в конце концов его поймали, и скоро оба животных, друг за другом, горестно взвизгнули и смолкли.
Тимоха, поглядев на брата, покачал головой:
– А я и не знал, что атаман такой запасливый! Думал, рыбки наловим…
– Молчи! – одернул его Трофим. – Рыбки… Смотри, язык он тебе подсечет наполовину-то! А то и поболее! Ты поменьше с ним балабонь.
– Этот может, – вздохнул Тимоха. – Точно может!
А казак Иван, пока другие выносили оружие, уже ловко работал ножом.
– Уж поверь, им разницы нет – порося вот так ломтями накромсать али тебя, дурака алатырского, – добавил Буров-старший.
Через час в казанках закипела вода. В одни бросили куски поросятины, в другие – пшено. А еще через час, выставив посты, казаки принялись за трапезу. После двух дней, когда вяленая рыба и хлеб были единственной пищей казаков, каша, горячий бульон и нежное разваренное мясо поросят оказались весьма кстати. А казаки атамана Барбоши, как видно, трапезничать привыкли хорошо. Хлебали деревянными ложками из глубоких и широких плошек. По тарелке и ложке нашлось и для братьев-строителей. Огромные медные казаны пустели быстро. Два из них оставили для атамана и его спутников. Еще в одном котелке заварили травяной чай.
– Эх, сейчас бы медовухи! – утирая губы, сказал Степка Барин. – Во здравие-то!
– Будет тебе медовуха, – ложкой выгребая остатки мяса из плошки, пообещал Белуга. – В Казани будем – упьешься.
Степка Барин тихонько вздохнул и промолчал. Братья Буровы ели молча, тихо, не привлекая к себе внимания, то и дело косясь на разбойников. Особенно – младший. Белуга подмигнул Тимохе и вдруг, подняв голову к небу, страшно и раскатисто завыл. Тимоха закашлялся, старшему брату пришлось стучать его по спине под общий казачий гогот.
Все чаще казак-исполин смотрел в ту сторону, куда ушел атаман. Когда стемнело, в отдалении раздался свист.
– Слава Господу! – облегченно вздохнул он.
Это возвращался Богдан Барбоша с товарищами. В руках они несли кожаные мешки и кованый сундук.
– Не всё отыскали, – сказал атаман. – Утром еще разок попытаем удачу.
Ему и другим уже подавали кашу со свининой. Ни одного огонька не было на берегу. Костры затоптали. Часть казаков улеглись на дне стругов, часть остались под обрывом. Можно было наконец-то вытянуть ноги и отоспаться по-человечески. Когда над Волгой поднялась луна и рассыпала зыбкое серебро по реке, лагерь уже мирно похрапывал. И только сторожевые Степка Барин и Громовой, кутаясь в шубы, зорко вглядывались в степь.
А Тимохе не спалось. Правда, заснул он на полчаса, но в его коротком сне неожиданно выплыло страшное рябое лицо казака Белуги, приблизилось к нему и, открыв рот, издало чудовищный вопль. В одно мгновение, вскрикнув, Тимоха сел, уставившись на спящую реку.
– Спи, строитель, – сонно окрикнул его Белуга. – Даже во сне трещишь! Смотри, рот-то зашью тебе, – уже вновь засыпая, бормотал он, – помычишь тогда у меня…
Тимоха отдышался не сразу. И больше уже глаз не сомкнул. Но что-то еще не давало ему покоя. Не сразу, но сообразил наконец – что. Он лег и приложил ухо к голой холодной земле. Далекий и едва ясный перестук коснулся его слуха. Тимоха хмурился и слушал, и вновь хмурился. А затем залез на обрыв, где зевали дозорные.
Тимоха присмотрелся к голой степи: только черная пустыня да ночное серое небо.
– Чего не спится? – спросил Степка Барин. – Дрых бы.
Тимоха поежился.
– Да не спится вот… – Он решился и подошел ближе: – Я топот слышу.
– Какой еще топот?
– Конский. Слух у меня шибко хороший…
– Да ну? – насторожился второй казак по кличке Громовой.
– А вы, казачки, приложите ухо к земле-то, – посоветовал Тимофей.
Степка Барин недовольно покачал головой, но все же не поленился: опустился на колени, приложил ухо к степной траве.
– Ничего не слышу – иди спи!
Тимоха вновь приник ухом к земле:
– Слышу, ей-богу, слышу! Теперь ближе!
Оба казака встали, зло уставились в ночную степь. Они стояли и смотрели в темноту, а Тимоха слышал теперь, как часто билось его сердце… И тогда все трое увидели там, в глубине степи, легкое движение. Черная туча двигалась к ним.
– Святые угодники! – только и прошептал Степка Барин. – Матерь-заступница! Громовой, фитиль! Фитиль!!
Сухо щелкнуло огниво, еще раз. У первой пушки запылал фитиль, затем и у второй.
– Мама, мамочка, – бормотал, отступая, Тимоха. – Господи Иисусе! Прав я оказался!..
Только тут Степка Барин догадался: поднял с земли тяжелую пищаль и, вскинув ее, выстрелил вверх.
– Ногайцы! – взревел он. – Ногайцы, братцы! Сюда!!
Тимоха даже присел от грома. А впереди, все четче разделяясь на отдельные тени, колыхалась приближающаяся туча. Уже был слышен топот копыт сотни лошадей, а то и поболее, сдержанное улюлюканье. Но другой гром, настоящий, буквально оглушил Тимоху. Пальнула одна пушка, за ней – вторая. В самую гущу надвигающейся тучи. С берега было видно, как рвется на части она, бледнеет. Смяла картечь вражеский центр – раздробила, порвала. На фоне ночного неба уже видно было, как одни лошади с седоками перелетают через других, как их топчут третьи и четвертые, и падают сами в эту гущу. Половина оставшихся в живых ногайцев, не ожидая подобного отпора, уже разворачивала коней и неслась назад. Только самые храбрые, с луками наперевес, решились-таки атаковать лютого врага – волжских разбойников. А казаки, продрав глаза, очумевшие от скорого подъема, уже лезли на обрывистый берег, укладывали на него пищали, взбирались сами.
