Чёрный всадник - Малик Владимир Кириллович (читать полную версию книги TXT) 📗

— Успеете! — отрезал кетхуда. — Да все равно не попадёте домой… Как только ступите за Дунай, вас сразу упекут в какой-нибудь отряд — и в поход!..

Арсен насторожился: запахло важными новостями. Но кетхуда замолчал.

— Поезжайте, никуда не сворачивая, на восход солнца — и попадёте в Аккерман, — не хотел сдаваться Арсен. — А в степи повсюду пастухи. Если понадобится, они дорогу укажут…

— Я приказываю тебе, собака! — разозлился кетхуда. — Поворачивай!

Пришлось подчиниться. Арсен выразительно посмотрел на Романа и подстегнул коня.

Сначала ехали молча. Впереди кетхуда с Арсеном, за ними — Роман, позади растянулись спагии.

— Неужели опять запахло войной? — спросил Арсен, пытаясь завязать разговор. — Скажу по правде, надоела она мне хуже горькой редьки!

— Ты давно из дома? — уклонившись от прямого ответа, спросил кетхуда.

— Уже пятый год…

— А дом далеко?

— Про Кызыл-Ирмак слыхал?

— О, далеко!.. — посочувствовал кетхуда и добавил: — Что я могу тебе сказать? Ничего утешительного. Придётся ещё лет пять, а то и десять тянуть военную лямку… Сердар [67] готовит большое войско для войны с Австрией, потому что цесарь задумал отобрать у нашего падишаха Восточную Венгрию. Ну, а наш падишах не прочь отобрать у цесаря Западную Венгрию. Вот уже полтораста лет — ещё со времён султана Сулеймана Кануни [68] — не решится тяжба между двумя властелинами из-за этой земли… Ещё в сентябре тысяча пятьсот двадцать девятого года, после того, как была захвачена Буда, Сулейман осадил Вену, и полмесяца его стодвадцатитысячное войско штурмовало город, где было всего двадцать тысяч защитников. Но взять так и не смог, отступил ни с чем… Второй его поход тоже закончился несчастливо. Теперь наш богоданный падишах решил, что настало время, когда аллах поможет ему сделать то, чего не сумел сделать Сулейман…

— Никогда так подробно об этом я ни от кого не слышал. Кетхуде великолепно известна история затянувшегося спора! — удивился Арсен.

— Ещё бы! — произнёс польщённый похвалой кетхуда. — Как я могу не знать её? Я родился в Венгрии, там мой зеемат [69], а моя мать — мадьярка.

— Так ты венгр? — воскликнул Арсен.

— С чего такое взял? Я правоверный мусульманин. Мой отец был спагия, и я тоже спагия… Верный слуга нашего падишаха.

— Мне показалось, что ты не очень хочешь опять воевать…

— Можно подумать, что тебе не терпится поскорее сложить голову, — с раздражением бросил кетхуда. — Я и без войны проживу неплохо!

— Я по-другому думаю, — схитрил Арсен. — Тебе хорошо — имеешь небось большую усадьбу, душ двести райя [70].

— Все пятьсот! — горделиво изрёк кетхуда.

— Ну, вот видишь… А у меня ни одного. Руки да сабля, которой я добываю себе на житьё…

Кетхуда подозрительно покосился на своего спутника, но ничего не сказал. Арсен тем временем продолжал:

— Потому мне и странно слышать, что спагия, кетхуда, который должен был бы, как пёс, верно стоять на страже веры и падишаха, жалуется на судьбу и осуждает войну против неверных…

Кетхуда натянул поводья, гневно сверкнул глазами:

— Кто скажет, что я говорил такое? Никто! А ты, паршивый шакал, благодари аллаха, только что сдержавшего мою руку, которая едва не снесла твою дурную голову! Прочь отсюда и не попадайся мне больше! Собака!..

— Благодарю, — поклонился вполне искренне Арсен, радуясь вполне его устраивающему повороту событий. — Езжайте прямо — до Аккермана уже недалеко… И пусть бережёт тебя аллах, высокочтимый ага!

Он кивнул Роману, и они, повернув коней, быстро помчались назад.

8

На Чагу прибыли на исходе дня. Небольшая степная речка извивалась меж рыжих, истоптанных овечьими отарами холмов, блестела золотистыми плёсами под лучами красноватого предвечернего солнца.

Надеяться на счастливый случай, который помог бы разыскать аталыка Ямгурчи, было нечего: на это мог уйти и день, и два. Поэтому друзья решили расспросить чабанов.

Напоив коней, повернули вверх по течению, к кустарникам под холмом, где паслась отара и горел костёр. У огня сидел старый-престарый чабан и длинной закопчённой ложкой помешивал в казанке чорбу.

Оставив Романа с лошадьми на берегу реки, Арсен подошёл к старику, поздоровался. Тот поднял на незнакомца выцветшие, слезящиеся от дыма глаза и надтреснутым, скрипучим голосом, заикаясь, прошамкал:

— Т-ты т-турок?.. С-садись, г-гостем б-будешь!

— Откуда взял, старик, что я турок? — удивился Арсен.

— А-а, т-турка с-сколько ни учи п-п-по-нашему, все равно с-слышно… С чем п-пришёл сюда, г-говори! Д-дорогу спросить?

— Как ты угадал?.. Правда, хочу узнать про дорогу.

— Я в эт-той с-степи д-долго живу, не один д-десяток лет, и з-знаю, что п-путники обращаются к ч-чабану только т-тогда, когда не в-ведают дороги… Тебе к-куда?

— К Ямгурчи… Его улус где-то тут недалеко.

— К Ямгурчи? Это к к-какому — к Б-безухому или Хромому?

— Мне неизвестно, безухий он или хромой, знаю только, что он был аталыком Чоры, сына мурзы Кучук-бея.

— А-а-а, т-так бы сразу и сказал! Потому что э-т-то совсем д-другой Ямгурчи… Этот и не Б-безухий, и не Хромой, как я п-подумал с-сначала, — чабан в улыбке показал беззубый рот. — Это Ямгурчи В-вороньё Гнездо! Хе-хе-хе!.. Я тут в-всех знаю!

— Так где он живёт? — Арсен начал сердиться на болтливого старика.

— Ж-живёт он, д-да будет т-тебе известно, в урочище Г-глубокий яр. Это где п-проходит через Ч-чагу д-дорога из Бендер н-на Дунай… С-слыхал?

— Нет, не слыхал, старик… Благодарю тебя! Прощай!

— Б-будь здоров… П-поезжай б-берегом, берегом… До с-самого караван-сарая… П-потом сверни направо — да д-долиной, долиной… Т-так и доберёшься д-до Г-глубокого яра. Т-там он и ж-живёт, Ямгурчи В-вороньё Гнездо… С-смекнул? — И старик для большей убедительности указал грязным крючковатым пальцем на север, откуда струилась тихая Чага.

Арсен ещё раз поблагодарил старика, чётко и зримо представляя себе, по его описанию, дорогу, которая должна привести к цели!

Ехали, объезжая ногайские кочевья, до сумерек. А когда стемнело, стреножили лошадей, пустили их пастись, а сами легли спать.

Встали с утренней зарёй и снова тронулись в путь.

Все было так, как обрисовал старый чабан: и заброшенный караван-сарай возле брода через речку, и широкая долина, которая свернула направо от Чаги и вывела их к урочищу Глубокий яр.

Улус аталыка Ямгурчи был расположен в живописной балке с пологими склонами, кое-где поросшими кустами боярышника и бузины. Посреди балки, перегороженной плотиной, блестел на солнце небольшой пруд. Возле него стояло несколько юрт и кошар. На лужайке, у пруда, паслись гуси, вдали, где балка переходила в крутой яр, бродила на пастбище овечья отара… И ни одной живой души.

Казаки придержали коней.

— На хуторе, кажись, никого, — тихо сказал Роман. — Даже не верится, что где-то тут томится в неволе Стёха!

— И все-таки она здесь! — откликнулся Арсен, внимательно оглядывая все вокруг. — Чует моё сердце… Но ещё остаётся нам самое главное — вырвать её отсюда!

— Коль добрались сюда, увезём…

— Скажешь гоп, когда перескочишь, — охладил друга Арсен и тронул коня.

В это время, завидев незнакомых, залаяли собаки. И тут откинулись пологи юрт, и из них высыпали черноголовые дети, подростки, женщины. С любопытством уставились на чужаков… Потом вышел старый лысый татарин в красной рубахе и в пёстрых цветастых шальварах. Он был, несмотря на годы, сильный, жилистый. На испещрённом морщинами лице выдавался большой хрящеватый нос… Приложив руку ко лбу, чтоб защитить глаза от яркого солнца, старик старался узнать, кто такие неожиданно нагрянувшие к нему всадники.