Проклятие виселицы (ЛП) - Мейтленд Карен (читать полную версию книги TXT) 📗
Матушка осторожно сняла клобук с головы ястреба, птица встряхнула перьями и оглядела комнату. Блестящие жёлтые глазки словно искали что-то. Палец у Рафа ещё болел, и когда загнутый клюв оказался в дюйме от его лица, он не удержался и чуть отодвинул кресло. Матушка рассмеялась.
— Если ты его не тронешь, он не причинит тебе вреда.
Матушка со щелчком открыла шкатулку и извлекла горсть пергаментов, сложив их веером. Потом протянула другую руку, тяжёлые кольца сверкнули совсем рядом с птицей.
— Скажи, мастер Раф, что чувствуют все, но никто не может удержать? Что так сильно, что способно одним ударом разрушить лес, и при этом настолько мало, что может проникнуть сквозь самую узкую щель?
— Конечно, ветер, — ответил Раф чуть более резко, чем следовало. Он не мог понять, что собралась делать Матушка. — Эту загадку знает каждый ребёнок.
— Но как легко мы забываем то, что знали в детстве, дорогой. Как ты и сказал — это ветер, и это ветер уносит в небо птиц. Ветер знает всякое слово — исполненное правды или лжи, мудрости или невежества, но различить разницу могут лишь создания ветра.
Матушка протянула к птице веер пергаментных свитков, и та, резко подавшись вперёд, принялась выдёргивать их и бросать на стол — как перья из своей жертвы. Матушка разложила полоски пергамента в ровный ряд, потом потянулась за чем-то в тени. Это оказалась маленькая плетёная клетка, и Матушка широко открыла её дверцу. Если бы жаворонок остался в клетке, в безопасности, он бы уцелел. Может, глупая птичка не видела ястреба или просто рванулась к свободе, думая — если, конечно, способна думать — что сумеет спастись, взмыв вверх — кто знает?
Но жаворонок не долетел даже до потолочной балки. Раф ощутил на лице взмах крыла пронёсшегося мимо ястреба и услыхал, как тот с глухим стуком опустился на пол, сжимая в когтях крошечную мёртвую птичку.
Матушка даже не оглянулась — она пристально разглядывала значки на трёх полосках пергамента, которые птица выдернула из её руки.
— Ветер принёс весть о предательстве, мастер Рафаэль. Но предатель ты сам или жертва измены — известно только тебе одному.
Раф вскочил, отшвырнув назад кресло, быстро вышел из комнаты и зашагал вниз по лестнице. Он и сам не знал, чего надеялся там добиться, что думал узнать. Он собирался сказать Матушке, чтобы больше не принимала Хью, но понимал — даже если он станет умолять её на коленях, она всё равно поступит, как хочется ей. Как давно она знает о том послании из Франции? А это представление с птицей — угроза, чтобы не забрал Элену, или что-то иное?
Не раздумывая, что делает, Раф торопливо пересёк двор и вошёл в зал, где принимали мальчики. Как он и ожидал, комната пустовала — колокол городской церкви ещё даже не пробил полдень. Раф направился к маленькой дверце в дальнем конце комнаты. Он внимательно посмотрел, разыскивая щеколду, но толстое дерево было гладким. Прошло уже не меньше пяти лет с тех пор, как он в последний раз заставил себя войти туда. Но как же тогда Матушка открывала эту дверь? Ведь есть же тут где-то защёлка?
Раф попытался представить стоящую перед дверцей Матушку. Она становилась на цыпочки, дотягиваясь до чего-то. Так он помнил. Может, там спрятан ключ?
Раф ощупывал дверцу вдоль и поперёк, пока не обнаружил маленькое отверстие. Теперь он вспомнил. Матушка использовала нож. Он снял нож с пояса и просунул внутрь, пока не коснулся металла. Осторожно поворачивая лезвие, он сумел просунуть его под металлическую пластину и ощутил, как откинулась защёлка. Раф толкнул дверь, и та наконец отворилась.
Ему пришлось согнуться пополам и почти ползком протиснуться через дверной проём, а иначе он вполне мог разбить голову о каменную арку с внутренней стороны. Но выбравшись из неё, он оказался возле уходящей вниз лестницы и смог выпрямиться в полный рост. Вонь звериных испражнений, гниющего мяса и сырости ударила его с силой осадной машины, вызывая резь и слёзы на глазах. Кажется, раньше не было так ужасно? Раф стал наощупь спускаться по ступеням, касаясь рукой сочащихся влагой стен. На полпути вниз он дотянулся до горящего на стене факела и вытащил его из кронштейна.
Он прошёл мимо клеток, звери беспокойно рычали, некоторые пытались укрыться в глубине клетки от горящего факела, другие бросались на прутья решётки, сверкая острыми зубами. Сколько раз они бились об эти прутья за долгие дни и ночи, сливающиеся в бесконечные годы? И всё же звери так и не смирились с тем, что железо им не поддастся. Может, их заставляла сопротивляться бессильная ярость, может, несгибаемая надежда, размышлял Раф. Либо им просто нравится пугать людей.
Он проходил мимо животных, стараясь держаться посреди прохода и не касаться клеток. Он знал, на что способны эти твари. Он чувствовал за спиной отрывистое, горячее и зловонное дыхание и слышал клацанье острых когтей по железу, когда звери беспокойно рыскали туда-сюда по соломе. Тяжёлый дух от животных, шерсти и помёта наполнял ноздри, в горле першило. Раф закрыл глаза и задумался, сколько времени нужно человеку, чтобы привыкнуть к таким запахам и звукам, чтобы считать это место своим домом.
Снова открыв глаза, Раф зашагал вперёд, пока свет факела не осветил последнюю клетку. Её обитатель проснулся и сидел, без сомнения разбуженный беспокойным поведением животных и приближающимся факелом. Он пристально смотрел на Рафа, моргая от внезапного света. В выражении лица пленника не было признаков узнавания, одно только удивление. Он поднял обрубок руки и откинул с глаз свалявшиеся волосы, открывая лицо навстречу гостю. Потом на коленях пополз вперёд, подтягивая искривлённые обрубки ног, сложив изуродованные руки как для молитвы. Но Раф заметил — не протянул рук к решётке, словно боясь удара. Эти прутья, как и клетка, были его защитой.
Раф присел на корточки и оказался на одном уровне с человеком в клетке.
— Узнаёшь меня? — тихо спросил он.
Пленник только моргал ярко-голубыми глазами. Он снова вытянул руки, на этот раз более настойчиво, но ничем не показывая, что узнал гостя. Раф выругал себя за то, что не принёс еды. Потом вспомнил о кожаной фляге, которую всегда носил на поясе. Раф нащупал флягу. Большую часть её содержимого он выпил по дороге сюда, но немного вина в ней ещё оставалось. Он выдернул деревянную пробку и протянул горлышко фляги сквозь прутья. Некоторое время человек в клетке просто смотрел на неё, словно забыл, что это такое.
— Выпей, — предложил ему Раф.
Тот медленно подполз ближе и приник губами к горлышку. Раф наклонил флягу, вино потекло вниз, и человек закашлялся, но когда Раф попытался уменьшить наклон, узник схватил флягу обрубками рук, притянул к себе и принялся жадно всасывать жидкость, пока не убедился, что внутри не осталось ни капли, и только тогда отпустил.
Раф сидел на корточках на сырых каменных плитах рядом с клеткой. Долгое время эти двое смотрели друг на друга.
— Помнишь меня? — спросил Раф, пытаясь разглядеть хотя бы малейший признак того, что человек его узнал, но лицо узника оставалось непроницаемым и ничего не выражало.
Такой взгляд, обращённый на него, Раф видел давно, еще в детстве. Он даже сейчас это помнил — отец стоял в огромном дверном проёме церкви аббатства, а за ним так неистово сияло солнце, что в солнечном свете холмы за его спиной казались белыми от света.
Раф оглянулся, когда священник уводил его по длинному коридору церкви. Отец с загорелым до черноты лицом и пустыми глазами просто стоял неподвижно, с широкополой шляпой в руках. Никакого выражения. Он наблюдал, как уводят сына, и стоял неподвижно, словно старая олива на их ферме. Может, отец успокаивал себя тем, что сыну теперь не придётся так тяжко работать, а может, и гордился, что сын чего-нибудь достигнет? Кто знает? Точно не Раф – отец никогда не видел особой нужды в словах.
Раф отвернулся от человека в клетке, опустившись на колени на холодные каменные плиты.
— Тальбот сказал, это не моя страна. Так почему меня должно волновать, кто сидит на троне Англии? Иоанн — не мой король. Я ничем ему не обязан и никого не предаю. Важно только одно, то, что должен делать любой — защищать тех, кого любишь. Я обязан спасти их.
