Игра королев - Даннет Дороти (читать книги онлайн TXT) 📗

— Моя партия, ребята! Налейте-ка пива, а я пока выберу, что взять. Отличный у вас пояс, господин Скотт.

Скотт глубоко вздохнул. Игра эта будет длиться, пока у кого-то из них не останется больше вещей, а оба они играют так ровно, что проклятые эти вещи могут переходить от одного к другому неделями — разве что он, Уилл, не выдержит и потеряет все. А условие таково, что бумаги Сэмюэла Харви — последняя ставка Палмера.

При этой мысли он изнемогал от бессильного гнева. После того, что они пережили, после всех страданий леди Сибиллы, после гибели Кристиан, после того, как сам он двадцать раз выставлял себя круглым идиотом, Уилл никому не позволит помахать у себя перед носом такой наградой и отобрать ее, словно игрушку у котенка. Он стасовал карты и с треском швырнул колоду на стол.

— Моя сдача.

Палмер подмигнул:

— Он собирается выиграть на этот раз.

— Я теперь все время собираюсь выигрывать, — заявил Уилл Скотт. — Вы у меня останетесь без сапог, да и без штанов, еще прежде, чем займется заря.

И он начал сдавать.

— Ну наконец-то, — сказал генеральный прокурор, — мы добрались до правды. Не скажу, чтобы я этого ожидал. Признание делает вам честь, господин Кроуфорд. Вижу я: Quum infirmi sumus optimi sumus [11].

Лаудер, несомненно, праздновал победу: крепость пала, и брешь в стене проделало имя сестры Лаймонда.

Итак, он произнес латинскую фразу, и Лаймонд, с трудом возвращаясь к жизни, не остался в долгу:

— Всю честь я с охотой предоставлю вам. Quod purpura non potest, saccus potest [12], господин Лаудер. Я предпочел бы изложить правду простыми словами, минуя полноводный поток сладкозвучной риторики. Эти заметки — мои. Но писал я их для шотландцев, не для англичан. Как бы вы ни толковали мой характер, но ни поместье, ни любовница, ни ключи от всей английской казны не заставили бы меня…

— Обидеть женщину? — любезно подсказал судейский.

Бокклю громко проворчал:

— То, что парень кружил женщинам головы, вовсе не означает, что ему взбрело на ум подорвать четырнадцать девчонок в монастыре!

Лаудер возразил:

— Не думаю, что господин Кроуфорд, устраивая с помощью Кристиан Стюарт свои темные дела, попросту кружил ей голову. И вспомните: она тоже умерла.

Арджилл поддержал его:

— В любом случае, сэр Уолтер, информация по поводу монастыря в этом документе предваряется тремя страницами самых подробных сведений о планах шотландцев; недвусмысленно упоминаются предыдущие донесения английскому Тайному совету. Нелепо было бы предполагать, что это послание было предназначено для шотландцев, а не для англичан.

— Я как раз и пытаюсь объяснить вам. — Лаймонд глубоко вздохнул. — Первые три страницы письма подложные. Они основаны, несомненно, на донесении настоящего шпиона королю Генриху. А сведения о пороховом складе сообщал я. Я спрятал порох в подвале монастыря, где воспитывалась моя сестра, когда он пострадал во время одного из более ранних набегов и был покинут. Человек, который помогал мне, погиб при Солуэй, никто больше не знал о складе, а меня, судя по всему, собирались удерживать в Лондоне еще какое-то время.

Я знал, что правительству нужен порох, и беспокоился, что монахини могут вернуться в монастырь и как-нибудь пострадать. И я, будучи в Лондоне, написал письмо и велел снести его Хозяину Эрскина: его как раз освободили, и он собирался возвращаться в Шотландию. Мне не позволили общаться с другими пленниками.

Бокклю взглянул на Тома Эрскина, и тот сказал:

— Роберт погиб при Пинки.

— Так или иначе, он не получил моего письма, — спокойно продолжил Лаймонд. — Я обнаружил это позже. Письмо было перехвачено, адрес отрезан, а основной текст послужил концовкой для другого донесения, которое переписали, подражая моему почерку. Следующий же карательный отряд, прорвавшийся через границу, нашел монастырь, был застигнут на месте преступления, взорвал пороховой склад, и командир его не преминул оставить письмо, во всем обвиняющее меня.

Сэр Уот заорал вне себя:

— Чертов дурень! Если это все правда, как же ты не следил получше за своим письмом? Мог же ты догадаться, что произойдет, если оно попадет не в те руки, даже если и не знал, что девушки вернулись?

— Эта мысль для меня не нова, — произнес Лаймонд тусклым, безжизненным голосом. — Мне казалось тогда, что я принял все возможные предосторожности.

— Видно, не все.

— Разумеется. Если вы жаждете узнать о моих чувствах по этому поводу, — вдруг вскричал Лаймонд в каком-то диком порыве, — можете судить о них по той неумеренности, которую столь сурово заклеймил господин Лаудер.

— Чертов дурень! — повторил Бокклю. — Погоди-ка, Генри. Если письмо написано двумя людьми, почерк должен различаться, а?

Но прокурор покачал головой, встал и подошел к столу, за которым заседала палата.

— Судите сами.

Бумага шелестела, переходя из рук в руки; солнце, клонящееся к закату, заглядывало в окно, отбрасывая пестрые, геральдические блики. Эрскин прикрыл рукой глаза; Калтер сидел не шевелясь, устремив взгляд на свои ладони.

С противоположной скамьи вдруг поднялся Милн, подошел к узнику, склонился над ним и что-то сказал вполголоса. Лаймонд покачал головой. Лаудер, забрав письмо, уселся и метнул на них быстрый взгляд.

— Ну что, доктор?

Пожилой лекарь выпрямился:

— Если вы хотите, чтобы он дотянул до виселицы, следует быть осмотрительнее.

— Не угодно ли отдохнуть, господин Кроуфорд? Нехорошо, если вы лишитесь чувств.

Бокклю заворчал:

— Да я бы отказался от глотка воды в геенне огненной, если бы мне это так предложили! Лаудер берет верх и знает об этом. Только взгляните на него! Весь сияет, как свинья у корыта.

Он и впрямь улыбался, и улыбка сделалась еще шире, когда Лаймонд ответил насмешливо:

— На самом интересном месте? Нет уж, я как-нибудь потерплю до заключительной части, господин Лаудер.

Лекарь пожал плечами и удалился.

Генеральный прокурор подождал, пока ропот стих, и встал со своего места.

— Полагаю, нет надобности продолжать дознание. Мы выслушали объяснения господина Кроуфорда по поводу того, что произошло в Лондоне и в Лаймонде в 1542 году; мы убедились, что письмо, которое он признает своим лишь частично, написано одним и тем же почерком, и мы все явились свидетелями того, что он признал себя виновным в ужасном, хладнокровно задуманном преступлении.

С одной стороны, у нас есть объяснение происшедшему: оно чудовищно по своей жестокости и открывает невиданные глубины человеческого падения, зато оно простое, правдоподобное и к тому же подтверждено документальным свидетельством и отчасти тем, что нам рассказал сам господин Кроуфорд. С другой стороны, мы выслушали историю, полную невероятных превратностей судьбы, забросившей подсудимого в Лондон и отдавшей беззащитного юношу во власть могущественных враждебных сил.

Нам предлагают поверить в то, что одна из самых высокорожденных дам страны проявила к нему благосклонность, однако же не сделала ничего, чтобы помочь ему; что, будучи горячим сторонником дела Шотландии, он по неосторожности допустил, чтобы опасная тайна попала в руки врагов; что, словно в каком-нибудь романе, существовал некий ужасный английский заговор, в который ему удалось проникнуть. Можно ли все это счесть правдоподобным?

Он сделал эффектную паузу, но Гледстейнс, дотошный и хитрый, вставил свое слово:

— Я бы не мог безоговорочно утверждать, что обе части письма написаны одним почерком. Также и совет взорвать монастырь излишний, если письмо предназначалось для англичан. Это ненужно и предполагает бессердечность, в которую трудно поверить. Особенно если этот человек, будучи тайным соглядатаем, надеялся, что в свое время попадет обратно в Шотландию.

Епископ Рид перебил его:

— Чтобы ответить на это, нужно, как уже сказал Лаудер, изучить характер. Этот человек вел распутную, порочную жизнь, чего сам не отрицает. Вспомните слепую девушку. Вспомните жену брата. Вспомните мальчишку Скотта… — Он осекся: сэр Уолтер вскочил было, но сосед усадил его на место. — Все мы знаем, сколь неуравновешенные, неистовые чувства выказывал этот юноша по отношению к своему новому покровителю. Отвращение — может быть, к самому себе — заставило его вернуться на торную дорогу. Но привязанность, похоже, разгорелась с новой силой. Мы не знаем, что произошло за те месяцы, пока он находился в обществе подсудимого, но признаки крайней, нездоровой чувствительности, постоянных нравственных метаний налицо. Я бы, например, не стал полагаться на его свидетельства в пользу господина Кроуфорда, и мне приятно видеть, что юноша отсутствует, не решаясь, видимо, дать ложные показания.