Красная Валькирия - Раскина Елена Юрьевна (книги регистрация онлайн txt) 📗
Лариса ожидала увидеть опального чекиста сломанным, но отнюдь не была готова к такому перерождению Бакаева. Признаться, она не могла до конца верить ему, и потому не сочла нужным реагировать на эти излияния.
Поспешила распрощаться и только спросила:
- Где похоронили Гумилева?
- Не знаю, Лара, - пожал плечами Бакаев, - Мне Агранов не докладывает. У него спроси, если жизнь не дорога, ни своя, ни родных. Только он сам не знает - ему неинтересно! Мне тоже раньше неинтересно было.
Этот, вспомнившийся у двери Энгельгардтов разговор, помог Ларисе все-таки нажать на хлипкий звонок. Никто не откликнулся, тогда она постучала. За дверью послышались шаги, потом испуганный женский голос сказал:
- Николая Александровича нет дома.
- Вы меня знаете. Это я, Лариса Рейснер. Мы виделись в Летнем саду, еще в шестнадцатом. Не бойтесь, со мной никого.
Дверь медленно открылась, не полностью, только щель с цепочкой. Из щели выглянула смертельно испуганная женщина. На руках у нее заплакал ребенок. Женщина взглянула на Ларису, сказала: "Это и вправду вы...", тяжело вздохнула и все-таки открыла дверь.
"Неужели это Аня Энгельгардт?", - подумала Лариса, разглядывая стоявшую перед ней бледную тень. Где ангельское личико, шелковистые девичьи кудряшки, нежный румянец на щеках? Монгольские скулы Ани еще больше заострились, волосы были коротко подстрижены, в глазах, похоже, навсегда, застыл страх. "За что я презирала и ненавидела ее? - спросила себя Лариса. - На нее же смотреть жалко!".
Анна впустила Ларису в полутемную переднюю коммуналки.
- У нас, Лариса Михайловна, почти все отняли. - тихо сказала она. - Вот только две комнатки оставили - крошечные: для отца с матерью, брата, и нас с Леночкой. Папа свою библиотеку распродает. Не на что жить... Вот, Колю расстреляли...
Аннушка всхлипнула, и вслед за ней снова заплакала девочка. Лара только теперь рассмотрела Леночку. Два года, личико нежное, пастельное, только глазки чуть косят, совсем, как у отца... Ах, Боже мой, у Лены - глаза Гафиза, родные, любимые, незабвенные! Лариса прислонилась к стене и согнулась, как от боли. Словно в полусне услышала тоненький голос Аннушки - по-прежнему звонкий, как у ребенка:
- Что с вами, Лариса Михайловна?
- Ничего, Анна Николаевна. Я должна поговорить с вами. Это ради Лены.
- Папа, - закричала Аннушка, - папа, иди сюда, сама товарищ Рейснер пришла говорить с нами о Леночке!
- Так профессор Энгельгардт все-таки дома? - уточнила Лариса. - Тем лучше.
Одна из дверей, направо, по длинному полутемному коридору, распахнулась, на пороге появился профессор Энгельгардт в каком-то нелепом рыжем пиджаке с суконными заплатами на локтях и старых растянутых на коленях брюках.
- Аня, пригласи гостью сюда! - предложил он, и Лариса вошла вслед за Анной в комнату профессора.
В этой тесной и бедной комнате Лариса почувствовала себя легко и спокойно, как в далеком прошлом, еще до мировой войны. Высокие шкафы, где за стеклянными дверцами матово поблескивали корешки книг, какие-то свитки - наверное, китайские или тибетские, на стенах - иероглифы, в рамках, словно картины... И сам профессор - с одухотворенным, благородным лицом и доверительным, мягким голосом, казавшийся значительным даже в своем нищенском наряде... "Похоже, Гафиз женился на Анне ради профессора и его библиотеки... - усмехнулась своим мыслям Лариса. - Профессор учил Гафиза сокровенному смыслу китайских иероглифов и переводил для него стихи поэтов эпохи Тан. Увы, мой отец не нашел бы с Гумилевым ни одной общей темы, кроме всемирной истории казней...".
- Изволите чаю, Лариса Михайловна? - спросил профессор.
- Папа у нас нет чаю! - вмешалась Аннушка. - Ты забыл...
- И вправду нет... - вспомнил профессор. - Я как раз собирался выменять одну редкую книгу на чай. Но не смог с ней расстаться. Какая жалость! Но ничего - выменяю на молоко для Леночки.
- Не нужно ничего менять, Николай Александрович, - успокоила его Лариса, - в парадном ждет мой знакомый. Мы принесли вам продукты - рис, чай, молоко, масло. Только не отказывайтесь, прошу вас...
- Вы просто добрая фея, Лариса Михайловна! - восхитился профессор. - Чем я могу отблагодарить вас? Разве что книгой... Ах, да, конечно... У меня есть одна книга, которую очень любил Николай Степанович. Я подарю ее вам. Это стихи Гафиза в переводе на немецкий. В переводе поэта-романтика и философа Георга-Фридриха Даумера. Прекрасный перевод, один из лучших, хоть и не очень точный! И издание редкое, можно сказать, редчайшее, - гамбургское, 1846 года! Вы ведь знаете немецкий?
- Знаю, отчего же не знать. Я ведь из рода прибалтийских баронов. Спасибо, Николай Александрович. Эта книга будет особенно дорога мне: в письмах я называла Гумилева Гафизом...
- Я знаю, Лариса Михайловна.
- Знаете? - изумилась Лариса. - Откуда?
- Николай Степанович мне говорил. - объяснил профессор. Незадолго до своего ареста он сказал мне, что однажды вы придете к нам. И просил подарить вам эту книгу.
Лариса не смогла ничего ответить. Прижала руки к груди, чтобы никто не услышал, как тяжело и гулко бьется сейчас ее сердце. Потом собралась с силами, сказала:
- Но откуда... Господи, откуда он знал?
Добрая, мягкая улыбка озарила лицо профессора.
- Поэты - всегда провидцы. - ответил он. - Неужели вы об этом не знаете?
Тут Лариса наконец-то решилась раскрыть подлинную цель своего прихода. С Анной Энгельгардт она никогда бы не смогла говорить открыто и доверительно. Но с этим пожилым мудрым человеком ей было легко и спокойно, как в лучшие минуты жизни.
- Знаю, Николай Александрович, но я пришла сюда не за этим. У меня есть к вам одно дело - может быть, странное, нелепое, но спасительное для Леночки.
- Для Лены? - резко и зло спросила Аннушка. - При чем тут Лена?
Лариса несколько минут молчала, собиралась с духом, потом все-таки сказала:
- Я слышала от знающих людей, что вас, Николай Александрович, могут арестовать. И вашу дочь, возможно, тоже. Отдайте мне Леночку. Быть может, не навсегда, на время. У меня она будет в безопасности. Я воспитаю ее, как собственную дочь. Лучше моя семья, чем детдом...
- Откуда же вы знаете это, Лариса Михайловна? -почти равнодушно, без тени испуга, спросил профессор.
- Не спрашивайте, я не могу сказать. Просто поверьте мне на слово. Ради памяти Гумилева.
Профессор ничего не ответил. Открыл шкаф, долго искал нужную книгу, потом все-таки нашел и протянул ее Ларисе.
- Я многое знаю о вас, Лариса Михайловна, - сказал он. - Мне говорил Николай Степанович. Он часто бывал откровенен со мной, называл "учителем", хоть я и не достоин такой чести. Моя дочь виновата перед вами - простите ее, если можете. Но Лену мы вам не отдадим - не потому, что не доверяем вам, упаси Боже, нет...
- Но почему же? - изумленно спросила Лариса.
- Потому что... Знаете, есть такое стихотворение у Николая Степановича, одно из последних. Вы, должно быть, его не знаете... Там говорится: "Смерть в дому твоем и в дому моем. Ничего, что смерть, если мы вдвоем". И я вам тоже скажу Лариса Михайловна: ничего, что смерть, главное, что мы вместе - я, жена моя, сын, Аня, Леночка... Нас, стариков, арестуют, найдется, кому Лену забрать... К матери Николая Степановича в Бежецк отправим...
- Вы же голодаете, а в Бежецке, я слышала, еще хуже. А у нас в семье...
- А у вас - и рис, и молоко, и масло... Все это хорошо, я понимаю, но в своей семье ребенку все равно лучше. А за помощь - спасибо. Если пожелаете, найдите среди своих друзей у власти тех, кто книги любит, скажите: "Профессор Энгельгардт библиотеку распродает...". У меня библиотека большая, Леночку прокормить хватит. Или сами книги купите, помогите старику! Уж лучше в ваши руки, чем чекистам на самокрутки или, пардон, в сортир! Вы ведь - Николай Степанович говорил - и сами хорошие стихи писали...
