Борель. Золото (сборник) - Петров Петр Поликарпович (читать книги регистрация txt) 📗
6
Детвора вспугнутым табуном скворцов вылетела в распахнутые ворота детплощадки. По поселку раздразнивала обленившихся от жары собак и ринулась к растущим на поляне домам.
Новый поселок кто-то назвал «Индустрией». Плотники кончали работу, шли на шабаш гудка к столовой.
На заходящем солнце ярче сверкали инструменты.
Поправляя красную косынку, Варвара остановила мчащуюся в безрукавой майке Катю.
– Постой, милушка! Ты куда это?
– Иду на открытие курсов чеканщиков. – Катя собрала на лбу борки морщин. С Варварой ей разговаривать было некогда – торопилась, хотела увидеть ребят, и особенно Костю, за учебным столом.
– Ну чего у тебя? Как работаешь?
Варвара отгородилась ладонью. Девушка заметила у ней синие подглазницы и отвисшую кожу на подбородке. «Похудела», – подумала она.
– Ой, мила моя, как хорошо придумали эту площадку. На ребят не насмотрюсь, только Ленушку из-за них хуже забыть не могу. Чиста беда! Все мне и кажется, что она в кругу и глянет другой раз на меня, али крикнет так жалобно. Крошечка моя. – Варвара раздавила на щеке слезу, приблизила иссеченное морщинами лицо. – А тут горе за горем вяжется. Это что же, с муженьком то у меня, видно, дело расшляпится?
– Как? – Девушка взбросила на нее сверкнувшими смородинами.
– Да уж, видно, так. Вчера до свету где-то короновался с ней. А пришел и на дух меня не принял. Всю-то ноченьку я проохала и с теми же глазами на работу ушла. Окрутила красавица ваша. Хоть бы вывернула она его – кругом шестнадцать.
– Но при чем тут «ваша»? – Полные губки Кати передернулись, сжались в негодующей складке. – Тут, Варвара Ивановна, дело любовное. У нас нет таких правил, чтобы удерживать людей вместе или, наоборот, мешать, когда они нравятся друг другу. Ведь ты и сама должна понимать…
Голос Варвары сорвался на болезненный клокот наседки:
– Не понимала и понимать не хочу. Больше десяти лет проспали на одной кровати и – нате, девки! Да ты глянь, что говорят бабы-шахтеры. Ведь она не станет его так холить. Небось заставит из-под себя горшки таскать и поведет вслед за Перебоевым.
– Ну уж! Татьяна Александровна не из таких, – отмахнулась Катя.
– Верь им! Я знаю, и ты с ихней масти. Но ты еще дура и не нажилась с мужиком.
– Я бы и не стала так гнаться за мужиком. – Катя говорила с ударениями. – При чем тут я? По мне хоть все люди заново переженись, лишь бы партия и дело не страдали. Ты тоже подумай. Может быть, еще ошибка. А ежели и будет так, как ты говоришь, то возьмись крепче за работу – и все клином вылетит. Не один свет в окошке твой Гурьян. И знаешь, надоели мне женщины, которые всю жизнь гундосят о верности, о изменах, ревнуют, как бешеные собаки.
Варвара истерично расхохоталась, и девушка поняла, что не этими откуда-то выхваченными словами следовало утешать мятущуюся душу женщины, терявшей последнюю опору.
…Курсы чеканщиков и мотористов открывались в большом зале клуба. За красным столом на стуле сидела Татьяна Александровна, а рядом с ней говорил Гурьян. Катя вспомнила Пинаева и с грустью подумала: «Не дождался курсов». Зал был полон молодежи, и это спугнуло тягостные мысли девушки. Гурьян говорил горячо, как всегда, толково, и это каждый раз заряжало, поднимало силы Кати.
– Кадры – решающее звено реконструкции золотой промышленности, – заканчивал он. – Мы будем создавать не только устойчивый инженерно-технический состав, но посадим за учебный стол всех забойщиков, откатчиков, монтеров, кузнецов. Мы должны противопоставить буржуазии и ее агентам, остаткам старых приискателей по-новому воспитанных и технически вооруженных бойцов на социалистическом фронте золотой промышленности. Постоянная подготовка и переподготовка кадров поднимает труддисциплину и даст возможность извлечь из недр Улентуя мертволежащие богатства.
– Это да, – шевелились свежие губы Кати… – А какой он… какие они оба умные. – Влюбленными глазами она искала Костю. А он, широко расправив плечи, в новом костюме, с развихренным чубом, умиленно смотрел в рот докладчику.
– Чудушко! – улыбнулась она.
После собрания Катя подошла к Татьяне Александровне оживленная, с разгоревшимися глазами.
– Что, хорошо, Катюша? – заулыбалась Татьяна Александровна.
– Ага! Я так рада, что у нас большие дела и есть такие спецы и руководители. Но есть и отруби. Сейчас я встретила Варвару. Конечно, жаль ее, но вы не виноваты, и Гурьян не виноват. Про нас с Костей тоже сплетни вьют бабы и хулиганы. Но ведь это, по-моему, пустяки. Ведь мы готовы сгореть на работе. Посмотрите, как Костя исправился. И я не боюсь за него…
Рука Вандаловской мягко упала на упрямые волосы девушки.
– Какая вы милая, Катюша! Молодец! Но за меня не беспокойтесь. Я сама зубастая…
Накрапывал дождь. Шум бора долетал до поселка перезвоном фарфоровой тонкой посуды. Женщины, опьяненные дыханием цветущего юного лета, такие же молодые, сильные, обнявшись, шли в бледную северную ночь, и она не казалась им тоскливой, мертвящей.
7
Ручей шумно вылетал из скалы уступчатой рытвины. Он пробороздил кривой локоть через ущелье к гранитным стенам противоположного утеса и отсюда узкой падью повернул к далекой улентуйской долине. Студеные воды не видели солнца: скалы и густо засевшие сосняки не пускали его лучей в темное провалище.
Жирный дым окуривал тупые лбища скал. Скалы блестели темной смолой. Расплывавшиеся пятна ее неизгладимо вкипали в крутые ступеньки единственной горной тропы, ведущей от ручья к жилым местам.
На вершине утеса Пирог с Шерстью держал чаны под свой товар. Отсюда виляла по соснякам таратаечная колесная дорога. Четыре природой выпестованные пещеры посменно закладывались сосновыми корневищами. Смолье сгорало в песчаной закупорке, и с мраморного дна пещер Пирог с Шерстью вычерпывал темно-коричневую густую смолу. Смола шла по деревням и на прииски. А на овсяный сноп в страдное время он кастрировал жеребцов, поросов, баранов, пускал у коней «дурную» кровь. Единственный в здешних местах скотский врач, он полосовал ножом хрястцы животных при завороте кишок, колол шилом около горла, если схватывали мышки, выбивал у жеребят волчьи зубы и снимал с глаз ногти – попросту обрезал веки. Животные дохли, слепли, оставались калеками. Но Пирог с Шерстью в округе почитался больше, чем свадебный дружка.
После всех операций, забрызганный, пропахший кровью и еще не выветрившейся древесиной коновал заезжал на свою смольню, мало известную окружающему населению. Несколько лет назад здесь же стоял лучший самогонный аппарат, прозванный старателями «Лестрестом».
В уходящей конусом пещере, полусогнувшись, сидели четверо. Перетрусивший, случайно втянутый в банду Хлопушин тихо вздыхал и до крови расцарапывал икры. Где-то в деревне ждала жена с тремя ребятами. На руднике остался конь и деньги, которые клал на сберкнижку в течение последнего полугодия. Хотел приобрести корову, подумывал, по возвращении домой, вступить в колхоз.
Внутри логова пахло плесенью, портянками и диким луком.
Пирог с Шерстью открашивал ядреным складником пропитанный гарью конец чубука и совал крошки за губу. Никотин пьянил, вызывал у Валды и Алданца дурную тошноту, как от белены.
Четверых колотила похмельная дрожь.
– Ну чего мокнешь? – сердился на Хлопушина Алданец. – Пошел по легкой, назад рот не открывай. Это первая статья. Не люблю я чалдонов. Хочет руку позолотить и в угодники на том свете попасть. Дурак… Нет святости ни на том ни на этом свете.
Балда скрипучим голосом ехидничал:
– А как же… В деревне ждет какая ни на есть Марфута с немытыми отродясь ляжками. Хозяин ведь.
– Всемирная глупость, – поучал Алданец. – Слепая тварь тот, кто не любит воли. По мне, эти социализмы, колхозы, индустриализмы – барахло. Придет макака – к нему подадимся, белая возьмет – тоже хлеб будет. С каких это веков повелось, чтобы старателю не давали воли в тайге? Когда-то я веровал во все, а теперь плюю на все. Ожегся. У человека брюхо – бог.
